Куталионовы дары

Если наткнётесь на ошибку в тексте, пожалуйста, отметьте её в ПБ. Заранее спасибо Вам за помощь. Чёрным соцветьем сверкали широко раскрытые глаза во тьме чащи. Словно звериный детёныш, заблудившийся между стройных стволов осин и тяжёлых, раскинувших свои могучие и нелёгкие ветви клёнов, по узким тропам бродил отпрыск рода эдайн. На белой коже его так ясно была видна грязь. Рубаха, уморенная долгим путешествием, растянувшаяся и огрубевшая, свисала с тонких острых плеч до самых колен. Ребёнок беспрестанно мотал головой, осматриваясь, словно чувствуя: за ним следят. Дрожь, едва заметная, пробирала тонкое юное тело. Боялся ли он чащи, зачарованной владычицей Дориата? Или, быть может, того, кто скрывался от его взгляда под сенью древесных крон? А может, верно, так он был голоден и замучен? Позади дитя стояли двое, вида ещё более жалкого и утомленного, — два старика, упёршиеся плечами друг в друга, чтоб то ли не свалиться, то ли не упасть в грязь. Кожа их была смугла. Но на восточан, вечно проклятых предателей, они не походили. Слишком тонкие носы были у них, слишком светлые глаза, в которых не было угрозы ни ребёнку, ни этой доброй, покрытой тенётами Мелиан земле. Белег ослабил тетиву на луке и пригляделся. Ему казалось, что видит он на изодранном плаще одного из странников хорошо знакомый ему герб. Тот, что навеки запал ему в битве Бессчетных слёз и теперь был навсегда им почитаем. Страж границы Сокрытого королевства спрыгнул с толстой ветви наземь. Не убирая от щеки хвоста стрелы, уже не так угрожающе натянутой на серебряной нити, он предстал перед нарушителями границы во всём своим величии. Но не успел Белег Куталион вопросить о том, кто будут незнакомцы и почём пришли в эти леса, как шёпот ветра и шелест листвы был заглушён юным, едва осипшим в погоне за мужественностью голосом. — Кто ты есть такой, что смеешь направлять оружие на Турина, сына Хурина и Морвен, наследника великодушного рода Хадора?! — с робким страхом, но с ещё более слышной надменностью отчаявшегося гордеца воскликнул мальчик. — По какому праву ты нацелил на меня и моих славных спутников стрелу? Назовись! Огорошенный, Белег долгое мгновенье стоял пред людьми молчаливый. А затем ловко вернул стрелу в колчан. Он опустил лук, выпрямился и не смог удержаться от довольного смешка. Тот задел мальчишку. Чумазый и голодный, он задрал нос и, противясь своим провожатым, что попытались несмело ухватить его за плечи и притянуть к себе, сделал шаг в сторону высокой фигуры Белега. И повторил свой вопрос: — Кто ты? — дерзко спросил Турин. — Отвечай! — Я пришёл на чужой голос, — громко произнёс синда, склонив голову в учтивом поклоне пред своим юным собеседником, как пред равным себе. — Я один из тех, кто хранит эти леса от чёрного морева. Я тот, кто не причинит вам зла. Я охотник. И имя мне — Белег. — Богаты же твои одежды для простого охотника! — возмутился мальчик. — Бедно же ты выглядишь для сына Хурина, коего я знаю и почитаю всем своим сердцем, — в тон возразил Белег, откровенно веселясь. Тем паче лицо его было скрыто во мраке, и не видно было добродушной его радости и насмешки, и та не трогала горделивого сына эдайн за живое. — Благородный господин… — раздалось из-за спины мальчика. То говорил один из его провожатых. — В былое время мы сражались в битвах под стягами эльфийских владык, и видим ясно, что одежды твои так не похожи на те, что носили славные те воины. Но искусно сделаны твои доспехи, и лук твой, и ножны меча, и не поверим мы ни за что, что ты один из тех, кто живёт в лесу и не знает светлой мудрости, дни и ночи проводя в охоте за дичью. Лицо твое чисто, и силу мы чувствуем твою. Поверь же нам. Мы из дома Хадора, и в этих лесах мы плутаем долго, но не от того, что заблудились, а от того, что ищем приют для этого юноши, сына нашего короля, что, как поговаривают, некогда завёл дружбу с перворождённым народом… — Приют? — удивился Белег. — В этих чащах никто не живёт. Это всем известно. Что же вы — в дупла решили попрятаться? — Великая напасть обрушилась на Хитлум, — меж тем вёл речь второй провожатый. — Не вернулся наш добрый хозяин, Хурин Талион, домой после Нирнаэт Арноэдиад. Но пришли на наш дом люди с востока и всех, кто хоть на что-то и годен был, взяли они в рабство. А больных и стариков извели. Кого истязали они, кого заморили голодом, но жесткость любая им в потеху. К госпоже же нашей, Морвен Эледвен, они не рискнули подойти, но сына своего долго она прятать не смогла бы. Потому в поиске последней надежды мы пришли сюда.  — Мы ищем милости Владыки Дориата, — перебил вдруг Турин, оправив на плече рубаху. — О какой же милости станешь просить ты короля Тингола? — между тем спрашивал Белег. — Хотел бы я стать одним из его рыцарей и биться с Морготом, и отмстить за отца, — прямо отвечал ему Турин. Белег задумался и в последний раз окинул незваных гостей прозорливым взглядом. Эльф всё ещё сомневался в том, что ему говорят правду, и страшился, что люди эти — прислужники Чёрного Властелина. Ведь, несмотря на подвиги эдайн в битвах, часто было так, что соблазнить их врагу был просто. И за доверчивость смертному роду эльфы уже поплатились гибелью многих своих друзей. Соблазн оставить людей блуждать и дальше по бесконечной, сотканной из чар тропе, обречь их на голодную смерть, был непомерно велик. И честно будет сказано, что будь Турин хотя бы на несколько лет старше, будь он юношей или мужем, то судьба его была заключена в бесконечном плутании по тенётам Мелиан, пока годы, болезнь или дикий зверь не сразили бы его тело. Без всякого стыда и угрызений совести Белег бы оставил бродяг, на коих выходцы рода Хадора были похожи сейчас. И вовек не вспомнил бы о них больше. Но Турину едва ли исполнялся десятый год. И, несмотря на то, что дети людей растут несравнимо быстрее эльфийских, он оставался ребёнком в глазах эльфа. И потому с приязнью смотрел на него Куталион, ибо помимо прочего мальчик унаследовал красоту своей матери и живые глаза отца, и был силён и крепок. — Верно, так оно и будет, когда прибавится тебе лет, — изрёк наконец эльф. — Но пока, утомлённые мои друзья… — Куталион приложил к груди кулак, — позвольте мне от своего стола накормить вас и напоить. А как только силы вернуться к вам, я сопровожу вас к Элу Тинголу. Он скрытен, но я уверен, что помнит он заслуги твоего отца и не оставит вас без крова и доброго слова своего. Идёмте за мной, — Белег открыто улыбнулся людям и без всякого страха повернулся к ним спиной. Впрочем, вряд ли это был жест особенного доверия, потому что стоило ему лишь сделать шаг, как из мрака появилось три эльфа-стражника, что встали по лево и право от путников, предостерегая их от разного рода глупостей, о которых те, впрочем, и не думали мыслить. Ещё с десяток хранителей границы осталось на своих прежних местах — на деревьях. Их силуэты то и дело тенью проскальзывали над головами людей. И Турин недоверчиво цеплялся за каждый. Провожатые же его, Гетрон и Гринтир, сразу прониклись доверием к эльфам, и на душе у них было легко. Хотя мыслями они постоянно возвращались к своей покинутой Госпоже, и сердца их наливались смятением и тревогой. Однако же на родную землю вернулся лишь один из них. Но до того ещё было время, а пока они все втроём разместились у Белега и сидели в неприметной для глаза сторожке, стены которой поросли мхом, а порог был тёмен и истоптан, что даже Турин подивился простоте первого эльфийского жилища, которое встретилось ему на пути. Он честно ожидал мраморных стен и изящных колонн. Однако же внутри дома было уютно и тепло, сухо и довольно места для каждого. Тут же, в окружении диких птиц, что звонкими голосами своими разрывали тягостное молчание леса, дала росток дружба, о которой ещё долго говорили старшие и младшие дети Илуватара. И будут говорить, пока не забудут речи. Жаль только, что никогда не было в судьбе Турина такого, чтобы хоть одно из богатств пришло к нему просто и легко, принеся ему чистое в своём обыкновении счастье, не омрачённое проклятьем Моргота. Но пока злые чары ещё не схватились над головой Турина прочно, не сжали в тисках его сердце, травя и испытывая душу. Только во снах он испытывал страхи и тревоги, которым ещё только предстояло выпасть на его нелёгкую долю. Но и того было вполне достаточно, чтобы надломить дух и заставить проникнуться его недоверием к эльфам, коих сам Моргот не любил и опасался. От того первое время Турин был всегда молчалив и мрачен при Куталионе. Но если от Гринтира и Гетрона было легко скрыть и беспочвенные опасения, и даже бессонные ночи, коих было без меры много, то от Могучего Лука утаить хоть что-то было невозможно. Но совсем не к радости мальчик продолжал держаться в стороне от Белега, и тому до времени было никак подойти ближе и яснее понять, что за ужасный туман морочит голову отпрыска рода Хадора. Но продолжаться так слишком долго не могло. В одну из ночей Белег оставил дозор чуть раньше и вернулся в сторожку, пока ни один из лучей Анора ещё не припёк неба. Он прошёл к скамье, на которой было постлано Турину, присел рядом с ним и долгое время просто смотрел на того, то ли решаясь на что-то, то ли просто не в силах оторвать глаз от спящего. Затем Белег положил ладонь на лоб Турина и зашептал что-то, и шёпот