Последняя колыбельная Нэйтана

Первым, что почувствовал Нэйтан Эксплоужен, очнувшись в очередной раз, была тупая, ноющая боль в руках, поднятых над головой и приколоченных длинными гвоздями к толстому деревянному столбу, к которому же было примотано и всё его тело — шершавая веревка обвила туловище, ноги уже не чувствуются… Нэйтан тряхнул мокрой головой, механически отмечая, что в прошлые разы боль в руках была более острой, почти невыносимой, сейчас же они затекли, и кровь, наверное, давно остановилась. — Последний разочек, и ты свободен, — раздался откуда-то издевательский голос Магнуса, а затем громыхнуло ведро, из которого и был окачен холодной водой вокалист. Нэйтан разлепил свинцовые веки, силясь понять, не сон ли всё это, но умопомрачительное дежа-вю было настолько реально, он уже три раза просыпался здесь, у этого столба, и снова проваливался в черноту беспамятства, уронив голову на грудь и всей душой надеясь проснуться в следующий раз в своей комнате, осознать, что это всё был сон… Но нет. Не сон. Фронтмен, сжав зубы, упорно смотрел в пол, не желая поднимать глаза на залитый кровью застенок, где за последние сутки были зверски убиты трое его друзей и соратников. Мстители всё-таки добрались до группы Dethklok… Их взяли «тёпленькими» в отеле в Калифорнии, где музыканты предавались пьяному кутежу после очередного концерта. Охрана была отменная, но её просто-напросто не хватило. Мстители бросили все свои силы на штурм, большая их часть полегла в схватке с клокатирами, но боссы — Убийца в серебряной маске и Магнус Хаммерсмит — всё же смогли остаться в тени и пойти в атаку вместе с последним отрядом… И вот теперь он здесь. Ещё жив. Вдыхает смрадный, пронизанный частицами крови воздух. Это кровь его друзей, которые стали его группой, его семьёй, его жизнью… Слушает тяжёлый стук собственного сердца и понимает, что их сердца уже не забьются никогда. Перед глазами сами собой всплывают картины, одна ужаснее другой. Задушенный собственными кишками, висящий на дыбе Мёрдерфейс… Токи, с выжженными калёным железом глазами, пытающийся прикрыть своё лицо отрубленными кистями, пока ему на голову льют кислоту… Вздетый на кол Пиклз, над которым эти нелюди «сжалились» — дали воды, и драммер скончался через несколько часов, а мог бы мучиться целыми днями… Нэйтан всё еще не осознаёт до конца, что их больше нет, что это не очередная съемка брутального клипа и не наркотический бред, что эти изувеченные, издающие неописуемо страшные звуки и, наконец, замолкнувшие в адской агонии тела — его группа, его товарищи, бок о бок с которыми он провёл столько лет, которые практически вросли в его душу… Сейчас трупов в застенке нет, их вынесли куда-то и, как похвалился Магнус, скормили крысам. Нереально… Всё, что угодно, умереть самому, перенестись в прошлое, будущее, параллельный мир, чистилище, ад, хоть к самому дьяволу в пасть, но только не это… — Давай, давай, Эксплоужен, ты у нас сильный, — подбадривает Магнус и отвешивает Нэйтану громкую пощёчину. — Не скопытишься ещё от одного спектакля, ведь верно? Адский инструментал будет не в полном сборе, если не отправить туда к ним самый его цвет, самую основу… Люциферу не по нраву будет такая музыка, как думаешь? Давай, смотри хорошенько и запоминай! — Магнус резко дёргает Нэйтана за волосы, поднимая его голову, и тот с трудом фокусирует взгляд на освещённом тусклой лампой длинном дубовом столе, на котором распростёрто чьё-то обнажённое тело. Сначала Нэйтан видит только это вытянутое белое тело на тёмной древесине стола — ничего больше, голова отказывается думать и что-то сопоставлять, делать выводы… Очередная жертва Мстителей, очередной несчастный, которого они приговорили к жуткой смерти без суда и следствия, и душа которого вскорости отправится к праотцам… Но вот запрокинутая голова пленника приподнимается, и Нэйтан видит блеснувшие в тусклом свете лампы длинные золотистые волосы. — Сквиз! — из груди фронтмена вырывается мучительный крик, он рвётся всем телом вперед, снова потревожив свои пронзённые, приколоченные к столбу руки, и тщетно бьётся в путах. Сквизгаар Сквигельф лишь глухо стонет, повернув к нему голову, стараясь встретиться глазами — ответить гитарист не может, так как рот его заклеен липкой лентой.  — Ну, вот теперь и вы, наконец, встретились, — потирает руки Магнус. — Встретились, посмотрели друг на друга, попрощались… Увидитесь в Аду, только вот через сколько лет? Ничего, дождётесь, голубчики, — переходит он на ядовитое шипение и вдруг кричит куда-то в распахнутую дверь: — Ассассин, заходи, все готовы! — Вы, ебучие уроды! — наконец, отмирает Нэйтан. — Не трогайте Сквиза, группа и так уже мертва! Убейте лучше меня, я лидер, я — самое главное звено! Казните меня самой страшной казнью, но к Сквизу не прикасайтесь!  — Нет уж, мой дорогой Нэйтан, — мерзко ухмыляется Магнус. — Самой страшной казнью для тебя является лицезреть, как мы раздавим весь Dethklok, разрушим ваш механизм до основания, вырвем все шестерёнки, и ты, как одинокая кукушка в часах, уже не сможешь петь свои песенки…  — Я другую группу наберу! — в отчаянии кричит Нэйтан. — Если не убьёшь меня, Dethklok всё равно будет жить! А Сквиз никогда не был с нами, он был сам по себе, где-то там, высоко, в своем мире богов! Зачем вам его жизнь?!  — Не умеешь ты врать, Эксплоужен, — вздыхает Магнус, становится прямо перед ним, уперев руки в бока. — Сквизгаар — сердце группы. И ты прекрасно это знаешь. Как и то, что он — твоё сердце. Мы вырвем его у тебя, что бы ты там не плёл! Ассассин, ну где ты там, чёрт тебя подери! — снова кричит Хаммерсмит, обернувшись к двери. Вальяжно заходит Убийца, одетый в серый клеёнчатый мясницкий фартук. — Ну, чего ты орёшь? — недовольно рыкает Магнусу. — Пожрать не дал… Никуда они не делись бы отсюда!  — Хлеба и зрелищ, — невпопад хихикает Хаммерсмит. — Кому что… Все хотят удовлетворить свои потребности, так сказать… Вон, мистеру Эксплоужену зрелищ, кажется, маловато, — кивает на Нэйтана и на стол. — Только подойди к нему, ублюдок конченый!!! — кричит Эксплоужен, но его голос срывается, хрипит — слишком много кричал, орал, вопил за последние сутки, надрываясь, выплёвывая страшные угрозы, рассыпаясь в проклятиях, и, наконец, умоляя… Затем — рыдая в оглушающем, ослепляющем отчаянии, прощаясь с друзьями, казнимыми на его глазах… Три раза. Три конца света. Три кровавых гвоздя вбито в гроб его группы, крышка почти заколочена, остался один… Соло-гитарист Сквизгаар Сквигельф, который распростёрт сейчас в оковах на дубовом столе, и которого ожидают поистине адские муки, раз его лишили голоса. У ребят хотя бы губы были свободны, они успели попрощаться со своим лидером и вокалистом до того, как уйти Туда… один за другим. — Скучно, нудно, — жалуется Убийца то ли своему подельнику, то ли пленникам. — Разнообразия никакого, что бы мы ни придумали. Каждый раз орёт одно и то же… Может, грохнуть его, а, Магнус? Задолбал уже своей песней…  — Мы же договаривались! — возмущается Хаммерсмит и топает ногой. — Ты слово дал, что его мы отпустим, пусть прочувствует, что без группы он — никто и ничто! — Я своему слову хозяин, — задумчиво рычит Ассассин. — Но ты заслужил, Хаммерсмит, уж так и быть. Будь по-твоему! Свободен, но не вздумай трогать там мою яичницу, ты знаешь, что я могу сделать с тобой!  — Пардон, к яичнице пристратья не питаю, — высокопарно откланивается Магнус. — Как и к подобным зрелищам. Оставляю вас, господа, увертюра к действию четвёртому окончена! — и выходит, плотно закрыв за собой тяжёлую, обшитую металлом дверь. Убийца проводит его долгим взглядом, почёсывает затылок, затем бормочет:  — Хлеба и зрелищ, говоришь… Распятый на столе Сквизгаар расширенными от ужаса глазами провожает его действия — вот Ассассин достаёт откуда-то увесистый кожаный свёрток, разворачивает его… В индивидуальных карманах-чехлах оказываются разного вида мясницкие ножи — широкие, узкие, закруглённые, пилообразные… Демонстрирует их своей жертве, затем — Нэйтану.  — Итак, Эксплоужен, мне до чёртиков надоело выслушивать твои однообразные вопли, так что в этот раз ты сам будешь участвовать в игре… Скажи мне, что мне сейчас ему отрезать? Как ты скажешь — так и будет.  — Да чтоб тебя!.. — Нэйтан задыхается от гнева, бросает взгляд на лицо Сквизгаара, который умоляюще смотрит на него, потом — снова на Убийцу. Тот невозмутимо вынимает один из ножей — идеально-острый клинок блестит в неверном свете качающейся лампы. — Так с чего же мне начать? — снова спрашивает Убийца, уже заметно теряя терпение, и проводит кончиком ножа по телу Сквизгаара сверху вниз. Тот от прикосновения холодной стали резко дёргается, едва не насаживаясь на нож, но потом замирает, и только судорожное дыхание выдаёт смертельный страх, сковавший сердце шведа.  — Ухо, глаз, руку, ногу — что? — Ассассин выжидательно смотрит на Нэйтана, перекидывает нож из ладони в ладонь. Вокалист облизывает пересохшие губы, затем судорожно сглатывает и, понимая, что молчать больше нельзя, хрипло произносит:  — Перережь ему горло. Сквизгаар в ужасе выворачивает шею в сторону Нэйтана, пытается что-то крикнуть, но липкая лента на губах не даёт, и получается какой-то нечеловеческий, животный пронзительный звук. Однако, встретившись с фронтменом глазами, гитарист понимает — тот лишь стремится избавить его от мук, и такой исход был бы самым лучшим здесь и сейчас… — Э, нет, так не пойдёт, — издевательски тянет Ассассин, глядя на Нэйтана. — Разве я сказал «перерезать»? По-моему, я сказал «отрезать», если мне память не изменяет… — Тогда отрежь голову. Убийца на это только снисходительно ухмыляется.  — Ну, что я говорил… Скукотища. Совсем не умеешь ты играть. Я, конечно, обещал сделать так, как ты скажешь, но я передумал играть в эту игру. Значит, и правила больше не действуют… — Убийца откладывает нож. — Отпустишь его? — с надеждой спрашивает Нэйтан; глаза Сквизгаара, не мигая, тоже останавливаются на серебряной маске.  — Угу, отпущу, конечно — хмыкает Убийца. — Если сможет уйти. Только голод утолю сначала. Он из вас, сучонышей, самый вкусный… — с этими словами Ассассин отстёгивает ноги Сквигельфа от стола и вдевает их в кандалы на длинных цепях, свисающих с потолка. Сквизгаар протестующе мычит и дёргает ногами, пытаясь вырваться, но Убийца ловко ловит их, грубо сжимая худые лодыжки, и защёлкивает толстые металлические обручи. И Нэйтан вдруг понимает, что имеется в виду под «утолением голода»…  — Лучше убей его, но только не это! — кричит фронтмен и тут же замолкает, поражённый собственной фразой. Что он только что озвучил? Разве нет ничего ценнее жизни? — Нет, нет, не убивай! — поспешно исправляется Нэйтан. — Я не то хотел… Блять!!! — Эксплоужен видит, как злодей снова берётся за нож. — Не волнуйся, пока не убью, просто попользую, — басит Убийца. — Но знаешь что — я не пидорас, в чёрный ход не стучусь, хотя мне очень и очень нравится это тело… — огромная рука с заскорузлыми мозолями проходится по белому, точёному бедру. — Жаль, что ты не девка, очень жаль… — говорит злодей, обращаясь к гитаристу. — Но всё же это исправимо, я помогу тебе обзавестись недостающим… Заодно и музыку в процессе послушаем, это меня очень даже заводит, — и Ассассин одним движением срывает с губ Сквизгаара липкую ленту. — Нэйтанс, не смотри!!! — сейчас же кричит швед в сторону фронтмена. Распухшие, онемевшие губы не подчиняются, но он повторяет, как заведённый: — Не смотри! Не смотри, Нэйтанс… — Нет, ты как раз смотри, Нэйтанс, — в тон ему повторяет Убийца. — Небось, никогда такого цирка не видел… И не увидишь уже. Нэйтан не успевает ничего ответить — рука Ассассина с зажатым в ней ножом скрывается между бесстыдно раздвинутых ног Сквизгаара, и швед издаёт короткий вскрик, содрогнувшись всем телом. Быстро выдернув клинок из раны в промежности, Убийца спускает свои штаны и забирается на окровавленный стол — тот трещит, но не разваливается, стойко выдерживая вес обоих. Далее происходит нечто невероятное, необъяснимое, настолько противное человеческой природе, что этому нет названия. Убийца, нависая над Сквигельфом, запускает два пальца в кровоточащую рану, расширяет и разрывает её края, ощупывает тело жертвы изнутри и удовлетворённо причмокивает:  — Глаз-алмаз, повреждений органов нет… Долго ещё проживёшь. Сквизгаар при этом до хруста сжимает зубы, его глаза зажмуриваются, лицо корчится от боли, всё тело покрывается потом и мелко вздрагивает, но швед не издаёт ни звука, только поверхностно, хрипло дышит, когда пальцы Убийцы снова погружаются в развороченную рану. — Сквиз!.. — кричит от столба Нэйтан, которому видно далеко не всё — только небольшая лужица крови, расползающаяся на столе между ног гитариста. — Что ты делаешь с ним, выблядок сраный?!  — Ничего особенного, — спокойно отвечает Ассассин, даже не поворачивая головы и деловито орудуя окровавленной рукой. — Просто подарил твоему другу недостающий женский орган… Иначе это противоречит моим принципам. Как я уже сказал, я не пидорас… — Ты хуже пидораса! — взрывается Нэйтан. — Ты ёбаный маньяк!!!  — Спасибо за комплимент, — кровожадно улыбается Убийца. — Что ж, приступим… Он подаётся вперёд, обхватывая напрягшееся тело гитариста, и Нэйтан отворачивается — только бы не видеть, что сейчас произойдёт. Но разум всё же фиксирует усилившееся раскачивание лампы, скрип стола, похотливое пыхтение мясника и глухие, прорывающиеся сквозь сжатые зубы, стоны Сквизгаара. Эксплоужен явственно слышит, как скрежещут цепи и бьётся о деревянную столешницу его голова. И с каждым этим звуком сердце Нэйтана пропускает один удар, замирает, чтобы забиться потом втрое быстрее, заколотиться в горле, которое сжимают спазмы беззвучных рыданий. — Сквиз… — шепчут губы Нэйтана. — Я не смотрю, не смотрю… Вокалист корчится у столба, как будто это его сейчас бесчеловечно истязают — лицо застыло в судорожном оскале, голова низко опущена, и спутанные чёрные волосы закрывают обзор… Перед его глазами только тёмный каменный пол да собственные ноги, примотанные верёвкой к столбу, но мозг услужливо подбрасывает картины и образы, соответствующие всему уже увиденному и услышанному. Ассассин сейчас насилует его гитариста самым извращённым методом — проделав в его теле дополнительное отверстие, так поступали с врагами только самые отъявленные, дикие варвары… И, что самое страшное — Сквизгаар при этом ещё жив, он в сознании, он понимает, что с ним творится… С ним, гордым потомком викингов, которого никому ещё не удавалось покорить. Лучше бы уж быстрая смерть от болевого шока или потери крови… Какая-то часть сознания Нэйтана уже смирилась с этой неизбежной четвёртой смертью, но сердце отказывается верить. Сквизгаар — то последнее, что связывает его с группой и с этой жизнью, и, если смерть заберёт и его, то жить будет попросту незачем… Не для чего, не для кого… Тем временем Убийца (а ныне уже и насильник) издаёт сладострастный рёв, а стоны Сквигельфа всё же перерастают в один протяжный, надрывный крик, от которого кровь стынет в жилах. Скрип стола, наконец, прекращается. Изверг спрыгивает на пол, что-то делает, гремит цепями, возвращая тело жертвы в исходное положение. Подходит к Нэйтану, рывком за волосы заставляет его поднять голову. — Подъём! — кричит в самое ухо. — Ты пропустил много интересного! Нэйтан упирается взглядом в стол. Сквизгаар лежит, отвернувшись от него, на ногах — кровавые потёки, грудная клетка с резко очерченными рёбрами тяжело поднимается и опускается, и слышно, как гитарист судорожно ловит ртом воздух. Эти полувздохи-полувсхлипы звучат в тишине застенка страшнее любого крика, потому что Нэйтан слышит их от этого высокомерного, неприступного шведа в первый раз в жизни… — Сквиз, я здесь, я с тобой!!! — дико вопит Нэйтан. Ему так хочется уничтожить эту оглушающую тишину, в которой висят, расплываются жуткие, наполненные болью и страданием звуки, поддержать хотя бы морально… — Слышишь, Сквиз, я с тобой! Посмотри на меня!  — Нэйтанс… нет… — после того, что сделал с ним Ассассин, Сквизгаар прячет лицо, утыкается в собственные волосы, но палач хватает его за подбородок и силой поворачивает к Нэйтану.  — Смотри же внимательнее, Эксплоужен… Какое прекрасный вид оттраханной сучки — слёзы, сопли, весь набор! Макияж там не размазался? — издевательски интересуется мучитель, сжимает своей огромной лапищей щёки Сквизгаара, превращая правильные нордические черты шведа в одну ужасную гримасу, смотрит через прорези маски ему в глаза, а затем со всего размаха бьёт гитариста затылком об стол. — Всё это, как сказал бы Магнус, только увертюра. Самого интересного ты ещё не видел… Но досмотришь до конца, будь спокоен!  — Мразь ебучая… Только гвозди вытащи, я тебя… — Нэйтан, словно пойманный в капкан волк, клацает зубами. Ненавистная глыбообразная фигура Ассассина так близко, в считанных сантиметрах, но не достать… Убийца на миг оставляет в покое Сквизгаара, подходит вплотную к Нэйтану и начинает низко, утробно хохотать.  — Ты всё еще мне угрожаешь… В четвёртый-то раз! Разве ты еще ничего не понял, Эксплоужен? Но гвозди, действительно, расшатал уже … — злодей поднимает с пола прислоненный к столбу молоток, примеривается сбоку и несколькими ударами снова загоняет чуть вышедшие из древесины гвозди в столб — и руки Нэйтана. Фронтмен снова чувствует острую, пронизывающую до самых плеч боль, но не кричит, нет, он рычит разъярённым зверем, готовый откусить Асассину любую доступную часть тела, но тот предусмотрительно стоит боком. — Нэйтанс… — горестно ахает Сквизгаар, только сейчас заметивший, что именно удерживает поднятые руки вокалиста на столбе.  — Не волнуйся, Сквиз, со мной всё в порядке, я ещё покажу этому уроду, этому сукину сыну… — хрипит Эксплоужен, задыхаясь от ярости, и снова сотрясает всем телом верёвки. Но тщетно — он обвит ими до самых колен, словно кокон. Зная нечеловеческую силу Нэйтана, Убийца и Магнус постарались на славу… — Итак, вернёмся к нашим баранам, — говорит Убийца, снова подходя к столу. — Вернее, к нашему молодому, аппетитному барашку… Из-за вас Магнус мне пообедать не дал, так что придётся совмещать приятное с полезным… — он вытаскивает из чехла другой нож, поменьше, пальцами правой руки ощупывает грудь своей жертвы, примериваясь, чертит невидимые линии. Сквизгаар вздрагивает под прикосновением шершавых, мозолистых пальцев, и Нэйтан вдруг понимает, что задумал Ассассин… — Нет, ты не посмеешь! Нет, нет, нет! Ты не дойдёшь до такого! — надрывается вокалист. — Лучше убей его сначала, зарежь, заколи, но только не живьём! Ты же человек, чёрт тебя подери!!! Кажется, что стены, срезонировав, сейчас начнут крошиться от этого истошного вопля, но Убийца при этом и бровью не поводит. — Я — человек? — удивлённо переспрашивает злодей. — Ошибаешься. Я перестал быть им в тот день, когда вы лишили меня брата, и окончательно стал зверем там, в лесу, где нам приходилось жрать друг друга… Так что можешь заткнуться, Эксплоужен, и не драть горло понапрасну. Для меня давно нет никаких пределов! — Убийца прижимает остро отточенное лезвие к груди шведа, чуть пониже ямки между ключицами. Надавливает сильнее, и острие ножа прорывается в живую плоть. Сквизгаар, поражённый новой болью, напрягается, словно туго натянутая струна, но всё же пытается сдержать крик. Сделав неглубокий разрез до солнечного сплетения, Ассассин поворачивает лезвие, поддевая кожу, и начинает сдирать её, обнажая грудные мышцы. Такой бесчеловечной пытки Сквигельф вынести уже не может и заходится в крике, сотрясая стол в мучительных конвульсиях и едва не выламывая свои прикованные руки. Несчастный гитарист не может поверить, что его сейчас освежуют заживо, а потом… Он даже подумать не может, что будет потом. Горячие красные ручейки сбегают по его бокам на стол, образуя маленькие лужицы, которые вскоре соединяются в одну большую… — Ну, вот и музыка, наконец, началась, — довольно пыхтит Ассассин, ускоряя процесс с помощью кривого ножа с закругленным лезвием. — Не пойму, зачем Магнус ему рот заклеил… Он же поёт гораздо мелодичнее тебя, Эксплоужен, — бросает он Нэйтану и одним резким рывком отдирает большой лоскут кожи с левой стороны груди гитариста. Тот от ужасной боли бьётся, словно рыба, пойманная в сеть, его крик превращается в какое-то странное шипение на грани ультразвука.  — Однако, — с видом музыкального знатока прислушивается Ассассин. — А ведь это всего лишь кожа… Посмотрим, как ты запоёшь, когда из тебя стейк делать будут… Великолепный, эксклюзивный, самый дорогой в мире стейк! — садист заливается соловьём, сглатывая слюнки. Нэйтан же, до конца осознав, что проклинать и умолять бесполезно, молчит. Его взгляд прикован к столу, где сейчас чудовищный мясник разделывает живого человека. Последнего и самого важного для него человека… «Отключись же, Сквиз, давай, отрубись!» — мысленно повторяет вокалист, но сознание всё не покидает жертву. Вот уже весь левый бок Сквизгаара освежеван, обрывки кожи валяются на полу, и рука Убийцы прикасается к обнажившимся окровавленным мышцам… Представив, что должен чувствовать в этот момент швед, Нэйтан едва сдерживает подступившую к горлу дурноту.  — Отличная грудинка, — ухмыляется Ассассин. — Что ж, попробуем… — он снова меняет нож на прямой, вонзает его в грудную мышцу Сквизгаара и отсекает от нее небольшую, размером с пол-ладони, часть. Этого сознание Сквигельфа уже не выдерживает, его крик прерывается, глаза закатываются, затылок с глухим стуком ударяется о стол. — Слабак, — презрительно бросает Ассассин, поднося кусок отрезанного мяса ко рту и впиваясь в него зубами. — Но, надо признать, слабак очень вкусный… Нэйтан, не веря своим глазам, смотрит на нижнюю часть лица злодея, не прикрытую маской — по его подбородку, словно арбузный сок, течет кровь… Человеческая кровь. Кровь Сквизгаара Сквигельфа. Ассассин жуёт сырое человеческое мясо как ни в чём не бывало, словно это обычная еда, с наслаждением обсасывая пальцы. Затем, не выпуская из рук окровавленного ножа, открывает дверь и кричит куда-то в коридор: — Эй, Хаммерсмит, тащи-ка сюда сковородку! Нет, даже лучше поднос или противень, если найдёшь! У нас сегодня будет королевский обед! Где-то вдалеке слышится ворчание Магнуса, потом — лязг железа, громкий мат и вой (по всей видимости, на Хаммерсмита что-то сваливается), затем — шаги по коридору, и в дверь просовывается рука, сжимающая тёмный, закопченный противень. — Держи, — раздаётся из коридора голос Магнуса, сам же он остаётся за дверью, не желая лицезреть кровавое действо. — Ну что ты жмёшься там, как целка! — гаркает Ассассин и дёргает на себя противень. — Неужто не привык ещё?  — Я с ним в одной группе играл… — пряча глаза, бурчит Магнус. — Ну, играл, и что с того? С другими ты тоже играл, кроме того щенка, и мы их тоже… — Но не так ведь, — тихо говорит Магнус, едва высовываясь из дверного проёма и, смотря на Убийцу, старательно избегает глазами залитое кровью тело на столе. — Тебе-то какая разница, как! Я голодный, ты, наверное, тоже, тут выдался прекрасный шанс пообедать свежатинкой, в чем проблема, не пойму? — Ассассин сверлит напарника взглядом исподлобья, испытующе смотрит на него. — Ни в чём, — так же тихо и как-то обречённо отвечает Магнус и поворачивается, чтобы уйти. Внезапно он оборачивается: — Ты ведь уже кончил его?  — Только начал, — кровожадно улыбается во все зубы Ассассин. — Только пробу снял. Он ещё попоёт у меня… Молодец, Хаммерсмит, большой противень принёс, ещё и маслом догадался… Жди теперь отборнейших стейков из грудинки, сам готовить буду, ты ещё оценишь мою стряпню, пальчики оближешь! Не всё же крыс потчевать… — Магнус, ты здесь? — внезапно раздаётся из застенка голос Нэйтана. — Я же слышу, ты здесь, блять! У двери стоишь! Хаммерсмит при этом заметно вздрагивает, поёживается, но почему-то не уходит.  — Магнус, что же ты делаешь?! — продолжает взывать Нэйтан. — Ты ведь был с нами… Был одним из нас! Неужели ты тоже докатился до такого? Как это ебанутое на всю голову животное? — Замолчи!!! — бывший ритмач прижимает руки к ушам. — Ассассин, заткни его! — Мы все когда-нибудь замолчим, Магнус! — продолжает греметь голос Нэйтана. — Но запомни мои слова — однажды ты крупно пожалеешь о том, что пошёл против нас, пошел против самой природы! Стоит тебе накосячить перед боссом — и ты сам станешь жертвой! Подумай об этом, Магнус! Пока не поздно!  — Да пошли вы все!!! — визгливо, истерично орёт Хаммерсмит, и Нэйтан слышит дробный стук его каблуков — поспешно, трусливо удаляющийся вглубь коридора. — Ещё один слабак… — разочарованно басит Ассассин. — Одни только грёбаные слабаки меня окружают. С тобой и то приятнее общаться, Эксплоужен. За всё это время я даже как-то уважать тебя начал… — Неужели? — мрачно усмехается Нэйтан и тут же цепляется за спасительную идею. — Ну, раз ты меня уважаешь, то выполни из уважения одну-единственную просьбу… Убей Сквиза, прошу! Он не должен больше страдать!  — Не могу, — разводит накаченными руками Убийца. — Живое мясо нежнее, вкуснее и гораздо полезнее. Мертвечиной, увы, не питаемся… А обед свой я ни на что не променяю, даже на уважение к тебе. — Чтоб тебе всё вернулось! Чтобы ты страдал так же, как страдали мои ребята, только в сотни, в тысячи раз хуже! — устало произносит Нэйтан и закрывает глаза. Фронтмен чувствует, что силы постепенно покидают его. Чудовищная реальность настолько вымотала его мозг, а тело настолько затекло в зафиксированном положении, что Нэйтану кажется, что он уже мёртв — осталось только зрение, слух и обоняние, будто кто-то из демонов ада решил подшутить над знаменитым грешником, и он уже искупает свои земные грехи таким вот образом… Тем временем Ассассин набирает из незаметного крана в