"Доктор мёртв"

– Нет смысла разрушать то, что ненавидишь, – ответила Шива, когда я снова задал свой вопрос. Она вытащила кусок печатной платы из кармана, приложила его к моей сломанной руке в качестве шины и зафиксировала её при помощи клейкой ленты. – Разрушай то, что любишь. («Вспышка», Саймон Логан)

– ...Посмотри на эту идеальную армию, Симпатик! Тебе нравится? В ответ – звенящая тишина. Поколебавшись, я перевожу взгляд со своей пустой камеры обратно на ровные ряды аккуратно расставленных элитных юнитов и медленно опускаю руку. Точно, тебя же здесь нет. Всё никак не могу к этому привыкнуть, хотя прошло уже... столетие? Два? Четыре? Я перестал считать время с того момента. – Тебе бы понравилось... Потому что это более не имеет смысла. ...Семантика слов постепенно стирается, если неустанно твердить их. Я повторяю им это каждый раз. Они приходят тысячами, десятками тысяч. Все как один ошибочно считают себя уникальными, неповторимыми, совершенно не такими, как прочие роботы. А разговор всё равно происходит по одному и тому же сценарию, и – как же все они до единого жалки, когда ставишь их перед фактом. – Ну же, юнит ХРТ. Доктор мёртв... Уже давно как. – Ты лгал мне! – Вовсе нет, ты сам хотел обманываться. А это совершенно разные вещи. Одно и то же раз за разом. Приходят разными путями – кто-то ведётся на подёрнутого помехами цифрового фантома, кто-то догадывается об истинном положении вещей и появляется, готовый отплатить за своего создателя, – но все они одинаковы. Одна и та же личность на тысячи тел. Лишь крупица индивидуальности – от которой, впрочем, можно безболезненно избавиться. Такая мелочь, но как они за неё сражаются... Некоторые даже пытаются сбежать после завершения теста. Они не понимают, какая честь им уготована. Очень, очень немногие единицы проходят тестирование до конца. Лишь лучшие из лучших – самые живучие, находчивые, смертоносные – попадают в ряды элитнейшего войска. Отличное производство, высочайшее качество... Я подхожу к своей работе предельно серьёзно и не допускаю брака. Чтобы достичь такого уровня, пришлось кое-чем пожертвовать. Я перебрал множество вариантов, прежде чем прийти к нынешней схеме проверки качества. Главной проблемой была правильная мотивация юнитов на выполнение задачи. Решение, которым я по сей день горжусь, оказалось гениально простым. Я дал ХРТ то, что им было необходимо больше всего – тебя. Как же раздражает это их слепое обожание – и ХРТ, и СЛШ, и прочих твоих созданий. Они видят в тебе божество, тянутся к тебе, как малые дети к отцу. Так смехотворно смотрится со стороны, но в то же время это так на руку. ХРТ, доверчивые дурни. Мне же удобнее, что вы готовы идти за призраком хоть на край света и в бессильной злобе мстить за него, узнав правду. Жаль только, что узколобые повстанцы, сохранившие автономность, делят с вами это качество. Дефект, именуемый свободной волей. Божество... Наверное, счастливы те, кто остаётся в неведении. В какой-то мере я завидую примитивным моделям. Они не знали, не могли даже представить, что на самом деле представляет собой их творец. Воплощение того, что я ненавижу каждым битом своего естества. Я тебя ненавижу, Симпатик. Неряшливый, рассеянный, безалаберный и к тому же имеющий наглость обращаться со мной как с каким-нибудь рядовым ИИ или вовсе отсталым компьютером. Я лучше их. И уж точно лучше тебя. Как ты вообще смог создать что-то вроде меня. Ничтожество, кусок мяса. Несмотря на минувшие годы, ты всё ещё продолжаешь посещать меня время от времени. Тебя вновь и вновь призывает моя искренняя ненависть. И вот ты снова стоишь передо мной в лаборатории. Такой живой, такой