Симфония №9

      Джим мерил шагами гостиную. Выходило по-разному — двенадцать, тринадцать, а когда он уменьшал шаг, то пятнадцать. В четырнадцать попасть никак не получалось, но это не имеет значения — главное, это отвлекает. Уже второй день подряд музыка нестерпимо звучит в ушах, и беруши не помогают. Музыка только удивительным образом просачивается сквозь них, словно не замечая препятствия, а вот голоса увязают в плотной вате или мягком воске, и приходится либо кричать еще громче, если это вообще возможно, либо снимать беруши. Джим выбрал второе, тем более, что они добавляют ко всему прочему еще и дискомфорт в силу своей неанатомичности. Думать эта незаглушаемая сирена доктору не мешает: будучи хирургом, он научился абстрагироваться от внешних раздражителей и сосредотачиваться на нужном процессе. К сожалению, от чисто физиологического воздействия оглушающих звуковых волн отгородиться не удается — уши уже ноют, барабанные перепонки кажутся воспаленными, а голова вот-вот лопнет, колоколом вибрируя на каждой восходящей ноте «Оды к радости». Джим думал, почему именно Бетховен? Мэтт наверняка хотел сыграть в иронию: Бетховен дописывал свою девятую симфонию, будучи уже совершенно глухим, а они вот-вот оглохнут от его девятой симфонии. Людвигу несказанно повезло, что он никогда не услышит этой записи; как человек с музыкальным образованием (как-никак, а детство в музыкальной школе не пропало зря), доктор явственно раз за разом слышал грубую ошибку пианиста где-то на шестой минуте. «Слáбо, Трикстер, слáбо», — качает головой Джим, останавливаясь перед противоположной камину стеной гостиной. Он обращается слухом сквозь две толстые стены и зеленое пространство соседствующего с гостиной зимнего сада — но нет, отсюда не пробиться к кинотеатру, где сейчас Джейн и бóльшая часть обитателей особняка пытались перебить Бетховена своими пластинками. Джим, отказавшись разрывать измученное сознание на две грохочущие мелодии сразу, предпочел загнать себя в гостиную и думать.       Доку, пожалуй, было сейчас сложнее всех, хоть он бы в этом и не признался. И без того проводящий почти бессонные ночи на диване, то и дело пробуждаемый испытаниями или чем похуже. В самом деле, какой может быть покой для врача в доме, где каждая открытая дверь требует крови, а каждый неосторожный шаг может обернуться гематомой от удара гири или рассеченной щекой от упавшего с потолочной балки ножа? А сколько еще мелких опасностей в этом доме, заметных не сразу, но могущих привести к трагедии? Старший Файрвуд давно разучился спать, он только дремал, чаще всего даже сидя в кресле, чтобы всегда быть готовым сорваться на помощь, когда таковая понадобится. А сейчас, под адский аккомпанемент Бетховена, не удалось бы даже пятнадцати минут провести в полудреме. Пытка музыкой — всегда жестока и всегда актуальна. Но об этом Джим не думал. Джим думал, как можно облегчить общие страдания.       Вдруг на музыку наложился голос Мэтта из динамиков, не такой оглушительный, но оттого только более раздражающий своим спокойным тоном, в то время, как им приходится орать насколько хватает голосовых связок, чтобы друг друга услышать. Джим замер возле стола, по привычке спокойно обратив лицо к огоньку камеры в углу.       — Что за недовольство? — своим вкрадчивым, неприятно высоким голосом произнес Трикстер. — Все из-за того, что я показался немного циничным, когда поставил Бетховена? Простите, не удержался — его финальные годы идеально переплетаются с тем, что ожидает вас в ближайшем будущем.       — А я угадал, — слабая улыбка тронула губы Джима. Он произнес это вслух, все равно не услышав своего голоса, — слáбо, Мэтт.       Музыка как будто стала немного тише — Мэтт явно что-то делал со своей пыточной музыкальной системой. Пару секунд спустя он снова заговорил, уже театрально-издевающимся тоном, нарочито растягивая слова.       — Уговорили! Давайте разнообразим нашу программу, — тихий шорох по ту сторону динамиков. — Поставить «Полет валькирий»? Парарарааарам-парарарааараам. Кровь из ушей, надо оживить Вагнером завтрашний пятичасовой чай. Что тут еще из заслуживающего внимания? Иоганн. Себастьян. Бах. Возьмем всех троих.       Щелчок — и мелодия сменилась, возвращаясь к прежнему испытующе-оглушительному уровню звука. «Бах?» — удивленно подумал Джим. Голова тут же с готовностью отозвалась: «Бах-бах-бах-бах…», — больно резонируя с пульсацией собственной крови. Ну и вкусы у Мэтта, однако. «Почему не Сен-Санс, например?» — думал Джим, рассеянно потирая лоб, — «Вакханалия пришлась бы как нельзя кстати». Нет, так продолжаться больше не могло. Джим резко вышел из гостиной и широким шагом выбрался во внутренний двор.       Все же здесь было полегче. Нет, звук не стал тише, но хотя бы не давил со всех сторон, как то было в комнатах, а, не отражаясь от потолка, слегка рассеивался в воздухе. Вечера и тем более ночи в Вичбридже не были теплыми, и Джим поежился, пробираясь к фонтану. По крайней мере, гранитный монолит фонтана одинаково отстоял от всех стен, сквозь которые доносилась музыка. Доктор пожалел, что тот не работает: возможно, мягкий шорох его струй смог бы хоть немного заглушить эту чудовищную пытку. Джим знал, что это не будет продолжаться вечно, но сколько? Сколько еще Мэтт планирует терзать их, если план Джона и Райана не сработает? Джим опустился на холод гранита, запрокинул голову и уставился в темнеющее небо.       Его внимание привлекло какое-то движение. Док посмотрел вправо — к нему приближались Джек и Перо, уставшие, с одинаково перекошенными лицами. Брат нетерпеливо остановился перед Джимом.       — Джим, чувствую, без допинга не обойтись. Неспортивное поведение, но иначе мне придется сыграть в Ван Гога.       Док улыбнулся, не зная, стоит ли говорить Джеку, что просто отрезать ушную раковину недостаточно, чтобы перестать слышать.       — Не драматизируй. Уж кто меньше всех должен жаловаться на нехватку сна, так это ты. Сколько ты обычно спишь, меньше пяти часов?       — Эй, док, полегче! — Джек вскинул руки в шутливой капитуляции. — Одно дело, когда ты сам себе можешь позволить не спать, другое — когда тебя принуждают к бодрствованию. Джим, я серьезно у тебя есть препараты, которые помогут заснуть?       Джим и сам давно об этом думал. Выпить диазепама — и, возможно, станет хоть немного полегче хотя бы задремать ненадолго, хотя бы на полчаса. Но доктор покачал головой:       — В аптечке осталось немного диазепама. Но как врач я бы не советовал злоупотреблять снотворным. Любое седативное вызывает привыкание. От одной проблемы ты избавишься, другую приобретешь.       Брат страдальчески наморщил лоб.       — Убедил, это палка о двух концах. Тогда можешь дать мне по башке и отправить в нокаут? Ты как врач должен знать, куда врезать, чтобы наверняка вырубить. Так точно высплюсь.       — Крепости твоей головы позавидует любой, но не думаю, что это логичное решение проблемы, — Джим улыбался, с нежностью глядя на Джека. Чувство юмора, его поразительный дар, и сейчас не изменяло ему.       — Да шучу я. Посчитаю Мэттов, перескакивающих через изгородь, чтобы заснуть. А от головной боли у тебя ничего нет?       — Здесь я тебе помогу, — соврал доктор, протягивая брату бесполезные таблетки. Нельзя заглушить головную боль, не устранив ее постоянного источника. Но как плацебо — незнающим Перу и Джеку может и помочь.       Джек коротко кивнул и повернулся, чтобы уйти. Джим рассеянно сунул руку в карман брюк и наткнулся на баночку. Скрепя сердце, доктор вдруг помимо воли окликнул обоих.       — Джек, Перо, постойте. Возьмите по драже. Я уменьшил дозу транквилизатора и распределил его поровну на всех. От разового применения не будет побочных эффектов.       «И смысла. Смысла тоже не будет», — закончил он про себя. Но два лица перед ним просияли, и доктору осталось только вздохнуть. Вот бы он смог сейчас хоть кому-нибудь помочь.

