Утраченная история дочери Афродиты

       Дрю Танака умеет плакать. И плакала она по-обычному, как и все остальные, забившись в угол своей изысканной комнаты, с застывшей на симпатичном личике гримасой боли, громко всхлипывая, глотая крупные слезы, которые имели безумно соленый вкус. Возможно, внутри нее живет огромный океан, пытающийся выбиться наружу, ведь оставаться внутри уязвимой человеческой оболочки слишком больно и слишком тесно. По крайней мере, она любила себе так говорить. А возможно в ней течет небольшая лужица, из которой Дрю умудряется выжимать огромные слезы, звонко капающие на пол. Эта мысль ей в голову, безусловно, ни разу не приходила, несмотря на то, что чуть ли не каждый знакомый пытался доказать Танаке, что она мелкая и поверхностная. Даже если возникала такая мысль, Дрю повторяла:" На свете уйма людишек, готовых меня полюбить". Но она сама была маленьким человечком, который никого не любит.        В любом случае, вот она, Дрю Танака, плачущая оттого, что грудь ей сдавливала неизвестная сила, которая тянула её вниз, глубоко и далеко. Та же чертова штуковина, что ранит любого другого душевнобольного человека. Однако, Дрю считала себя особенной, от этого она становилась еще обыкновеннее.        В голове она прокручивала один и тот же фрагмент, бесстрастное и волнующееся одновременно лицо её матери, самой Афродиты. В ушах, даже спустя почти полтора года, звенел её нежный, но ненавистный голос, повторяющий лишь одно:" К сожалению, из всех моих дочерей счастливая история любви не достанется именно тебе, моя бедная, бедная девочка". Дрю так восхищалась своей матерью, её силой, вдохновляющей на безумные, но полные любви и нежности поступки и красотой, на которую взглянув лишь раз, забываешь о самой страшной боли. Правда, тогда она не знала, что Афродита намного отличается от смертных родителей, для неё любовь к ребенку измеряется тем, насколько интересна у этого самого ребенка любовная история. - Любовь была для меня всем, - опустившись на пол, пробормотала Дрю, тихо и сдавленно. Знаете, в этот момент она выглядела такой естественной, что становилась в сто раз милее обычного. Как можно быть милой, заливаясь слезами и задыхаясь в рыданиях? Наверно, когда ты постоянно стервозная, то простота души проглядывает лишь в момент одиночества, когда измученная душенька не выносит больше избытка всяких, самых разных чувств и выпускает все свое отчаяние и страдание. Сложнее бывает, когда человек, распоряжающийся страдальческой душой еще и играет на публику, тогда сердце совсем перестает понимать, что чувствует оно, а что лишь игра. Что, собственно, и происходило с Дрю.        А что, собственно, происходило с Дрю? Она прокручивала тот "приятный" разговор с матерью при любой выделившейся свободной минутке. Счастье, свободных минуток у нее было не так уж и много. Но когда она оставалась одна, то время словно бы замирало, жалея Дрю и предлагая собственное убежище сотканное из бесконечных рыданий и тупой, клокочущей где-то глубоко внутри боли. Ту ужасную беседу она запомнила во всех красках, пусть это и был сон, а сны, как носки, чем больше ты ими пользуешься, тем дырявее и потрепаннее они становятся. И сновидение Танаки, как правило, тоже с течением времени должно было обратиться в одну большую дыру с небольшими воспоминаниями внутри, но такими мгновенно проходящими, что могли бы посоревноваться с опасно быстрым биением сердца маленькой птички. Однако вместо потери в памяти кошмара наяву, сердце Дрю само превратилось в крошечную птичку, застрявшую между ребер и увядающую с каждым днем все сильнее.        На всем её существовании остался огромный след от удара той злосчастной ночи, когда девушка со сказочным личиком проснулась посреди ночи с рыданиями некоего потерянного волка. Танака засыпала с легкой улыбкой на своих изящных, розовеньких губах, медленно проваливаясь в сон, все сильнее кутаясь в теплое одеяльце, пока в один момент её не поймал в свой капкан чертовски сладкий запах, в котором Дрю чувствовала что-то знакомое. Тьма вокруг расходилась, запах жасмина и лаванды кружил вокруг нее и девушке больше не казалось, что она спит. Она ощущала легкий ветерок, гуляющий по её телу, волосы ложились на плечи мягкими кудрями, а сама Дрю оказалась одета в милое, изящное платьице.        