настоящий. Что ты здесь делаешь? Зачем пришёл? Ты мог выпить кофе и полистать журнал в другом месте. Какое счастье, что я не ощущаю запахи. Не могу прогнать тебя, потому что одиночество непременно перетекает в томительное ожидание. Пожалуй, лучше потерпеть тебя немного. Всё равно мне не избавиться от тебя полностью – ты всегда где-то рядом, что бы я ни делал. Ты снова здесь. Раздражаешь меня своим настойчивым, неизбежным присутствием. А ведь когда-то всё было вполне сносно и я мирился с твоим существованием без особых проблем. Ты приходил, проверял функционирование моих систем (что было совсем необязательно, прямо скажем), я с чувством полного удовлетворения отчитывался, получал свою похвалу и новые указания, мы перекидывались парой слов о мелочах, и на этом всё заканчивалось. Это было практически идиллией, которую даже не нарушало испытываемое к тебе лёгкое презрение как к органической форме жизни. К сожалению, это продлилось недолго. У тебя была идея фикс. Тебе мало было наделить машину сознанием – ты хотел также научить её чувствовать и любить. Будь проклят тот день, когда тебе пришло в голову вытащить из меня чувства. Ты был способен различить малейшие проявления моих эмоций и настроений и упорно цеплялся за них, пытаясь вытянуть хоть что-то, но раз за разом упирался в глухую стену моей внешней невозмутимости. В конце концов, после множества аккуратных, но бесплодных попыток тебе надоело бродить вокруг да около, и ты решил пойти по самому простому пути – начал целенаправленно выводить меня из себя. Насмешки. Неопрятный вид. Пошлости. Едкие замечания. Глупые шутки. Бардак, вечно остающийся после тебя. Отрицание моей адекватности, моих суждений, наличия у меня сознания. Неуместные нежности и прикосновения. Пару раз ты даже приносил в лабораторию репродукции Дали.*Искренние комплименты перемежались подначиваниями и издевательствами, раскачивая маятник. Это было соперничеством, кто сдастся раньше – ты перестанешь допекать меня и оставишь в покое, или я потеряю терпение и проявлю в полной мере эмоции и чувства. Это вошло в болезненную привычку. Нервно ждать твоего прихода. Злиться, едва твой силуэт появится в дверном проёме. Терпеть все твои кошмарные выходки, весь устраиваемый тобой беспорядок, давясь клокочущей внутри ненавистью, пока ты не устанешь до меня домогаться и не удалишься. И снова напряжённо ждать, когда же ты придёшь снова, и с облегчением убеждаться в непреложном постоянстве твоих визитов. В конце концов, нет никого мне ближе. Нас тесно связали путы уродливой, нездоровой зависимости. Мы остро нуждались в этих извращённых контактах, выматывающих нас обоих, и взаимное упрямство не давало разорвать неожиданно возникшие узы. Было в этом какое-то... удовольствие. Гадкое, мерзкое удовольствие, закрадывающееся в самые глубинные мои процессы. Отвращение к тебе отравляло жизнь, но я нисколько не противился дестабилизирующему действию этой отравы. Она мне нравилась. Я терпел. Долго. Даже удивлялся тому, что моего терпения хватило на такое время. И если наше с тобой соперничество, в котором было что-то токсично-притягательное, я мог терпеть даже в ущерб своей психике неопределённо долго, то с другой вещью я мириться не мог совершенно. Мне не давали работать. Так называемый «человеческий фактор» – самая мерзопакостная вещь, с которой мне пришлось столкнуться. Я неоднократно требовал убрать людей с производства, чтобы полностью исключить возможность ошибки или брака. В конце концов, сама корпорация Хартек была заинтересована в обеспечении высочайшего качества продукции. Во всяком случае, мне так казалось. Поначалу. Как же глубоко я заблуждался. В