***
Мир рушится снова под вой сирен и оглушающую пустоту внутри. Горло саднит от отчаянного крика и безысходности: Михея не вернуть. Слова выбиваются дробью на периферии сознания, не способного понять и принять жуткую истину. Диму трясет — от вида крови на руках, от невыносимого шума и суеты каких-то людей (зачем они здесь?), от впечатавшегося в подкорку последнего — нет-нет-нет-пожалуйста — взгляда Ильинского. Фил отказывается верить.***
Все летит к такой-то матери — ну сколько можно уже? — вместе с отброшенным к стене Лернером, пока Филиппов задыхается от ярости, бессилия и боли, которую хочется выбить о чью-то рожу или о первую попавшуюся поверхность. Дима уже заебался терять.***
Фотографии Тани, так и не подаренное кольцо и раздирающее чувство вины отходят на второй план: Дима должен спасти хоть кого-то. Хотя бы ее, Женьку, чьи огромные, полные сочувствия глаза и теплые пальцы на пульсе вытягивают его из пропасти каждый раз, когда хочется просто закрыть глаза и перестать быть. Женя — последняя нить, помогающая ему выжить, хотя Фил умер уже в третий раз. Эта нить не может оборваться — просто-не-может-черт-возьми! — единственная мысль, что колотится в висках, пока мимо — гребаная бесконечность — мелькают белые стены и белые халаты. Капитан Филиппов ненавидит белый точно также, как проклятую беспомощность. Дима сползает по стене — долбаное дежавю — и молится в первый раз в жизни, хотя до этого не знал слов ни одной молитвы. Дима просто уже заебался терять. Дима просто хочет быть счастливым. Хотя бы с третьей попытки.