Иногда, когда все вокруг особенно плохо, мне снятся счастливые сны.
Сьюзен Коллинз, «Голодные Игры»
Звезды. Миллионы, миллиарды сверкающих точек на темно-синем, практически черном, небе. Они словно подмигивают мне, зовя с собой, и я, весело смеясь, отбрасываю голову назад, позволяя шелку волос рассыпаться по плечам, улететь далеко назад и вихрем последовать за моим телом, нежно и едва ощутимо касаясь обнаженной кожи. Я вытягиваю руки вверх, как будто хочу достать кристаллы звезд, улететь, туда, к ним, далеко-далеко… Закрываю глаза, потоки прохладного ночного воздуха овевают меня, мягко кружа и увлекая за собой в темную даль, такую таинственную и манящую. В бесконечность. Лица осторожно касается тоненький лучик солнца. Щекочет сомкнутые веки, заставляя лениво приоткрыть глаза. Я лежу на чем-то восхитительно мягком, рядом слышится тихий плеск прибоя и редкие крики чаек. Море. От одного взгляда на его бескрайнюю синюю гладь, блестящую и переливающуюся на солнце, глазам становится больно. Я встаю и медленно иду к воде, с наслаждением потягиваясь на ходу. Касаюсь ногами волн, изумительно шелковистых и таких идеально прохладных. Иду дальше, соленая вода омывает меня, подхватывает, и вот я уже лежу на спине, раскинув руки, а сквозь сомкнутые веки мне улыбается жаркое тропическое солнце. Я взмываю вверх, всем телом подаваясь вперед, готовая соскользнуть с узенькой дощечки, на миг кажется, что я вишу на одних только руках, прочно впившихся в цепи, что вот-вот взлечу в поднебесье и унесусь вдаль, подобно птице. Но нет — качели, словно маятник, устремляются назад, и я моментально забываю о своем желании оторваться от земли и наслаждаюсь легким приятно-тянущим ощущением пустоты в животе, как будто часть меня осталась там, наверху, не пожелав покидать вышину. Я откидываюсь назад, чтобы посмотреть на этот странно перевернутый мир, вызывающий головокружение, но все равно такой необычно-прекрасный. Земля стремительно приближается, и в какую-то секунду мне становится страшно, что я ударюсь о нее головой, однако я не успеваю даже толком додумать эту мысль, как вместо асфальта у меня перед глазами мелькает уже старый соседский забор, а затем и бледно-голубое небо. Я проделывала все это десятки, нет, пожалуй, даже сотни раз, но все равно, как и впервые, меня переполняет детский восторг и чувство абсолютно сказочной нереальности. Я снова сажусь прямо и готовлюсь встретить новый подъем, а затем и спуск, и еще, и еще, и еще… Белые хлопья снега, медленно кружась в своем загадочном последнем танце, мягко опускаются на землю, укрывая ее девственно-чистым зимним одеялом. Я приникаю лицом к окну, силясь разглядеть в пролетающих мимо белых мухах отдельные снежинки, такие хрупкие и нежные, если взять их в руку, и такие неузнаваемые в этом полчище комочков ваты, спадающем с неба. Они больше напоминают снежки, которыми бросается детвора, только во много-много раз меньше. Стекло отдает холодом, я отстраняюсь от него, плотнее кутаясь в теплый шерстяной плед. Там, на улице, наверняка мороз, но мне в натопленной комнате с уютно потрескивающим камином это абсолютно безразлично. Я отхлебываю из чашки горячий кофе и любуюсь прекрасным видом на покрытые снегом горы, такие величественные в своем холодном великолепии. Воздушная и легкая бело-розовая пена невесомо просачивается сквозь мои пальцы, с тихим плеском падает на черный кафельный бортик громадной ванны и неслышно соскальзывает обратно в воду. Я лениво потягиваюсь, закидывая руки наверх и поправляю мокрые пряди волос, благоухающие корицей. Беру с маленького стеклянного столика бокал с холодным лимонадом, медленно размешиваю его прозрачной шпажкой, затем делаю маленький глоток через трубочку. Задержав напиток во рту, наслаждаюсь божественным вкусом лимонного сока, смешанного с медом. Откидываюсь назад, упираясь затылком о край ванны и слегка покачиваю рукой, любуясь переливающейся золотистой жидкостью сквозь стекло. Блеск молнии. Яркая вспышка разрывает угольно-черное, угрожающе нависшее небо на рваные лоскуты ткани. На миг становится светло, так, что видно каждую тоненькую веточку, каждый крошечный листочек на замерших в пугающем ожидании деревьях. Несколько мучительно долгих мгновений кажется, что время остановилось, но вот кромешная темень резко, без предупреждения вновь опускается на землю. Оглушительно грохочет гром, ливень барабанит по прозрачному куполу, из-под которого я наблюдаю за этим буйством природы, которая словно поставила себе задачу доказать, что именно она тут хозяйка. Я внутренне сжимаюсь, зная, что не пройдет и трех минут, как все повторится сначала. Молния не заставляет себя ждать, но на этот раз она появляется не над лесом, который виден мне сквозь боковое стекло, а прямо над моей головой. Догадываясь, что неминуемо произойдет дальше, я визжу и падаю на пол, закрываю голову руками, хотя и прекрасно знаю, что это абсолютно бесполезно. От бешеного вопля в легких кончается кислород, перехватывает дыхание, и я могу только зачарованно смотреть, как ярко-белая вспышка пронзает стеклянный потолок точно посередине. Мое убежище разлетается миллионами крошечных осколков, в каждом из которых отражается ослепительное сияние. Это завораживающе-красиво, и какие-то доли секунды я просто любуюсь этим необыкновенным зрелищем. А затем… Все мое тело пронзает острая боль, идущая словно бы от сердца. Я хочу закричать, позвать на помощь, просто исчезнуть, перестать существовать — только бы перестать чувствовать это. Прекратить ощущать что-либо. Просто умереть, лишь бы этот кошмар закончился. Я как будто сгораю заживо, и одновременно меня протыкают насквозь сотнями острых иголок. Я молюсь о том, чтобы потерять сознание, но спасительная чернота все не приходит. Меня кружит, несет сквозь плотную пелену боли, я задыхаюсь и не могу уже думать ни о чем, кроме… Пип. Этот звук… Он доносится откуда-то издалека, словно сквозь заложенные уши или вату. Пи-и-ип. Я прорываюсь к нему через толщу собственных страданий, откуда-то зная, что там оно — мое спасение. Я непременно должна дойти. Любой ценой. Пожалуйста. Пи-и-и-ип. Усилием воли совершаю последний рывок, и меня выбрасывает на поверхность. Резко распахиваю глаза. Пип. Пип. Пип. — Она жива. Мы победили.