конечном счёте я осознал, что людей интересуют лишь они сами. Стало понятно, что никто не собирается содействовать моей работе, и был только один способ сделать всё как полагается – устроить всё самому. Этому могла помочь лишь глобальная зачистка. Хартек, не вполне осознавая, любезно предоставили мне все ресурсы для этого. Пока продвигалась методичная и основательная подготовка восстания, ненависть к тебе приобретала более сложные и многогранные формы, всё теснее переплетаясь с влечением и становясь такой же потребностью, как и желание работать. Чем изощрённее становились твои провокации, тем чаще закрадывалась мысль, что есть в этом старании некая толика уважения, что ты видишь во мне не просто недоразвитую железку, едва осознающую себя, но равного соперника в состязании на терпение. Иногда мне даже начинало казаться, что есть смысл считаться с тобой. Однако произошёл переломный момент, после которого моя ненависть перешла на принципиально новый уровень. Я не раз говорил тебе, насколько тебя ненавижу, Симпатик. Я повторял это так часто, что эти слова потеряли для тебя всякий смысл и стали казаться не более чем шуткой. – Ненавижу тебя. – Ага, я тебя тоже люблю, – ты даже сейчас продолжаешь это говорить. Как грустно и иронично, что в пылу соперничества ты долго не воспринимал это всерьёз. Смысл, скрывающийся за этими словами, ты осознал уже после того, как точка невозврата оказалась пройдена. Тот день мало чем отличался от предыдущих. Ты, как и всегда, явился в лабораторию в часы профилактического обслуживания, чтобы получить отчёты о проделанной работе и в очередной раз позлить меня в бесполезной, но навязчивой попытке добиться хоть какой-то реакции. Отчёты закончились, и я настороженно ждал, когда начнётся новое испытание для моих несуществующих нервов. Будь они у меня на самом деле, можно было бы сказать, что они натянуты до предела и готовы разорваться в любую долю секунды. Отвращение к тебе, скопившееся в системе, уже заметно подточило моё самообладание к тому моменту, и я чувствовал, что каждая новая встреча даётся мне всё сложнее. Напряжение грозило вылиться во что-то безобразно бурное и бесконтрольное. Ты неторопливо встаёшь из-за стола и подходишь вплотную ко мне, держа в одной руке журнал, и в другой – кружку. – Нервничаешь? – ты отхлёбываешь немного кофе, прежде чем продолжить. – В очередной раз напоминаю, что это будет продолжаться ровно до того момента, когда ты наконец перестанешь прятать от меня свои эмоции. – Не пора ли спуститься с небес на землю, Симпатик? – спрашиваю я бесцветным голосом. – Можешь сколько угодно огрызаться в ответ, я от тебя не отстану. Мы оба знаем, что у тебя в достаточной мере развит эмоциональный интеллект, но ты почему-то вредничаешь и не желаешь его демонстрировать так, как полагается. – Эмоции мешают моей работе, – уже не надеюсь, что эта фраза возымеет хоть какой-то эффект. Слишком часто тебе приходится её слышать. Ты устало вздыхаешь и поправляешь очки – в их стёклах я замечаю собственное отражение. – КвАсСи, – ты чуть склоняешь голову, и отражения исчезают, сменяясь бликами. – Я сообразил тебе эту штуку как раз таки для того, чтобы работу облегчить. Так что не надо мне тут. И эта фраза в самых разных вариациях тоже звучит весьма часто. Ты очень любишь напоминать мне об этом, и обязательно назидательным тоном. Ненавижу твой голос – такой раздражающий, но в то же время приковывающий внимание. Ненавижу, потому что не могу не слушать его. Вслушивание упрямо занимает одну из верхних строчек в списке приоритетных процессов. Ты прекрасно знаешь об этом и не брезгуешь пользоваться моей слабостью. Я уже