Хэбит

      Привыкнуть к Мирону — это значит знать, что хриплое «нет» — это щепетильное, разрывающее нутро и падающее где-то возле сердца камнем «да».       Да, Дима. А дальше любые вариации от пространного«все окей/нормально/нет проблем» и неловкой полуулыбки до емкого, сиплого «возьми меня». Прямо, как в дешевом порно: в таком дешевом, что и актеры разбежались, и режиссер — чертов больной имбецил — кашляет гарью и закрывает створки. Идите, куда шли, шоу окончено, не стоит оваций. Порномарафон растерзанных душ окончен, спасибо.       У Димы нет сил, но зато пачка сигарет и бессонные ночи полностью в его распоряжении — бери, сколько хочешь, все равно пожалеешь. Воспоминания не душат, ни капли, не ранят, не причиняют боль, не вскрывают старые швы — просто саднят. Смесью никотина в горле и сбитыми костяшками, ночными прогулками и бессильным «дайте чего покрепче» в ближайшем баре. Дима лбом ложится на стойку и бьет себя по колену рисованным кастетом. Нерисованый удар — какая ирония.       Привыкнуть к Мирону — это пойти, чтобы трахнуть шлюху, а вернуться безнадежно пьяным и проклинать себя, сидя в компании обуви.       Хоть кто-то рядом. «Да, Дима» в последний раз сухое, констатирующее, завершающее — вот и развязка, только Хинтер все еще повязан с Мироном и это ни два, ни больше, слов не исправит. Едь хоть в Лондон, хоть в Берлин, хоть в Питер, остается то, что не порвать, не сжечь, не запить и не затрахать — нужно выстрадать, но они давно не пятнадцатилетние подростки, чтобы плакаться по ночам. Нет смысла. Есть виски.       Что случилось, спрашивает бармен, наливая в стакан пойло.       А ничего, ничего, вообще ничего не случилось, и это действительно так. Пять лет гребанного молчания. Ни-че-го. И Шокка от этого слова почти ощутимо тошнит, поэтому он грубо шлет бармена и методично напивается.       Алкоголь — не выход, говорит Марина и качает головой. Как болванчик. Туда-сюда. Дима измотался. Конечно, не выход, конечно, не лучше, конечно, не помогает — просто пьяным можно себя оправдать. Просто пьяным можно набрать знакомый номер и отключить раньше слова «вызов», но после «соединения», и твердить себе, что дело не в трусости, страхе, ненужности, а в том, что ты пьян. Когда-нибудь Дима устанет врать себе, когда-нибудь «То густо, то пусто» перестанет вертеться на репите, но это все ирреально.       Привыкнуть к Мирону — это получать в смс «я без тебя больше не смогу» после случайного перепиха и знать, что Федоров — сука-мразь-жида — сможет.       Да, Дима. И больше слов вообще не надо, хоть язык обрезай и пальцы заламывай. Да, Дима. Нас больше нет, и я не о рассветах/кисельных берегах/малахитовом лесе. Просто нет, никаких метафор.       Да, Дима, нет.       Сердце Хинтера обрывается на концерте в Берлине. Толпа, шум, Мирон на сцене — Дима в аду. Сканируется текст, смеются взгляды, Дима качает головой и смотрит на Федорова: вырос, падла, меняет людей, сука. Шокк бы мог написать книгу «Как почувствовать себя выброшенным за пять минут», вот только это больше будет похоже на автобиографию. Кривую, неказистую, излишне личную — к черту писать. К черту Мирона. Дима выходит из зала и уходит совсем, потому что ему не о чем говорить с этим новым Окси, потому что между ними теперь ни холодный взгляд, ни напряжение, ни ненависть — между ними совершенно ничего нет.       Нет, Дима, нет.       Кажется, он отвык.