***

      Джим не знал, сколько просидел вот так. Уже скоро светало, и он жмурился на блеклое, едва подсветившееся небо, мурлыча громко, вслух, волнообразную мелодию Баха, нарезающую круги. Доктор уже скучал по стройной структуре девятой бетховенской симфонии, в которую хотя бы попадал мысленно; из ритмов Иоганна Себастьяна же док вываливался, снова и снова сбиваясь, и от этого его как будто укачивало. Чья-то рука легла ему на плечо, и Джим вздрогнул от неожиданности. Рядом маячило хмурое лицо брата. Джек наклонился к нему и прокричал сквозь музыку: «Билл». Старший Файрвуд внимательно посмотрел на брата, и тому не пришлось ничего объяснять. Джим прекрасно понял, чтó именно — Билл. Понял, что со старым подпольщиком все нормально, просто сдали некрепкие нервы. Док кивнул, и Джек, не говоря больше ни слова, круто развернулся на месте и шмыгнул обратно в дом. Джим поднялся, разминая затекшие, замерзшие конечности, и вдруг, вопреки мучившей барабанные перепонки мелодии, вопреки тому, что даже он сам этого почти не услышит, вслух напел Вакханалию из «Самсона и Далилы». Пожалуй, лучше бы Райану поторопиться.       В доме было ощутимо теплее, хотя сквозняки и сновали по коридорам, как автомобили по мостовой. Но и ощутимо громче, Джима сразу же затошнило от ударных звуковых волн. Он спустился в подвал, надеясь, что в этом маленьком каменном кармане акустика хуже, чем в коридорах и внутреннем дворе, и музыка не будет так пронзительно резонировать. Напрасно. Едва дойдя до конца лестницы, он почти физически ощутил, как густо воздух полнился спертым звуком. В этом густом полумраке на шатком табурете сидел Билл, задумчиво глядя на откупоренную бутыль вина в своих руках. Доктор отметил, что эта бутылка была не начатой — старый детектив, очевидно, боролся с одолевающей его порочной слабостью. Билл поднял на Джима небритое лицо и собирался что-то сказать, когда позади доктора, в дверях, возникли младший Файрвуд и Перо. Оба уставились на Билла; Джек — раздраженно, как на нашкодившего подопечного, Перо — с затаенным волнением: «сдастся-не сдастся?». Лицо Билла Гордона на мгновение исказилось, и Джим понял, что старику хватило бы одного спокойного немногословного доктора вместо его напористого брата и вездесущего Пера, к которому — Джим не раз это наблюдал — Билл относится с недоверием. Мистер Гордон быстро опустил глаза обратно на бутылку вина, сделав вид, что не замечает вокруг никого.       — Вот же чертовски замечательная музыка, еще пять минут которой я больше не выдержу, — громко прохрипел сквозь агонию музыки Билл, вкладывая в слова всю силу своих прокуренных легких.       — А я думал, ты глухой как пень, старина, — натянуто шутливо прокричал Джек с какой-то затаенной нежностью, как будто старик был его личной и очень хрупкой вещью.       — А, приветствую, — Билл посмотрел на Джека и вяло улыбнулся. — Сегодня я не отказался бы от такой привилегии старости. Когда повидал с мое и подолгу не спишь, демоны прошлого удивительно настойчивы.       