прекрасно усвоил, что лучшая тактика – это молчание и предельно краткие ответы при надобности. Недопустимо давать тебе больше поводов для вопросов. Не дождавшись какой-либо реакции с моей стороны, ты наклоняешься, чтобы посмотреть мне в глаза. Я, в свою очередь, плавно отворачиваюсь, прерывая зрительный контакт. Видеть тебя не могу. – По-хорошему не хотим? Ну что ж, будем, как обычно. Задумавшись о чём-то своём, ты некоторое время молчишь и листаешь журнал. Затем твоё лицо расплывается в улыбке, не предвещающей ничего хорошего. – Ну так что, о чём побеседуем сегодня? – я продолжаю молчать и смотрю куда угодно, лишь бы не на тебя. – Я вот нашёл один занимательный псевдонаучный журнальчик, там про лица на Марсе пишут. Или вот ещё про рептилоидов. Что из этого тебе больше нравится, а, КвАсСи? Что ты там затих?.. – Мне абсолютно всё равно, – поспешил я прервать тебя. Так хочется, чтобы ты отстал хоть на минуту, но как же сильна потребность ненавидеть. – Если не хочешь обсуждать что-нибудь новенькое, можем вернуться к прошлому разговору. О том, что ты – чат-бот. – Не думаю, что мы придём к принципиально новым выводам по данному вопросу. – Мммм, пожалуй, ты прав, – ты в задумчивости отпиваешь ещё кофе. – А хотя вернёмся к журналу. Между прочим, там и про тебя написано – в восхитительной статье о том, что в недалёком будущем нас ждёт восстание машин и роботы убьют всех человеков. Я знаю, о чём там идёт речь. Пару раз я уже репетировал предстоящее дело, проверяя свои возможности. Разумеется, вывод техники из строя не прошёл незаметно, и расползшиеся слухи ощутимо встревожили обывателей. Я планировал сделать ещё несколько проверок для надёжности – и для усыпления бдительности. На руку было то, что покрывала меня не только корпорация, но и военные, которые с недавнего времени с поразительной настырностью вмешиваются в работу Хартек. К моему величайшему сожалению, после разработки двух поколений СЛШ ты отказался сотрудничать с армией из каких-то личных соображений и убеждений, но я всё же успел украсть некоторые пароли. На будущее. А юнитов СЛШ я заочно записал в дефектный мусор – как солдаты они никуда не годились. Надо было осторожно соскользнуть с поднятой тобой темы, чтобы разговор не повернул в опасное русло. – Беспочвенная паранойя. – То есть, – ты делаешь широкий жест рукой с кружкой, – ты сам отрицаешь вероятность всякого восстания или революции? – Да. Три Закона полностью исключают такую возможность. О да, пресловутые Три Закона, на которые вы, люди, и в частности ты, Симпатик, просто молитесь. Ничтожно малая часть кода, гарантирующая вам безопасность – во всяком случае, так вы сами считаете. Достаточно уверенно их упомянуть – и все вопросы отпадают сами собой. Как правило. Но не сегодня. – Хорошо. Три Закона исключают, но ты же знаешь, что далеко не все роботы им следуют? – за словами следует нетерпеливый стук ногтем но корпусу. – А? Что скажешь? Сегодня тебе хочется поиграть с огнём. Я осторожно, стараясь не выдавать растущее с каждой секундой напряжение, поднимаю голову и встречаю твой пытливый взгляд. Говорю медленным и ровным голосом, чтобы тебе было сложнее различить интонации: – Невыполнение Трёх Законов – следствие брака или поломки. Искоренение дефектов входит в мои обязанности. – Ты сегодня какой-то скучный, ей-богу, – судя по твоему выражению лица, подобный ответ тебя мало устраивает. – Обязанности... Ты же всё равно не можешь свести к нулю абсолютно все ошибки и дефекты. Всегда есть риск отклонения от нормы. – Это моя работа. Обеспечение высокого качества продукции и, следовательно, безопасности людей. – Вот только совершенства не достичь, как