углу полведра воды и с размаху выплёскивает её на лицо Сквизгаара, а потом бьёт его по щекам, чтобы не захлебнулся, от чего белокурая голова мотается влево-вправо. Наконец, затуманенные болью голубые глаза открываются, Сквизгаар шумно вздыхает, и Нэйтан видит, как на его груди натягиваются обнажённые, лишенные кожи мышцы. Этот вздох причиняет шведу такую боль, что он снова чуть не теряет сознание, но всё же зубы его разжимаются, и из его искусанных губ вылетает, вырывается одним протяжным, разочарованным стоном:  — Быть ещё жив…  — Живее всех живых, — радостно заверяет его Убийца. — Ещё и не такие живут… Видал я одного, от него скелет практически остался, всё остальное съели, а он… Впрочем, вам это всё равно не интересно, а меня готовка ждёт, — обрывает сам себя злодей и снова начинает методично срезать трепещущие куски мяса с грудной клетки Сквизгаара, раскладывая их на противне. Рассечённые ткани послушно расходятся под лезвием ножа, обнажая белые рёбра. Сквигельф срывает голос в безумном крике, и крик этот постепенно превращается в монотонный, глубокий хрип. По всему телу блондина проходят бешеные судороги, оно дёргается, словно по нему пропускают электрический ток, и выступивший от смертельной боли пот, словно лак, блестит на нём в свете лампы… Наконец, Сквизгаар начинает хрипеть всё натужнее и реже, изо рта у него сочится розоватая слюна и идёт пена, и Убийца, мгновенно среагировав, хватает специально приготовленный для таких случаев шприц с солидной порцией героина. Вводя иглу в плечо шведа, он бормочет: — Э, нет, рано ты коньки отбросить решил, рано… По мере того, как кровь разносит наркотик по его истерзанному телу, боль немного отступает, и Сквизгаар оживает. Судороги утихают, и ещё через мгновения он поднимает на своего мучителя мутный, затравленный взгляд, видя над собой только горящие зрачки в прорезях маски — и нож. На этот раз большой, зазубренный мясницкий нож, который уже в сотый раз вонзается в его плоть, рассекает мясо, выскабливает кости, перерубая их и поддевая куски рёбер вместе с мышцами…  — Почему не дашь ему умереть?! — слышит швед голос Эксплоужена, который прорывается словно через плотный слой ваты. — Почему…  — Чтобы ещё и на ужин осталось, — просто поясняет Ассассин, оценивающим взглядом окидывая почти полный красного, жилистого мяса противень. — Он живучий, гад, может и до вечера дожить… А не доживёт — и хуй с ним… — и, равнодушно вытерев руки о грязное полотенце, изувер начинает собирать ножи, бросает их в ведро, чтобы впоследствии почистить, и, победно воздев руку с противнем, где находится их с Магнусом будущий «обед», выходит из камеры. Нэйтан и Сквизгаар остаются одни. Лампу Убийца не выключил, и вокалисту хорошо видно, как в глубокой ране, между изуродованных рёбер лежащего на столе тела колотится сердце и тяжело вздымаются лёгкие. А со стола неслышно капает кровь… Слов нет. Всё уже сказано, выкрикнуто, выплюнуто, вырвано, вымучено… Они просто смотрят друг на друга, понимая, что видятся вот так, наедине, в последний раз, и не могут оторвать взглядов, не могут разорвать эту последнюю, призрачную нить, что связывает их души. Зрачки Сквизгаара, расширенные донельзя действием наркотика, огромные, чёрные, словно переспелые вишни, прожигают насквозь сердце фронтмена. И внезапно Сквигельф приоткрывает окровавленные, запёкшиеся губы и говорит тихо и задумчиво: — Нэйтанс… спой песня. — Что??? — Эксплоужен нечеловеческим усилием заставляет себя вынырнуть из глаз шведа.  — Спой песня для меня, — повторяет Сквизгаар. — Какую песню, Сквиз? Ты бредишь, наверное…  — Я умирает, Нэйтанс… И я знает дэто. Мне быть холодно… Очень холодно. Твой голос согреть… И я уйти Туда спокойно. Я будет ждать тебя Там… Слыша, как швед начинает заговариваться, видя, как кровь бесконечными ручейками покидает его тело, как бьётся с перебоями, трепещет его сердце между окровавленными рёбрами, Нэйтан широко открывает рот… и слова сами приходят в его голову. И вокалист запевает Её — последнюю колыбельную для своего гитариста.  — Засыпай, до рассвета осталось чуть-чуть. Ты устал, тебе надо поспать. Уходи в царство снов, обо всём позабудь, И душа перестанет страдать. Лунный свет из окна на холодных камнях Потускневшим блестит серебром. Засыпай, пусть уйдут от тебя боль и страх И неважно, что будет потом… Голос Нэйтана звучит непривычно мягко, нежно, непривычны и слова, всю его жизнь бывшие во всех песнях такими жестокими и брутальными… Эксплоужен с несказанным удивлением вдруг осознаёт, что поёт он чистым вокалом, а не гроулингом, как всегда, и что незамысловатая, печальная мелодия сама складывается, вторя тексту…  — Пусть приснится тебе голубая река, Кони в сумерках на берегу, И дорога, что лентой уходит в закат. Я чудесный твой сон сберегу. Не тревожься, пусть снятся тебе острова Из цветов в океане травы, Пусть сплетаются в песню простые слова Песню леса и новой листвы… Нэйтан поёт, мелодично выводя все ноты и стараясь, как не старался ни на одном концерте. Потому что сейчас — самый главный, самый важный концерт в его жизни. В жизни их группы… И ни одна аудитория никогда не слушала