Adrift

Волны разбивались о песчаные берега близ Альквалондэ. Юные тэлери с криками и хохотом забегали в воду, плескались, играли в мореходов и чудищ. Их старшие соплеменники, вернувшиеся из плаванья на новом корабле, советовали детям знать меру в веселье, дабы не разгневать Владыку Вод Ульмо. Словно эхо тревоги разлилось по воде, и боялись мореходы того шторма, что мог наступить. На песчаной косе сидел в одиночестве, опустив ноги в воду, угрюмый эльда. Он обвел хмурым взором игравшихся подростков и спустившихся на землю старших тэлери, чуть улыбнулся, прогнав на мгновение тень, что падала на его красивое, с резковатыми чертами, но мрачное лицо. Ему нравились тэлери, нравилась их певучая речь и беззаботность, их любовь к морю. Мужчина не в первый раз поймал себя на мысли, что тэлери ему куда ближе чем собственный народ. Один из игравшихся мальчишек вскрикнул от боли, наступив на острую раковину, скрывавшуюся на дне. Вода окрасилась кровью — ее острый запах донесся до ноздрей мужчины, поселив в его и без того неспокойных мыслях еще больше тревоги. Море тоже почуяло кровь — и взбунтовалось, словно один из диких темных зверей, оставшихся в Эндоре. Волны росли, больно бились о кожу детей, а одна из них окончательно сбила с ног раненого мальчишку — и тот с головой окунулся в соленую воду. Мужчина сжал кулаки и вскочил, готовясь ринуться на помощь, но все обошлось. Один из товарищей раненого — друг или брат — со смехом взял эльда за локоть и поставил на ноги. А затем, поддерживая, вывел на берег. Дети смеялись, обменивались шутками в ответ на наставления мореходов, бегали по берегу, стремясь быстрее согреться. Эльда, сидевший на косе, смотрел им вслед. Брат или друг поранившегося мальчишки оторвал от своей туники полоску ткани и перебинтовывал пострадавшему ногу. Тот даже не плакал. Наивные счастливцы, не знавшие — пока — ни боли, ни скорби, ни страха, ни ужаса неизвестности от невозможности угадать — куда нанесет следующий удар Враг? Какое безумное творение его встретится на пути? Мальчишки крепко обнялись, и упали на спину, синхронно болтая в воздухе ногами под смех товарищей. Одинокий эльда не смог сдержать улыбки, глядя на них. У него тоже был друг, брат, бывший ему ближе, чем кто бы то ни был. Тот, кто понимал и принимал его, тот, кто никогда не осуждал за молчаливость и отстраненность от их племени, тот, кто всегда был рад помочь ему в начинаниях — ах, сколько прекрасных дел сотворили они когда-то вместе! Тот, кто всегда прислушивался к его мнению… до сегодняшнего дня.

***

Он любил нолдор, но не любил шума и суеты, непременно настигавших его в их обители и дальше, близ Валмара. Поэтому предпочитал появляться там, вдали от моря, как можно реже. И все же пересилил себя и попросил о встрече своего брата, своего дорогого друга, чтобы рассказать ему — предупредить его — о темных замыслах Старшего. Старший. Во времена их юности не для кого не было секретом, что Старший — самый талантливый и могучий среди их рода. Самый способный, одаренный и наиболее любимый их отцом — хотя тот, вроде бы, старался одарить своей любовью каждого в равной степени. Старший вечно что-то придумывал, жаждал изменений, горел чем-то… И недобрым был этот огонь. Мужчина чувствовал, что все они сгорят в нем однажды — на радость их жестокому, ревнивому и властолюбивому родичу. На него Старший если и обращал внимание, то смотрел снисходительно, как на мелкую рыбешку. А тот, почти ненавидя себя за подозрения и непочтение, что вносило вражду в их семью, не мог не тревожиться каждый раз, когда речь заходила о Старшем и его делах. О великих делах. Об ужасных делах. Встреча с дорогим его сердцу другом была радостна до того момента, как эльда сообщил о цели своего визита. Он говорил: о недобрых замыслах Старшего, о тревогах, что внушают его речи, о тонких вещах и мыслях, которые искусный оратор сеял подобно зловредным сорнякам в душах нолдор и прочих. О том, что не нужно их брату ничего — ни прощение, ни милость семьи, потому что Старший всегда был уверен в своем праве брать, брать, брать — все, до чего мог дотянуться его взор. — Разве не замечаешь ты тень беспокойства, что нависла над Аманом? Не слышишь тревог в голосах эльдар? Нет больше беззаботной радости в их песнях, все чаще слышны разговоры об Эндоре, о землях, которые скрывают злобные и жадные валар в страхе и зависти перед могуществом Детей Илуватара? Что делает Старший? Где он? Почему так часто видят его у Форменоса? Уж не собирает ли он оружие, готовясь подняться против нас? — Я простил своего брата, как, надеюсь, и он простил меня. Смею ли я еще больше разрывать наши отношения своими подозрениями? — грустный, но твердый, уверенный взгляд дорогого родича, старшинство которого мужчина никогда и в мыслях не думал оспаривать, яснее ясного говорил, что тот ничего не сделает. Он приглашал остаться, но приглашение было отклонено молчаливым кивком. Эльда шел по Тириону, и в городском шуме, в голосах нолдор слышались ему крики боли и лязг оружия.

***

Море было неспокойно, неспокойно было и на душе у сидевшего на песке эльда. В слабом гуле ветра слышался ему вопрос: «Почему ты не оставишь свои недобрые мысли насчет Старшего?» Потому что тот всегда был ревнив, своеволен и мстителен, несмотря на все свои добрые слова. Потому что не семейные узы и отцова любовь ему важны, а власть над умами и душами других. Потому что я помню, как горели и умирали земли и воды в краях, где были разрушены Светильники. Потому что я помню песни тэлери о пропавших и погибших в Эндоре и о темных тварях, в том повинных. Потому что я слышу, как изменилась музыка Амана с его приходом. Потому что я вижу в Детях Илуватара то, чего не было раньше: раздражение, гнев, гордыню — семена, собранные с плодов его души. Потому что я знаю: Мелькор — лжец. И он не оставит своих темных замыслов насчет Арды, сколько бы не говорил он о раскаянии и дружбе. Мореходы-тэлери увели детей с берега. Вокруг стало пустынно и тихо. Ульмо Владыка Вод стряхнул с себя личину эльфа и погрузился в море, сливаясь со своей стихией. Волны, разбивавшиеся о песчаный берег, пели о тревогах своего Владыки без надежды на то, чтобы быть услышанными.