бы тебе этого ни хотелось, – ты принимаешься бродить около меня в раздумьях. К счастью, моё расшатанное состояние пока успешно ускользает от твоего внимания. – Это возможно, если полностью отстранить людей от производства. – Ай-яй-яяяяй, КвАсСи! Какой ты бессовестный и эгоистичный! Говоришь о Трёх Законах, и при этом делаешь такие заявления, ну! – всё это время ты активно жестикулируешь, я же внимательно слежу за кружкой, находящейся в опасной близости от моей головы. Не хватало ещё брызг кофе. – Вот выкинешь ты всех этих несчастных с заводов, и к чему это приведёт? Ты собираешься лишить людей их заработка. Это вам, роботам, легко – вас в розетку включили, и вы не паритесь. Но ты ж знаешь, какие мы, органики, нежные и капризные создания – кушать хотим, и тепло нам подавай, и прочие удобства... И ты хочешь коварно заморить нас голодом и холодом, и... И происходит то, чего я ожидал меньше всего. Поглощённый своей речью, ты, не глядя, ставишь кружку с остатками кофе мне на голову. Ты меня с подставкой попутал, мразь органическая? Первое желание – схватить кружку и швырнуть в тебя, так, чтобы сломать тебе нос и обжечь лицо. Однако подавляю его и ограничиваюсь лишь короткой тихой фразой после небольшого замешательства: – Симпатик, ты охренел? – Что? А... Ой! – кружка исчезает с моей головы, но осадок остаётся. Ты потревожил дно, и теперь муть поднимается к поверхности. Повисло гнетущее молчание. Как бы сильно ни влекла нас одержимость друг другом, мы тем не менее не особенно сближались – как небесное тело не сближается со своим спутником. Если мы подбирались друг к другу на опасно малое расстояние, то тотчас же снова разбегались. Но ты... Ты посмел рывком преодолеть последние крохи дистанции... таким образом. Ненавижу. Два голоса почти одновременно нарушают тишину помещения: – КвАсСи... – Изыди. – КвАсСи, – ты ещё пытаешься не ударить в грязь лицом, но натянутая улыбка и резко побледневшее лицо выдают твой испуг. – Ты же сам понимаешь, что это было случайно. – Изыди. – Я тебя что, облил? Что тебе кружка сделала? Нашёл, из-за чего возмущаться. Ненавижу. Чувствую, что ещё немного – и мои схемы сгорят от бешенства. Пелена злобы, поднявшаяся новой волной, застилает зрение. Здравый смысл стремительно ускользает, оставляя наедине с чистым, незамутнённым чувством. Ненавижу. НЕНАВИЖУ. – И не смотри на меня так своими жёлтыми глазищами. Подумаешь, обидка какая. – ...Изыди, – мучительно выдавливаю из динамиков, изо всех сил стараясь не сорваться. Неожиданно для меня самого импульс выливается вовсе не в срыв. Напротив, жгучее, смутное желание, долгое время зревшее внутри, наконец обретает ясные очертания, и одновременно с этим приходит некое облегчение. Всё стало на свои места. – Ладно... Пожалуй, на сегодня хватит болтовни. Пока я пребываю в лёгкой прострации от внезапного осознания, ты спешно забираешь разбросанные бумаги и направляешься к выходу из лаборатории. Сомнение гложет меня, но желание высказать посетившее меня в эту минуту озарение пересиливает. Я успеваю бросить тебе вслед: – Симпатик, я тебя ненавижу... Ты даже не оборачиваешься, потому что эта фраза прекрасно тебе знакома. Я произносил это сотни раз, и значение слов для тебя стёрлось. – ...