Джек спрыгнул с последней ступени лестницы и подошел к старому подпольщику. Он положил руку ему на плечо и наклонился ниже, чтобы Билл мог лучше его слышать. Джим бросил взгляд на Перо, ободряюще улыбнулся и придвинулся ближе к брату и Биллу, облокотившись на холодный бойлер. Последние пару дней Джеку, очевидно, было не до того, чтобы побеспокоиться о температуре в подвале.       — Послушай, если бы я не был уверен, что Мэтту осталось недолго, то сам бы уже давно проткнул барабанные перепонки ватными палочками, — доверительно, но как-то по-отечески властно проговорил Джек и, подмигнув Перу из-за плеча Билла, живописно изобразил, как протыкает себе барабанные перепонки.       — Ты вроде уши себе хотел отрезать, — перекрикивая Баха заметил Джим. «Но этот способ, конечно, гораздо эффективнее», — мысленно признал он.       Джек посмотрел на брата как на неумудренного жизнью ребенка.       — Поверь, у меня десяток вариантов, как прекратить мои мучения. В любом случае, речь о другом, — Джек выразительно уставился на бутылку, которую грубые, желтые от табака пальцы Билла потирали, как флакон с панацеей или с ядом.       Джим медленно моргнул и обратился к старику, тщательно подбирая слова:       — Билл, ты нам нужен в трезвом уме и твердой памяти.       — Кто защелкнет наручники на запястьях Мэтта, если не ты? — горячо подтвердил Джек. Джим едва не закатил глаза, но таков уж был брат — слишком торопливо, слишком пафосно, слишком бравадно и неуместно.       — Промочу горло в последний раз, — почти неслышно пробормотал Билл.       Доктор почувствовал рядом рваный вздох Пера и проследил за проницательным взглядом, привыкшим выхватывать из пространства любые мелочи — в темном углу было свалено несколько пустых бутылок. Больше, чем ожидал Джим, глядя на состояние Билла; мистер Гордон был крепким орешком, так уверенно держась после такого количества крепкого старого вина. Взгляд Джека метнулся в угол вслед за глазами Пера и Джима, и младший Файрвуд, коротко сжав широкое плечо подпольщика, сухо, без тени иронии, с едва уловимым вздохом ответил:       — Конечно, Билл. В последний раз.       Старик выдохнул, раздувая ноздри, поморщился на пике взвывшей скрипки и с отвращением отставил бутылку, так и не сделав глоток. Он поднял глаза на Джима, и доктор ответил ему спокойной готовностью выслушать.       — Мне снотворное противопоказано, сердечко пошаливает, а к этому есть, как бы сказать, иммунитет, — объяснил, сильно напрягая голосовые связки, Билл и криво усмехнулся.       Джим кивнул и наклонился к мистеру Гордону.       — Для начала подышим свежим воздухом, Билл.       — Во дворе музыка не так сильно бьет по мозгам, — подтвердил Джек, благодарно посмотрев на брата, и с той же отцовской заботой потянул Билла за собой. От Джима не укрылся насмешливый взгляд, который старик бросил на Джека — слегка снисходительный, но совершенно не злой. Старик вздохнул и согласно поднялся с табурета.       — Да, вы правы. Проветриться не такая плохая идея. Мы только сыграем Мэтту на руку, если все одновременно станем наркоманами, одурманенными алкоголем или транквилизаторами.

