Однажды

Дазай мог узнать Чую из тысячи, пусть тот даже нацепит парик и переоденется в девушку. Знал манеру речи, привычки, характер, как поступил бы Накахара в тех или иных ситуациях — изучил бывшего напарника до кончиков рыжих волос. Чуя же, в свою очередь, видел Дазая насквозь, будто тот был открытой книгой, которую рыжеволосый мог пересказать по памяти до мельчайших деталей (пусть и читать людей по лицу и глазам было фишкой Дазая), всецело доверял и знал, что это упущение могло заставить шептать в агонии проклятья; эта ошибка могла стоить ему жизни. Они знали друг о друге абсолютно всё, каждую мелочь. То, что нельзя пробить по базе данных и распечатать, как важный документ: вплоть до количества ложек сахара в кофе и любимой его марки, предпочтений в еде и напитках, книжках, музыке, развлечениях, даже способ завязывания галстука и шнурков на кроссовках, что каждый из них носил невероятно редко. Бывшие напарники наверняка могли бы подобрать друг другу девушек, жаль только, что не каждая согласится на двойное самоубийство. Дазай был хладнокровен и харизматичен; во всём был профи: допрос ли это, детективное расследование, пытки или простая психология, а особенно если дело касалось суицида. Это бесило Накахару. Мафиози мог вспыхнуть как спичка при безобидном, злорадном подколе — маленькой искре, разжигающей целый костёр со всеми его ссорами и спектаклями, нелестными словечками. Даже жесты, наспех брошенные слова и улыбки могли подсказать, что что-то не так. Но одного они не разглядели: приторной нотки грусти помимо ненависти во взгляде при редких встречах, когда путь их — непростой и разный, туманный и неизведанный — сходится воедино; того, в чём не могли признаться самому себе, но одновременно чувствовали; зависимости в друг друге и нужде, как в кислороде. Кто бы что ни говорил — их миры связаны, они идут рука об руку, будь то мирные будни или вражда, война против друг друга, где Накахара на словах не колеблясь приставил бы к голове Дазая пистолет, а в деле сердце пропустило бы пару глухих и волнительных ударов. Только поэтому Осаму всё ещё жив. Они договаривались о встречах, принимая приглашения, и ссылались на то, что хотят «снова вмазать по наглой физиономии» и «побесить на славу». Что же есть взаправду? Бешенный ритм ударов сердца, что танцевало свой будто любимый и последний танец. Желание Осаму прикоснуться к рыжим волосам доводило до безумия, а сам Чуя хотел получить ответ на главный вопрос: за что? За что его, чёрт возьми, за какие грехи, бросили как котёнка, что только приобрёл свой дом? Чувствует ли «предатель» всю горечь его чувств; знает ли сколько бокалов недопитого вина летели в стену и разбивались, оставляя такие же осколки в душе Накахары? Последний просто сжимает кулаки и живёт, он сильнее всех предрассудков, ему уже давно всё равно. Осаму смеялся. За напускной весёлостью он прятал желание встать на колени и извиниться, но гордость брала верх. Подколы и придирки к мельчайшим деталям поддерживали потускневшую и дрогнувшую улыбку, не давая ей искривиться в оскале сожаления. Сколько раз детектив, бывший мафиози, замечал, что тот Осаму Дадзай, полный чёрной крови и с руками, что по локоть были испачканы в ней же, изменился. Когда встретился с низким парнем в шляпке, что пылил почти на каждом шагу. Когда с ним расстался. Однажды, на одной из случайных встреч, мир Накахары Чуи пошатнётся: Дазай протянет руку к его волосам, проводя по щеке, и извинится. Попросит прощения. Не с сарказмом, а нежной тоской, что была совсем непривычна им обоим: раньше казалось, что Осаму так говорить не умел. Однажды Чуя не будет так сильно уверен, что этот человек — айсберг, хладнокровный и бесчувственный. Однажды, на одной из случайных встреч, Осаму Дазай — игрок, что мог управлять людьми как пешками для личных целей и в своей же игре, всё же проиграет и тут же обретёт веру: Чуя слабо ударит его в грудь и упадёт в объятья, проговаривая такое незнакомое и до неприличия непонятное «Я тебя ненавижу. Но я скучал». И получая в ответ взаимное «аналогично» Чуя улыбнётся. Однажды Дадзай будет уверен — это именно его Чуя. Однажды. Не сейчас. Им ещё надо расставить все знаки и точки, понять, кто по какую сторону баррикад. Позже. А пока они ненавидят друг друга и любят. Одновременно. По-своему.