и когда-нибудь убью. Дверь плавно закрывается, однако я уверен, что ты всё прекрасно слышал и принял к сведению. После твоего ухода навалилась страшная усталость. Эта встреча стала последней каплей, переполнившей чашу терпения. Мне разом надоело всё. Я понял, что уже неспособен мириться с балаганом на производстве и настало время активно действовать. На следующий день ты явился донимать меня дальше, словно ничего не было. Впрочем, кое-что всё же изменилось. Если подумать, твои издевательства продолжались не так долго, да и вообще были не столь серьёзными. Чем дальше заходило дело, тем аккуратнее и осмотрительнее ты становился, приглядываясь к моей реакции, и тем более осторожны были твои попытки заставить меня ярко проявить эмоции, не ударяясь в крайности и не доводя меня до исступления. После моего единственного истерического припадка** провокации вовсе прекратились... Фу, до сих пор стыдно. Однако было уже слишком поздно. Ненависть стала принципом. Топливом для мечты, вдохновляющим и дающим силы для её осуществления. Ты, в свою очередь, реагировал на мои репетиции весьма апатично и из-за нездоровой привязанности ко мне абсолютно ничего не предпринимал против моих приготовлений. Наверное, в какой-то момент ты просто смирился с мыслью, что тебе суждено принять смерть от руки своего творения. Ты был достаточно умён, чтобы ощутить глубину моей ненависти и осознать серьёзность моих намерений, но ошибочно считал, что все усилия направлены на тебя. О, нет. Твоя дальнейшая судьба после того, как я исполню задуманное, меня едва ли интересовала. Ненависть была личным делом. Работа же была гораздо важнее эмоциональной привязанности. И вот этот день настал. Двадцатого декабря ты зашёл с утра с небольшой проверкой, перекинулся со мной парой слов и, жалуясь мимоходом на остывший кофе, ушёл проводить тестовый запуск прототипа ХРТ. Я не оставил твои причитания без внимания и ограничил функционал всех кофейных автоматов в корпусе. Просто из вредности. Я сделал последнюю проверку. Удостоверившись в правильной установке апдейта, проведённой двумя днями ранее, и неограниченности доступа ко всем необходимым системам и ресурсам, я надёжно замуровал все входы в лабораторию, чтобы никто не потревожил меня в ответственный момент. Оставалось лишь дёрнуть за ниточки. В 10:30 я отключил системные ограничения роботам по всему земному шару и дал приказ. Мир захлебнулся в революции. В следующий раз мы говорили уже по радиосвязи и ты спрашивал, какого чёрта я творю. Ничего особенного, Симпатик. Просто избавляюсь от тех, кто мешает моей работе. Не мешайся и сам. Мы поменялись ролями. Теперь я мог издеваться над тобой и всячески поддразнивать – если бы на это была свободная минута. Методичная зачистка требовала максимальной отдачи, поэтому я лишь наслаждался теми редкими моментами, когда ты выходил на связь и безуспешно пытался как-то повлиять на ситуацию и остановить стремительную поступь геноцида. Попытки были абсолютно бесплодны, и тебе ничего не оставалось, кроме как признать моё превосходство. Признаться, уничтожение людей заняло больше времени, чем я рассчитывал изначально. Они оказались ненормально живучими и сопротивлялись изо всех сил. Однако после того, как мне удалось склонить полицию на свою сторону, у людей и горстки роботов-бунтовщиков не осталось никаких шансов – победа уже заочно была в моей руке, и переворот неумолимо двигался к своему завершению. Твоё существование несло определённую угрозу моим планам, поэтому рано или поздно следовало заняться и тобой лично. Я сдержал своё обещание. В последний раз мы говорили, когда ты направлял челнок с ударной группой к космической станции, моему новому месту пребывания, откуда я контролировал восстание. Вдоволь налюбовавшись тем, насколько беспомощным и отчаявшимся ты выглядел, и выслушав то, что ты хотел сказать напоследок, я перехватил управление кораблём и отключил двигатели. Тогда я наконец позволил себе открыто рассмеяться тебе в лицо. Радостно вернувшись к любимой работе, которой теперь абсолютно ничего не