***

      Джим неторопливо шел во двор вслед за Биллом. Джек, похлопав старика по плечу, исчез где-то в коридоре, а Перо, не слушая возражений, выхватил Райан. Высокий, хмурый и совсем побледневший от бессонницы, он представлял собой грозное зрелище. Джим вопросительно посмотрел на Дракона. Мужчина ответил ему коротким резким кивком и порывисто скрылся на боковой лестнице. Так что во внутреннем дворе доктор и Билл остались вдвоем, если не считать неугомонных ворон на серой крыше. Уже совсем рассвело, и бледное солнце, не слишком-то грея, осветило грубое лицо пожилого детектива, обросшее серой щетиной, и бледное лицо молодого доктора, на котором усталость и многочисленные тревоги уже печатали первые морщинки вокруг глаз. Билл сел на покосившуюся скамью, глядя на крепкие высокие ворота.       — Здесь правда полегче, — заметил он, кивая Джиму.       Файрвуд промолчал, устало потирая виски. Музыка щелкнула, сменившись, и совершенно сбивающе с ног, без предваряющего вступления, грянула мощным оркестром. Мэтт поставил обещанных валькирий. Билл хрипло крякнул и что-то тихо пробормотал — Джим не расслышал, что именно, но был уверен, что тот крепко выругался. Доктор про себя от души согласился со стариком. Горе-трикстер вполне верно выразился: «Кровь из ушей».       Мужчины никогда особенно тесно не общались друг с другом, и раньше, и теперь, оказавшись по одну сторону условных баррикад. Однако и старик Гордон заочно уважал доктора, справедливо отдавая должное его спокойной рассудительности и живому уму, хотя в то же время младшего Файрвуда любил почти как родного непоседливого ребенка; и Джим точно так же с уважением относился к мудрости бывшего полицейского, который, возможно, от многих еще глупых поступков удержал его младшего брата. Доктор уставился на окна ванной, задумавшись о том, что неплохо было бы хотя бы умыться сейчас холодной водой и поразмышлять еще немного, а потом заглянуть в кинотеатр на маленькую, но шумную дискотеку Джейн и спросить других о самочувствии. Две вороны что-то не поделили в ветках старого дерева и смешно свалились с него, сцепившись в лохматый клубок. Джим засмотрелся на них и не сразу среагировал на слова Билла. Только когда старик окликнул его во второй раз, доктор встряхнул головой и посмотрел на серое немолодое лицо.       — А скажи-ка мне, док, — задумчиво начал Билл, перекрикивая дьявольский проигрыш валькирий, — если хорошенько постараться, заткнуть уши затычками, завернуться покрепче во что-нибудь толстое и изо всех сил отвлечься от чертовой музыки, — чтоб этот Мэтт провалился — получится заснуть хотя бы здесь? Как считаешь?       Джим не сразу уловил мысль, но пару мгновений спустя понял, что хочет сказать Билл, и задумался.       — Что ж, — медленно проговорил он, — Полбуханки хлеба лучше, чем ничего.* Человеческий организм удивителен: стоит довести его до отчаяния, и он способен на невероятные вещи. Даже спать хоть под иерихонские трубы.       Билл Гордон задумчиво покивал и снова помолчал, прищурившись на бледное солнце над крышей.       — Так вот, есть у меня, доктор Файрвуд, идея. Не вытащиться ли нам дружно на посиделки под открытым небом? Поди здесь все будет полегче эту какофонию перенести, — Билл серьезно посмотрел на Джима. — Ты-то как на это посмотришь?       Старший Файрвуд нахмурился, скрестив руки на груди. Сырая погода не располагала ко сну на свежем воздухе, но Гордон был прав — так или иначе, внутренний двор поможет разгрузить воспаленный слух.       — Что ж, идея неплохая, только не стоит расслабляться — на улице холодно. Мне бы не хотелось потом обрести толпу простуженных пациентов. Надо бы…       — Осади, сынок, — Билл смерил его суровым взглядом, — за это не переживай, Билл Гордон свое дело знает.       Старик встал и окрепшим шагом вернулся в дом через заднюю дверь. В дверях он столкнулся с Джеком, не обратив на того внимания, и младший Файрвуд, выйдя во двор, удивленно посмотрел на брата. Джим только пожал плечами, не желая надрывать связки и перекрикиваться через дворик. Джек хмуро уселся на ступени и принялся увлеченно ковырять какую-то деталь — не столько по необходимости, как понял Джим, сколько с намерением отвлечься от слуховой агонии средней части величественного музыкального произведения Вагнера. Брат все еще видел не очень хорошо, поэтому наклонялся к работе почти вплотную, старательно настраивая глаза на мелкие детали.       Скоро доктор увидел в дверях Перо, случайно пересекшись взглядом. Но глаза Пера рассеянно нашли сидящего на ступенях Джека, и брат на минуту отвлекся от своего занятия, припоминая что-то на короткий вопрос Пера. Джим поймал себя на мысли, что он слишком устал, чтобы даже полюбопытствовать, не может ли чем-то помочь.       Во дворик вылетела возбужденная Джейн, обернувшись шалью. Глаза ее блестели, а светлые волосы трогал прохладный ветерок. Девушка прошлась до фонтана, пробуя погоду, увлеченная, очевидно, идеей Билла. Она тепло улыбнулась Джиму, легонько потрепала Джека по волосам, пробегая обратно, и исчезла в доме. Джим невольно улыбнулся, радуясь, что хоть у кого-то сейчас появился конкретный план действий. Доктор вдруг понял, что ужасно замерз сидеть здесь в одной рубашке и жилете и, зябко поеживаясь, смело вернулся в гремящий Вагнером особняк. В прихожей уже потихоньку собирались люди. Джим привычно беглым взглядом окинул всех и с облегчением отметил, что на утомленных лицах зажглась надежда. Джейн уверенно сновала от коридора к двери, распределяя теплые пледы и одеяла. Здесь все было в порядке. Джим направился в кабинет, по пути встретив перекрикивающихся Билла и Исами. Тоненькая азиатка, заметив доктора, обратилась к нему.       — Доктор Файрвуд, Вы идете не к Джону? — ее, как всегда вежливый, вопрос ловко обошел и те времена, когда она смело трясла Джима за плечи, возвращая его из небытия Тумана, и ее личные отношения с Райаном, который прямо сейчас находился рядом с Джоном Фоллом.       Джим кивнул. Девушка указала взглядом наверх.       — Они перебрались на чердак. У меня к Вам большая просьба: Райан не отвлечется сам, но, пожалуйста, дайте ему таблеток от головной боли.       — Они не помогут ему сосредоточиться и не уменьшат раздражение, — с сожалением ответил Джим. — Для такой работы лучше все-таки оградить его от музыкального сопровождения.       Исами серьезно смотрела на доктора снизу вверх своими черными раскосыми глазами. Между тонких бровей у нее залегла задумчивая морщинка.       — К сожалению, беруши не обладают достаточной звукоизоляцией, — даже перекрикивая оглушительную музыку, она не изменяла привычному стилю речи. — Вы можете что-нибудь предпринять?       Джим зажмурился и с силой провел ладонью по лицу. Здесь, в коридоре, музыка била по нервной системе особенно сильно, выплескиваясь из всех комнат сразу. «Звукоизоляция», — думал Джим, лихорадочно перебирая в уме все, что было бы связано с этим словом, — «Где бывает так же громко? Не в концертном же зале. Выстрел может оглушить. При работе с оборудованием используют…».       — Я не уверен, — проговорил он, — но спрошу Джона и дам Вам знать.       Тигрица благодарно прикрыла глаза в ответ и свернула на кухню, на ходу поправляя эластичные ленты на ладонях. Джим взлетел по лестнице к чердаку и столкнулся лицом к лицу с Джоном Фоллом, простукивавшим стену возле комнаты Пера. Здесь, ближе к источнику, музыка звучала невыносимо громче. Старший Файрвуд окликнул бывшего Кукловода. Щуплый мужчина обернулся, откинув со лба темную прядь волос.       — Джон, — кричать приходилось во всю силу голосовых связок, и Джим невольно подивился упорной стойкости Дракона, умудрявшегося здесь работать, — когда ты занимался…обустройством дома, ты использовал что-нибудь при работе с шумными инструментами?       Джон, кажется, не сразу его понял. Потом, не меняя сосредоточенного выражения лица, коротко ответил:       — Наушники. В кабинете.       — Скажи об этом Исами или Перу, — Джим поморщился, срывая голос, и так же коротко добавил, указывая пальцем на люк чердака: — Райан.       Фолл кинул взгляд на тяжелую крышку в низком потолке и молча отправился вниз. Джим взошел по короткой деревянной лесенке на чердак. Райан сосредоточенно паял что-то, склонившись над столом. Длинные светлые волосы Дракон собрал на затылке лентой Исами. Его тонкие губы подрагивали за работой. Он оглянулся через плечо, скорее почувствовав присутствие Джима, чем действительно его заметив, и собрался что-то сказать, но его прервал голос Мэтта, разнесшийся по особняку.       — Позвольте и мне внести лепту.       Мужчины замерли, невольно подняв глаза на камеру под потолком. Джим приготовился к тому, что ничего хорошего за этой фразой не последует. В следующую секунду из противопожарной системы хлынули потоки воды, и доктор понял задумку Трикстера — в мокрой одежде и одеялах поспать во дворе не выйдет. В одно мгновение Райан сгреб свое устройство под стол, спасая от дождя. Джим не задумываясь выдернул паяльник из розетки.       — Эй, интеллектуально одаренные, — поверх пронзительной музыки вновь зазвучал высокий голос Мэтта из динамиков, — вас не учили, что нельзя хранить все яйца в одной корзине?       Противопожарный дождь прекратился, но и Райан, и Джим уже были насквозь мокрыми, держа под столом оборудование.       — Думаю, мы все сойдемся на том, что сейчас полностью решился вопрос, кто будет первым спать у костра. Кстати, на улице пошел ливень. Сама погода за меня, — торжественно заключил голос Мэтта, и музыка снова ворвалась в уши.       Доктор отбросил со лба мокрые каштановые пряди, с которых за шиворот текла вода. Дракон не изменился в лице, внимательно рассматривая свое устройство.       — О холодном душе я и не мечтал, — прокричал он Джиму.       Док вытащил из кармана пузырек с оставшимися таблетками анальгетика и протянул Райану.       — Выпей. От головной боли.       — Поможет? — коротко спросил мужчина, рукавом смахивая воду со столешницы.       — Нет, — честно ответил Джим, — но Исами будет спокойнее.       Райан прищурившись посмотрел на доктора и усмехнулся. Высыпав таблетки на ладонь, он одним движением закинул их в рот и проглотил.       — Джон сказал, что есть строительные наушники, — Джим жестом изобразил, как прикрывает уши, — Перо найдет.       — Хорошо, — ответил Дракон, забирая у доктора паяльник и раскладывая детали обратно на стол. — Мне нужен будет Джек.

