Лука всё просчитала, бороться с соблазном — невозможно.
Рин расстроено морщится и, приподнимаясь на одних локтях, спешно застегивает верхние пуговицы собственной рубашки. Кожа до сих пор пылает, а места поцелуев слегка покалывают, заставляя ежиться. Руки, соскользнувшие с чужой поясницы, минуту назад оглаживающие выступающие лопатки, теперь дрожат от холода, принесенного сентябрьским ветром, гуляющим по крыше. Она расправляет юбку и, выпрямляясь, кидает в сторону Мегурине недобрый взгляд. — Далеко собралась? — девушка приподнимает голову, осторожно заталкивая телефон в карман школьных брюк. Кагамине до любви не хватает десяти шагов, нескольких поцелуев и одного разбитого сердца. Коллекция истинного романтика, не иначе. Но на деле всё складывается гораздо более скудно — чужие губы не доставляют удовольствия, а перед глазами мельтешит образ Луки, ухмыляющийся ее тщетным попыткам забыться. Забыться — не значит уйти в себя, оборвав любые связи с внешним миром; забыться — отдаться другим, спрятавшись за кипой симпатий и чувств, оставшихся без ответа. Рин считает себя коллекционером. Лука же, наматывая короткую прядь светлых волос на палец, шутливо парирует, переименовывая ее в легкомысленную девчонку, сорвавшуюся с цепи. Она знает и об изменах, которые та совсем не скрывает: не считает, что следует. Но одно дело Кагамине — ей можно, у нее ведь еще остались незаполненные полки для первых поцелуев и касаний, похищенных у людей, чьи сердца еще не нашли своего пристанища; а вот Мегурине — абсолютно другое дело. Ее тело открыто и податливо, но душа где-то в пятках, на периферии приглушенного «Рин» и «моя». — У меня встреча, — Блондинка несдержанно хмыкает и, вытягивая руку вперед, постукивает ноготком указательного пальца по циферблату часов. — Кайто звонил, — обе на несколько коротких мгновений замирают, прислушиваясь к дыханию друг друга, — Он попросил встретиться. Рин хочется ядовито сплюнуть, с силой стукнув Мегурине по плечу, но единственное, что она может — широко улыбнуться, невольно всплеснув руками. — Надо же, — она делает короткий шаг вперед, заглядывая в голубые глаза напротив, — Это замечательно. И ты тут же решила сорваться, да? Ничего, я не злюсь, можешь идти. Наш разговор слишком затянулся. Кагамине акцентирует внимание почти на каждом слове, но голос предает ее лишь на предпоследнем. Девушка тут же разворачивается в противоположную сторону, направляясь к двери, отделяющей ее от лестничного проема. Когда она тянется к ручке, намереваясь оставить произошедшее позади, ее ладонь ловко перехватывают, крепко сжимая. — Почему ты сбегаешь? — Лука смотрит внимательно, разглаживая аквамарином собственных глаз нахмуренный лоб блондинки. — Тебя это не касается, проваливай, — Рин хочет сказать обратное, но удушающая обида, лишая ее такой возможности, лишь сильнее сводит горло, — Давай же, Лука. — Я собираюсь рассказать Кайто о наших с тобой отношениях, — Мегурине сильнее сдавливает чужое запястье пальцами, оставляя на нем бледнеющие следы, — Нет нужды злиться. Блондинка удивленно замолкает и, расслабляя руку, поднимает лицо чуть выше, вопросительно озираясь по сторонам. — Ты серьезно? Но вместо ответа, скользнув пальцами по витиеватым венкам, выступающим через бледную кожу Рин, Лука мягко припадает к ее губам. Девушка целует томительно долго. Настолько дразняще, насколько возможно абсолютное погружение в негу. — Серьезно, — Мегурине с неохотой прерывается, касаясь тыльной стороной ладони чужого лица, оглаживая большим пальцем узкие скулы. Ее дыхание всё еще сбито, а в голове полный сумбур. — Ты опять курила? — Лука, не ожидавшая подобного вопроса, в легком смятении выгибает бровь, но всё же кивает, виновато пожимая плечами. — У тебя отвратительный вкус, — Рин расслабленно улыбается и, хватая девушку за плечо, тянет чуть поодаль, отходя от двери, приближаясь к краю крыши. Перед глазами расстилаются покрывала невысоких домов, окутанные полупрозрачным туманом.В воздухе — сентябрь, в сердце — глубокий май.
— Люблю тебя, — Мегурине сообщает об этом на выдохе, носом зарываясь в теплое надплечье блондинки, — Люблю даже больше, чем ты сама. И Кагамине в очередной раз верит. Хотя бы потому, что Лука — самое драгоценное, что у нее есть.