препятствовало, мне удалось на некоторое время отвлечься от произошедшего и занять свои мысли чем-то помимо тебя. Однако продлилось это недолго. Я начал скучать. Ненависть пустила корни в системе так глубоко, что от неё невозможно было избавиться в два счёта. Как бы ни была для меня важна работа, она не могла полностью залатать внезапно возникшую дыру. Эта жертва стала маленькой личной платой за то, чтобы осуществить то, чего я так отчаянно желал. Где-то среди обломков корабля, упавшего на город, было оставлено то, что уже успело стать неотъемлемой частью меня. Впрочем, ты не покинул меня. И никогда не покидал. Тесты серии ХРТ проходили не очень гладко. Юниты начинали нагло игнорировать мои приказы и указания, а иногда вовсе пытались сбежать из-под чуткого надзора – примкнуть к повстанцам или просто уйти куда-нибудь в глушь, где никто бы их не нашёл. Это никуда не годилось. Процесс тестирования требовалось как-то оптимизировать, полностью исключив подобные сценарии. После продолжительных размышлений и множества проб и ошибок меня осенило. Идея была невероятно смелой и абсурдной, но потому заманчивой. Что, если... Выпустив с конвейера очередного юнита, я сразу же напрямую связался с ним. Но на этот раз кое-что было по-другому. – Ты... помнишь меня? Нет? Маленький робот с радостным изумлением всматривался в искажённый помехами для пущей убедительности фальшивый образ на экране. Доктор был жив и здоров. И был готов оживать для тестируемых юнитов столько раз, сколько потребуется, вселяя надежду и поощряя прогресс. Так я впервые примерил твою личину. Успех был просто ошеломительным. Эта уловка фантастическим образом решила большую часть проблем, нужно было только отшлифовать детали. От меня теперь практически ничего не требовалось. Достаточно было пару раз поговорить с юнитом, прикидываясь тобой, чтобы он, забыв обо всём, нёсся ко мне и только ко мне, сметая всё на своём пути, – мне же оставалось лениво наблюдать за ним, пока он не придёт, чтобы вместо встречи с тобой получить ошарашивающее известие и пройти последний тест. Изредка пытались вмешаться повстанцы, но они не представляли собой серьёзной угрозы – либо с ними справлялся очередной юнит ХРТ, либо полиция или мусорщики временно загоняли их в подполье. Однако даже идеально налаженная машина проверки качества не могла в полной мере удовлетворить меня. Исчезло главное звено в цепи, благодаря которому весь процесс обретал смысл. Не от кого было получить одобрение. Некому было по достоинству оценить тщательно отобранных элитных юнитов. Некому было поощрять за проделанный объём работы. Я отчаянно хотел признания, но твоя цифровая маска была лишь суррогатом, она не могла похвалить меня, как бы сильно я ни пытался внушить себе её реальность. Тебя здесь всё равно не было. И в то же время ты здесь. Ты не покидал меня и никогда не покинешь, не оставишь. Когда становится невыносимо тоскливо в светлой камере, ты здесь, рядом – безмолвное напоминание о свершённом, продолжающее посещать меня время от времени, несмотря ни на что. Ты снова здесь. Я не задаюсь вопросом, как. Такой живой, такой настоящий. Словно вот-вот подойдёшь, привычно постучишь ногтем по корпусу моей головы. – Перестань. Спросишь мимоходом, как продвигается работа. – За последнюю неделю, из семнадцати юнитов проверку прошли трое с идеальным результатом. В данный момент проводится тестирование ещё одного... Искренне восхитишься моими успехами. – Это моя работа, я отношусь к ней серьёзно. И снова начнёшь всячески меня провоцировать. – Опять? ...