Сказка о мечте

Мари стояла у окна и думала. Мысли кружились вокруг неё густым, чёрным дымом, сгущались, давили, пытались сбить с ног; с каждой каплей дождя, разбивавшейся о холодное стекло, дым свирепел больше и больше. Но среди мрачных, ранящих мыслей крутилась белой нитью одна единственная недосягаемая, светлая. Она вилась перед глазами, касалась губ и волос Мари, то скрываясь в черноте, то закрывая собой всё остальное, то в танце сплетаясь с другими тёмными. И имя этой белой мысли было Логан. Рядом с этим светом, плотно прижавшись, ходило множество самых чёрных нитей. Мари думалось о том, что их разделяет всего лишь стена, что она может открыть дверь, пройти шесть с половиной шагов по широкому коридору и просто зайти в его комнату. Просто зайти? Нужно будет как-то объяснить свой нежданный-нежеланный визит… Так и сказать: я люблю тебя? Глупо… Или спросить не хочет ли он чая или кофе? Тоже не умно… А ещё можно рассказать ему, что в душе огромная дыра, больше её самой, и, если он её обнимет, станет легче… Но это даже наглость. А его объятия нужны были Мари больше, чем воздух; без воздуха она бы умерла, а без Росомахи будет жить несчастно (если можно будет это назвать жизнью). И что ж лучше? Вообще-то Мари никогда не любила обниматься и касаться кого-то, да и запах табака она не выносила; в семье её никто не курил, кроме папиного кузена дяди Джо, который всегда брал только дорогие сигареты, пахнущие не так отвратительно. А сейчас Мари хотелось прижаться к малознакомому, опасному мутанту, пахнущему дрянными центовыми сигарами, и слышать лишь его запах, никакой другой; аромат розы Barbara Austin, любимых духов, мяты вдруг сделались на порядок бледнее запаха какого-то Росомахи. В прочем, для Мари он был уже не «какой-то». Она закрыла лицо руками, отгородившись от тёмного дыма, и представила, каково это ─ его обнять. Они стояли в какой-то солнечном месте, в лесу или большом саду с высокими зелёными деревьями, но это, конечно, было не столь важно. Логан прижимал Мари к себе, правой рукой держа за талию, левой за плечи, а она, запустив руки под его майку, трогала его спину, очерчивая тонкими пальцами узор каждой мышцы, целовала биение его вечного сердца. Вокруг было тихо, он гладил её влажный затылок и пылающее местечко за ухом, от чего у неё закружилась голова, и Мари ещё сильнее прижалась к Росомахе, тяжело дыша. Он простонал, густо и жёстко целуя её: «Да, Джин, да». В тот момент чернота вокруг перенапряглась, перегрелась, загудев, рванула вверх и, разбившись о светлый потолок, осыпалась лёгкой цветочной пылью обратно на Мари. Горящая боль в груди застыла, Мари прислонилась лбом к серому дождливому стеклу, сквозняк, сочившейся меж ним и тонкой тёмной рамой, щипал нос и неприятно нежной кожи. Когда тяжесть мыслей отступила, Мари почувствовала, что очень устала. Её взгляд застыл на мокрой зелени, качаемые ветром кроны деревьев и ветки кустов, в окне всё искажалось и растекалось, теряя привычные черты и объёмы. Капли, ударяясь о стекло, расплющивались на половину, сливаясь друг с другом, стекали вниз, к узким полочкам рамы, образовывая тянучие полосы холодной воды. Вдруг за зелёно-серым орнаментом капель пронеслось тёмное пятно. Это была какая-то мокрая испуганная птица, пронёсшаяся перед окнами школы. Логан резко повернулся, заметив в окне нечто неопознанное пролетевшее мимо окна. Тогда он почувствовал, что опять протрезвел. Единственная бутылка виски, которую его удалось пронести, была уже пуста на две трети. Росомаха сидел на кровати, накрыв длинные ноги рыхлым пустым одеялом, мечтая о недосягаемой-прекрасной Джин. Он поднёс блестящую бутылку к губам, из горлышка веяло мягким запахом виски, Логан допил остатки, ощущая, как теплеет во рту, в горле и животе; огонь виски соединился с огнём боли, и она уже казалась меньше, прижато, легче. Потолок, шкаф, маленький тусклый пейзаж на стене, его собственные ноги ─ всё чуть поплыло по кругу. Возможно, от виски, возможно от того, что Логану очень хотелось этого ─ быть пьяным. Росомаха упал на кровать, не выпуская пустую бутылку из рук. Он выстроил в воображении прекраснейшую картину, не отдалённую от действительности: в его комнате, реально существующей, где он в данную секунду находился, стоит реально существующая девушка Джин. Джин пришла его навестить; на ней тонкое кружевное платье, пламенные волосы, обтекая лицо и шею, спускаются ниже, и, чтобы коснуться её белого плеча, Логану приходится убрать их назад, опустить нитевидную бретельку злобного платья… Ах, как коварно кружево ─ оно показывает каждый изгиб горячего тела, каждую плавную линию, при этом оставляет за собой некую тайну, не позволяет увидеть всё, не даёт тронуть гладкой желанной кожи. Логан прикладывает губы к порозовевшей щеке Джин, и с этого момента мечта начинает литься, гореть сама, её уже не толкает посмелевшее воображение. Он, нежно прикусывая, целует её губы и шею, чувствует частое огненное дыхание. И вдруг думается: «А силён ли я достаточно?». Логан прекращает её целовать, чтобы посмотреть в её больше яркие глаза, поднимает голову и замирает. Бутылка глухо упала на пол, он прищурился на тоскливую белизну потолка, и только губы сами выпустили на волю воздух имя той, в чьи зелёные глаза он только что заглянул…