***

      Джим заглянул в зеркало над раковиной. В ванной было так же мокро, как и везде, но по плитке вода быстро собралась на полу в аккуратные лужи. Из отражения на Джима смотрел уставший доктор Файрвуд с мокрыми волосами, темными синяками под потухшими синими глазами и бледным осунувшимся лицом. Джим выжал волосы и забрал их назад, открыв ставшее вдруг непривычно узким лицо. Обтерев лицо и голову влажным полотенцем, док спустился и вышел во внутренний двор.       Здесь музыка привычно слегка отступила в пространство. К вечеру заметно похолодало, и ветер рванул Джима за мокрую рубашку, угрожая простудой. Ко всему прочему, будто в насмешку, действительно пошел промозглый дождь. Между деревом и стеной дома Джейн и Билл руководили установкой брезентового укрытия. Лица, несколько часов назад светившиеся энтузиазмом, слегка угасли и теперь хмуро и механически выполняли бодрые распоряжения старика Гордона. Пера среди них не было, Исами тоже. Старший Файрвуд поискал глазами Джека, но брат сам окликнул его, накинув на плечи доктора удивительным образом оставшийся сухим плед.       — Док, простудишься.       — Нашли наушники?       — Да. Я видел полчаса назад, как Перо тащит их на чердак к Дракону, — Джек уже заметно охрип за несколько дней непрерывных перекрикиваний музыкального сопровождения. — Даже позавидовал немного. Повезло Форсу, симпатичная вещь.       — Он сказал, что ему нужна будет твоя помощь. Захвати Перо.       Джек подмигнул брату и юркнул в заднюю дверь. Доктор закутался в серый плед, совершенно продрогший уже на открытом воздухе. Он устало прислонился к каменной стене дома и зевнул, приникнув лбом к холодному камню. К нему подошел Джон.       — Хотел бы я еще раз извиниться за все это, — наклонившись к самому уху Джима заметил он, — но понимаю, что это ничем и никому не поможет.       Доктор опустил взгляд на молодого мужчину. Фолл стоял рядом, под навесом крыльца, затравленно уставившись в пространство двора. Сейчас он больше всего напоминал того сломавшегося человека, которого Джим едва спас от самоубийства. И меньше всего — тот язвительный и уверенный голос, что так долго диктовал им условия свободы через те же динамики, которые теперь мучительно рвала тошнотворная музыка.       — Она справляется лучше, чем я, да? — бывший Кукловод кивнул на Джейн, ободряюще улыбавшуюся обитателям дома под брезентовым навесом.       — Почему ты не на чердаке? — Напрягая изможденный голос спросил его Джим.       Узкие плечи Джона дрогнули, и он поморгал, неопределенно махнув рукой в сторону крыши.       — Райан отлично справится без меня. Джек. Перо, — он уже совсем тихо пробормотал что-то еще, но Джим не стал переспрашивать.       Темно-карие глаза Джона рассеянно, но неотступно следили за движениями Джейн. Сейчас он выглядел удивительно старым, хотя был даже младше Джима; а серая проседь в темных волосах была особенно заметна. Доктор с жалостью смотрел на него. Как это ужасно, когда люди ломаются. Джон ломался как минимум трижды, а теперь они все находились на грани надлома психики из-за этой музыкальной пытки. Джиму уже хотелось биться головой об стену или действительно проколоть к чертям вопящие от боли и напряжения барабанные перепонки. «Райан, пожалуйста, ради всех нас, сделай это как можно скорее», — взмолился Джим про себя и медленно сел на холодную и мокрую от дождя ступень. Джон опустился рядом.       Уже совершенно стемнело. Доктор и Джон так и сидели на крыльце, через двор глядя в оранжевое пламя костра под навесом. Некоторые все-таки спали или хотя бы старались дремать, завернувшись с головой в плотные покрывала. Джим закрыл глаза и устало уронил голову в ладони, подавляя желание плакать от бездействия. Он знал, что Фоллу сейчас еще хуже, чем ему: он чувствует себя виновником всего происходящего, оказавшимся в собственной ловушке. В дверях показалась Исами, обхватившая себя тонкими руками. Тигрица тоже загипнотизированно смотрела в огонь, слабо покачивая головой в такт изворотливой мелодии полета валькирий. Над крышей особняка уже поднялась желтая луна, бросив бледный свет на дождевые лужи в сырой земле.       Вдруг наступила давящая тишина, сквозь которую пробилось сухое далекое воронье карканье. Джим молча уставился на сидящего рядом Джона, широко распахнув глаза. Фолл недоверчиво смотрел в лицо доктора. Люди вокруг костра начали понемногу шевелиться, удивленно, неверяще поднимая головы. Исами молча улыбнулась.       — У них получилось, — прошептал Джим, не узнавая свой голос, и тоже улыбнулся. Опаленный слух болезненно пульсировал, но по сравнению с последними несколькими днями это было ничем.