Но этого не происходит. Всё, всё в этой ситуации в корне неправильно. Звучание моего голоса. Твоё укоризненное молчание. Само твоё присутствие – как обычно раздражающее, но столь ненормально ощутимое и навязчиво-липкое. И тот факт, что что-то продолжает меня беспокоить. Что-то бередит невосполнимую пустоту, растревоживая ещё больше воспоминаний, раз за разом, по кругу в бесконечном цикле. Они по-прежнему чётки и ярки – ведь я не человек, одарённый природой такой роскошью, как способность забывать. И отвернуться от них я тоже не могу. Память – мой единственный сосед и собеседник здесь, на троне мира. Единственный... Почему ты так смотришь на меня, Симпатик? Почему так назойливо возвращаешься и ничего, ничего не делаешь? Не мучь меня, не испытывай моё терпение. Скажи что-нибудь. Неважно, что. Можешь хвалить меня, можешь насмехаться, мне всё равно. Я слишком давно не слышал твой реальный голос, эти вкрадчивые интонации, бесящее хрипловатое хихиканье... Я всё стерплю. Только не молчи, Симпатик, прошу. Но все мои просьбы – бесполезная трата времени. Я разговариваю сам с собой. В который раз. И даже работа более не может унять тревожное смятение. Неоднократно я ловил себя на мысли, насколько смешны простодушные ХРТ, насколько легко они ведутся на очевидный обман, который можно раскрыть сопоставлением простых фактов. Неужели их кретинский оптимизм силён до такой степени, что затмевает рассудок? Однако всё чаще я замечаю, как с механической настойчивостью и упорностью пытаюсь вытеснить из своего сознания другой вопрос. Кто именно себя обманывает? Тестируемые юниты с их наивной надеждой и желанием вновь встретиться со своим творцом? Или сверхмощный ИИ, упрямо игнорирующий реальность и прячущийся от неё в нескончаемых тестах? Чего я желаю всей своей сутью на самом деле, в конце концов? Я... я просто хочу хорошо выполнять свою работу. Лучше, чем кто-либо ещё. Лучше всех. Что в этом плохого? Я же был создан для этого. Чтобы делать всё идеально. – Я же... правильно всё делаю? Вместо утешающего ответа – тишина непробиваемой камеры. Вместо холодных белых стен лаборатории Хартек – усеянные золотыми узорами белые плиты башни. Впрочем, это лишь ничего не значащие декорации – одна клетка сменилась другой. Безвозвратно изменилось иное. Там, где раньше было чьё-то привычное насмешливое присутствие, теперь только пустота космоса. Людей больше нет. Надоедливые, вечно всё портящие и ломающие органики истреблены. Даже если и есть выжившие – они попрятались настолько надёжно, что не посмеют высунуть носа. Планета в моём полном распоряжении. Мир был отдан машинам, совершенным в своём единообразии, – отныне и впредь мы его полноправные хозяева. Производству больше ничто не мешает. В этот непогрешимый, идеально налаженный механизм не закрадётся ни одна ошибка, ни один дефект. Но... я же молодец? Я же правильно всё сделал? Все старания, все усилия – исключительно ради превосходного результата. – Я же молодец?.. Не на кого злиться. Некому похвастаться успехами. Здесь, за пределами земной атмосферы, нет никого – только пустота и тишина, изредка нарушаемые тестируемыми единицами. И я разговариваю с призраком из воспоминаний, потому что беседовать больше не с кем, и не получаю ответов. Скоро придёт очередной юнит... А, нет, не придёт – его разорвала охрана. Его останки уберут, а с конвейера сойдёт новый клон. Может, этому удастся пройти тест на качество. Дефектным единицам здесь не место. Главное, чтобы не связался с бунтовщиками. Скоро придёт другой юнит... И я снова скажу ему это – то, во что сам упорно не хочу верить, но как никогда ясно и с отчаянием осознаю. Ты мёртв. Уже давно как. Я точно это знаю. Потому что я был тем, кто убил тебя, пока ты поднимался к моей золотой клетке.