его столь проникновенно и внимательно, как слушает сейчас изувеченный, истекающий кровью Сквизгаар. Гитарист прикрывает глаза и издаёт усталый, расслабленный вздох, черты его лица разглаживаются, и Нэйтан видит на лице блондина счастливую, так страшно контрастирующую со всей этой ужасной, непостижимой ситуацией, улыбку. На глазах фронтмена снова выступают слёзы, но он берёт себя в руки и продолжает:  — Первый раз я жалею, что я не колдун, Я бы в птицу тебя превратил. И отправил туда, где тебя не найдут, От врагов и от смерти укрыл. Но сейчас я могу только песню сложить, Подарить тебе дивные сны. Остаётся недолго на свете нам жить, Мы друг другу сейчас так нужны… Нэйтан поёт и видит, как жизнь медленно, но верно покидает Сквизгаара. Дыхание гитариста становится всё более редким, сердце замедляет ход, натянутые мышцы на прикованных руках и ногах расслабляются, словно он погружается в сон… В вечный сон. Но голос певца продолжает звучать в мрачном, душном застенке, пока поётся, пока живёт последняя нота… — Я вплету в твои сны отражение звёзд Из серебряной чаши с водой Ты пройдёшь по дорогам видений и грёз Что волшебной встают чередой… Уходи же в Вальхаллу, окончив свой путь, Пусть душа перестанет страдать. Засыпай, до рассвета осталось чуть-чуть, Ты устал. Тебе надо поспать… Нэйтан замолкает, видя, что тело Сквизгаара окончательно замерло на столе, он лежит неподвижно, словно восковой. Внезапно глаза Сквигельфа широко распахиваются, и он произносит низким, чужим голосом:  — Спасибо, Нэйтанс… Я тебя… — он не успевает договорить, глаза не успевают закрыться, и Нэйтан видит смотрящую из застывших чёрными пистолетными дулами зрачков Смерть. — СКВИЗГААР!!! — из груди фронтмена рвётся нечеловеческий, сотрясающий комнату до основания, вопль, и сам он дёргается изо всех сил, сотрясая столб, рвётся так, что плоские острые шляпки строительных гвоздей проходят сквозь сухожилия и мякоть, разрывая его ладони и орошая свежей кровью тёмную древесину. Не чувствуя боли в смертельной ярости, ощущая лишь свободу, которую получили его руки, Нэйтан несколько раз сжимает и разжимает пальцы и, убедившись, что они работают, хватается за узел веревки, обвивающей его грудь. Второй узел он находит, соединив руки за спиной, третий — где-то внизу, в районе колена. Нэйтан рычит, словно раненый зверь, яростно освобождаясь от пут и, делая первый шаг от столба, ничком валится на пол — ноги затекли настолько, что стоять на них невозможно. С трудом Эксплоужен подползает к столу и, хватаясь за него кровоточащими руками, пытается подняться. Пальцы скользят в крови, капающей со стола, срываются, но, наконец, он выпрямляется, покачиваясь на ватных ногах, словно пьяный. — Сквизгаар… — хриплым полушёпотом повторяет Нэйтан, проводя кровавыми пальцами по лицу гитариста и закрывая его глаза. Затем прикасается губами ко лбу шведа и чувствует призрачное тепло не успевшей ещё остыть кожи. Но медлить нельзя. Усилием воли заставив себя отойти от стола, Эксплоужен оглядывается по сторонами в поисках оружия. В застенке полно ножей, топоров и всяческих пыточных орудий, но взгляд Нэйтана привлекают не они. В самом углу стоит, прислоненная к стене, бензопила, которой Ассассин расчленял тела своих жертв, прежде чем сжечь их или скормить крысам. — Тебя-то мне и надо, — говорит Нэйтан. Проверяет наличие бензина — есть! Должно хватить. По крайней мере, на двоих… Он подхватывает бензопилу, мимоходом вооружается ещё несколькими ножами и кинжалами — пару затыкает за голенища, остальные — за пояс, и решительным шагом направляется к выходу. У самой двери вокалист оборачивается: — Я отомщу за тебя, Сквиз… За всех вас! Дверь гулко захлопывается за его спиной. Прятаться не от кого. Он идёт на войну… Один против всех. Они заплатят за всё… В его глазах горит неугасимый огонь — тот, что горел когда-то в глазах его ребят. Нэйтан Эксплоужен идёт убивать… Чёрной молнией несётся он по коридору и врывается в помещение вроде маленькой, загаженной кухни, где над тарелками с жутким обедом сидят полупьяные нелюди. Магнус и Ассассин празднуют уничтожение великой группы Dethklok, закусывая мясом её соло-гитариста… Подземная кухня никем не охраняется — немногочисленные уцелевшие Мстители находятся наверху, неся дозор на входах и выходах из здания. После очередного тоста злодеи не успевают поднести стаканы к губам. Внезапно в коридоре раздаётся вой бензопилы, в считанные секунды он приближается, дверь распахивается чьим-то мощным пинком, и на пороге возникает Нэйтан Эксплоужен с горящими, словно у берсерка, глазами. — За ребят!!! — утробно рычит он, замахивается пилой и сносит голову Ассассину. В воздух взмывает фонтан крови. Голова, подпрыгивая, укатывается под стол, слетевшая с неё серебряная маска дребезжит, вертится на полу. Магнус же, резво вскочив и уронив при этом бутылку, забивается в угол кухни и верещит:  — Это не я! Это всё он! Это он меня заставил! Не убивай, Нэйтан, прошу, умоляю!!!  — Он заставил? — кровожадно ухмыляется Эксплоужен, приближаясь к бывшему коллеге с пилой наперевес. — А вот это тоже он заставил тебя есть?! — окровавленный палец с черным маникюром указывает на тарелки с ещё дымящимся человеческим мясом. — Да, да, — поспешно кивает Магнус, пряча руки за спину, словно стыдясь показать их. — Он заставил, он и сам готовил! Я не хотел… Не убивай, Нэйтан! На помощь, кто-нибудь!!! — истерично вопит Хаммерсмит и вжимается в стену, видя, что Эксплоужен и не думает останавливаться, снова занося лезвие пилы. — Жаль, бензина мало, — говорит Нэйтан. — Я бы вас, подонков, по кускам расхерачил за мою группу… За нашу группу! За Уильяма, за Токи, за Пиклза… За Сквиза… которого ты… блять, ебись оно всё конём!!! Молись, Магнус, если ты веришь во что-нибудь! У тебя минута! — Нэйтан, пощади! — Хаммерсмит валится ему в ноги и пытается целовать запылённые, забрызганные кровью Ассассина сапоги. — Я ни во что и не в кого не верю, хочешь, на тебя буду молиться, как на бога, по гроб жизни буду, клянусь! — Клятва такой мрази, как ты, не стоит и плевка, — презрительно скалится Нэйтан и сплёвывает. — Я сделал большую ошибку тогда, когда познакомился с тобой, Магнус, и взял тебя в группу. Теперь я эту ошибку исправлю! — и, не давая Хаммерсмиту сказать более ни слова, Эксплоужен опускает на его шею лезвие пилы. Голова Магнуса отскакивает, а тело заваливается набок, орошая стену кровью из перерезанных артерий. Внезапно Нэйтан слышит какой-то писк и хрип, который явно издаёт не убитый Магнус. Поддев носком сапога его тело, Эксплоужен видит под ним чёрную коробочку рации, а ещё миг спустя — явственно слышит топот ног, спускающихся вниз по лестнице, и встревоженные возгласы Мстителей. — Успел-таки вызвать подмогу, сука, — шипит сквозь зубы Нэйтан и, поудобнее перехватив оружие, выходит в тускло освещённый коридор, видит приближающиеся к нему тени…  — Давайте, подходите, шакалы! — приглашающе помахивая пилой, кричит Нэйтан. — Всех порешу, мать вашу! Мстители наваливаются на него всем скопом — зазомбированные существа не боятся смерти, они всего лишь выполняют последнюю команду босса. В воздухе мелькают лезвия кинжалов, топоров, даже восточные нунчаки…  — За Уильяма! — Нэйтан резко проводит пилой поперёк живота ближайшего Мстителя, выпуская ему кишки. — За Токи! — чьи-то отрубленные руки отлетают в сторону. — За Пиклза! — распиленное пополам тело лопается с арбузным хрустом и оседает на пол. — За Сквиза! — под лезвием пилы звонко трещат и распадаются чьи-то рёбра… И тут жужжание адского инструмента прекращается — заканчивается бензин. Отмечая глазами, что по лестнице в коридор прибывает подкрепление, Нэйтан отбрасывает пилу в самую толпу Мстителей, весьма удачно раскраивая кому-то череп, выдёргивает из голенищ два кинжала, и ищет взглядом очередную жертву. Мстители видят, что враг лишился своего главного оружия, и наступают ещё смелее, окружают Нэйтана со всех сторон. Эксплоужен резко разворачивается с зажатым в вытянутой руке кинжалом, рубя в капусту встречных и поперечных, и тут же чувствует резкий удар в плечо — в нём торчит короткая арбалетная стрела. Все оборачиваются — стоящий на лестнице подросток в страшной, криво сшитой маске из человеческой кожи опускает арбалет… Левая рука Нэйтана повисает как плеть, и кинжал, слабо звякнув, выпадает из разжавшихся пальцев. Но вокалист не теряет духа, с силой выдёргивает стрелу из раны и продолжает гвоздить неприятелей одной рукой, в надежде прорваться к лестнице, взять её с боем и отобрать у мальчишки арбалет. Но, увы, Нэйтана подводит его неповоротливость — несколько Мстителей бросаются ему наперерез, и, пока он разносит их черепа, словно гнилые тыквы, остальные наседают сзади… Уже несколько ножей и кинжалов торчат в широкой спине фронтмена, обагряя серую футболку кровавыми потёками, но он всё еще продолжает сражаться, словно безумный, однако, чувствуя, что силы стремительно уходят… Перед глазами стоит красный туман, дыхание хрипло вырывается изо рта вместе с кровавой слюной, пронзённые руки всё слабее сжимают оружие. А подросток на лестнице снова заряжает арбалет… И вот приходит момент, когда вторая стрела ударяет Нэйтана в середину груди и он отлетает назад, прямо на руки врагов, которые, словно стая волков, бросаются на него со всех сторон. Каждый хочет вонзить своё оружие в тело вокалиста, тот отбивается ногами, руками, зубами, натужно хрипит, бьётся из последних сил, но, придавленный массой противника, пронзённый дюжиной клинков, наконец, затихает. Основная масса зомбиподобных теней, будто волна, схлынула с тела распростёртого на полу лидера группы Dethklok, Мстители тупо смотрят на него, словно не зная, что делать дальше. Зелёные глаза Нэйтана упираются в грязный серый потолок подземелья, в тусклую лампу, свет которой вдруг становится ослепительно-радужным. — Ребята… — низким гроулингом произносит Эксплоужен. — Я иду к вам… И, проявившись из этого неземного, ярчайшего света, группа встречает его. Токи с радостным криком виснет на шее, Пиклз, обнимая, дружески похлопывает по плечу, Мёрдерфейс крепко жмёт руку, беззлобно ворча, а Сквизгаар, поправив за спиной гитару, подходит стремительным, гордым шагом и, ничуть не смущаясь, дарит Нэйтану крепкий поцелуй. Теперь они снова вместе. Навсегда.