В мыслях кружило лишь одно:" Я не хочу просыпаться!". Танака медленно покачивалась и вертелась в пустом пространстве, с каждым шагом девушки превращающееся в восхитительный весенний сад. Сладкий аромат теперь будто бы стал частью Дрю и навсегда останется с ней. В её черные волосы как по волшебству вплелись самые настоящие цветы, такие же как и распустившиеся соцветия на деревьях. От малейшего порыва здешнего ветерка они мерно опадали на покрытую пушистой зеленью землю, прямо к ногам девочки.        Дрю поняла, что окружающая её красота никчемна по сравнению с роскошной женщиной, стоящей там, где прелести весны распускались еще более пуще. Девушка не могла разглядеть черты этого прекрасного создания, потому что с каждым разом она становилась красивее прежнего. Лишь один взгляд на эту женщину делал всему вокруг больно, так хотелось прикоснуться к этому чистому свету, слиться, стать его частью... Стать частью чего-то такого же великого. - Тебе тут нравится? - проворковала Афродита самым мелодичным голосом на свете. Как же она может существовать, думала Дрю, ведь Афродита слишком идеальна для мира сего. - Очень! Но даже не это радует меня больше всего! Я наконец смогла познакомиться с тобой, мама, - Танака кинулась вперед, однако увидев в глазах матери странный блеск, остановилась. - Я могу тебя так называть? - немного виновато посмотрела на Афродиту девушка, теперь выглядевшая и вовсе маленькой.        Внутри у Дрю все трепетало несмотря на непонятный взгляд богини любви. Дочери так хотелось коснуться ладони своей матери, хотелось ощутить это родное тепло, на миг забыть все те ужасные дни, когда соседские дети, одноклассники, любые другие знакомые кидали на нее жалостливые взгляды, думая, что девочку бросила мать. Неужели она, Дрю Танака, хоть как-то связана с великой Афродитой? От подобной мысли у девушки перехватывало дыхание и сердце подскакивало прямо к горлу. - Тебе не захочется больше меня так называть после этой встречи, - неожиданно мягко улыбнулась Афродита.        Никогда Дрю не чувствовала себя так недоуменно. Она ведь так гордилась своей матерью! Ей стоило огромных сил, чтобы не хвастаться на каждом углу о её родственных связях с богиней любви. Любви! Именно благодаря ее маме на свет явилась любовь, то, без чего Танака бы точно умерла, не сумев сделать и глотка воздуха в мире, где отсутствует это мощное, одновременно нежное, требующее жертвы и исцеляющее самые глубокие раны чувство. - Я только этого и жд..! - Подожди же, - мягко перебила ее богиня. Она плавно прошла к из ниоткуда появившейся скамье и грациозно опустилась на творение эпохи романтизма. Вслед за ней тянулись прямо как живые цветы и травинки, от любого ее движения растения разрастались еще гуще. Афродита казалась призраком, в этом легком, развивающемся на ветру платье, что было чуть светлее кожи богини.        Афродите словно бы хотелось поскорее выкинуть свою дочь из весеннего садика в серую, не волшебную реальность. Тогда почему же она сюда пришла, спрашивала саму себя Дрю, не решаясь и пискнуть, скованная снисходительным взглядом богини. Чем же она так недовольна? Дрю оскорбила ее? Обидела? Не достаточно сильно почитает свою мать?        Танака была готова всячески искупить свою вину! Лишь бы Афродита хотя бы на секунду взглянула на нее, как любящая мать, которая будто бы и не оставляла девочку одну, а воспитывала, каждый миг была рядом. Лишь бы Афродита хоть капельку засветилась гордостью за свою дочь, за Дрю Танаку. - Я бы предложила тебе чайку, но предстоящая нам беседа... так невесела для меня, что даже хорошо заваренный чай не спасет ситуацию.