этот разбудил наследника рода Хадора. Тот вскинулся, стукнув Белега по руке. С невыразимым гневом посмотрел он на эльфа и набросился на него, забыв, кажется, не только о том, что противник больше и наверняка сильнее его, но и том, кто он сам, где он и что творит. Вряд ли Турин смог бы причинить Куталиону вред больший, чем пару синяков или царапин, но напор его был столь пугающ, что за считанные секунды вокруг поднялся переполох. И вскоре на прижатого к полу мальчика было направленно несколько мечей. — Прочь! В сторону! — возгласил Белег, прежде чем Гетрон и Гринтир успели обнажить и своё оружие. И голос его звучал подобно грому. И каждый, несмотря на недоверие друг к другу, вынужден был послушаться приказа. Только Гетрон всё ещё не убирал ладони с рукоятки меча, но вынуть его так и не решился. Белег обхватил руками голову зло сопящего под ним Турина, вновь зашептал, и стражники границ с ещё большим беспокойством посмотрели на своего командира. Волнение перешло и на людей. И хоть он не понимали, что происходит, но чувствовали, что мешать этому не стоит и что дело серьёзно. Они лишь поджимали губы и хмурились, в напряжении ожидая того момента, когда последнее слово древнего заговора сорвётся с губ Белега. Позже никто не обмолвился о произошедшем и единым словом. Сам же Турин лишь смутно помнил о случившемся, но и те скудные воспоминания вскоре превратились в кошмар. Ещё позже страшный этот сон и вовсе потерял всякую свою важность. Судьбоносность. И единственное, что осталось от него - это прикосновения мозолистых от тетивы пальцев Белега, их теплота и приносимое ими спокойствие. И часто было так с тех самых пор, что Белег сидел возле спящего Турина, гладил его по жёстким чёрным волосам и уходил лишь тогда, когда юное лицо смягчалось под его чарами и лаской. Турин же, сам за собой того не признавая, стал тянуться к командиру пограничной стражи, всё больше времени проводя в беседах с ним. А Белег не отталкивал его, уже давно привязавшийся к отпрыску эдайн всем своим вечно молодым сердцем. Не было сомнений в том, что не меньше целой сотни эльфов стерегут границы, но всегда занятые работой они так и ни разу не собрались все вместе в маленькой сторожке, по очереди занимая десятки постов. Каждый день в домишке появлялся только Белег. И то, кажется, лишь от того, что не хотел оставлять гостей, ибо не все были согласны с его решением помочь эдайн и провести их к эльфийскому королю. Особенно после того, что случилось с одним из путников. Ибо хоть дар чаровать и был редким, эльфы всё-таки не были лишены ушей и ясно слышали, о чём колдует и просит их командир. Всё пришло к тому, что и сам Белег, в конце концов, забеспокоился. И прежде чем отправляться в путь, он решил послать гонца и рассказать-таки Элу Тинголу о встрече с Турином, сыном Хурина и Морвен. Ответ не заставил себя долго ждать. И Куталион Могучий Лук почти не был удивлён тому, что славный король запрещает проводить людей к воротам Менегрота. Тем не менее, в назначенный день, утаив от всех ответ владыки, Белег вывел эдайн на тропу к Сокрытому королевству. Ибо слишком он полюбил Турина, и не хотелось ему отпускать от себя мальчика. Путь предстоял долгий. Но если до сего дорога утомляла, то теперь в компании Белега Турину было вольно и хорошо, вопреки даже тому, что привал делали редко и только ночью, поклажу несли на себе и шли не по тропке, а через буераки и косогоры, что поросли вдоль и поперёк бурьяном и реже — жёстким вереском и серегоном. — Чуешь, как пахнет? — спросил Белег, срезав ножом несколько красных цветков, размолов те между ладонями и поднеся к лицу Турина. — Свежий сок будет хорош, если обожжёшься или несильно поранишься. А если найдёшь сушеницу или пустырник, то можно сварить успокаивающий отвар… Я это так, к слову, — ласково улыбнулся Белег. — На тот случай, если вдруг будешь плохо спать, а петь колыбельные тебе будет некому. — Знать бы ещё как выглядит сушеница, — невесело усмехнулся Турин и поглядел внимательно на Белега. Тот ласково ему улыбнулся. — Я очень волнуюсь о своей матери, — вдруг произнёс Турин серьёзно, но так тихо, словно смущаясь говорить о том вслух. И отвёл глаза в сторону, смешавшись. Белегу бы впору начать утешать его, но эльф лишь ближе подсел к мальчику и коротко произнёс: — До Менегрота осталось ещё три дня пути. Оттуда мы отправим гонцов в Дор Ломин. Большего не обещаю. Турин немного пораздумал и кивнул в знак того, что услышал слова Белега, поднялся с бивака и проговорил: — Ты вернёшься в лес, когда мы дойдём? — спросил он, все ещё не глядя на Куталиона. — Да, — не стал лукавить он. — Ужели не хочешь, чтобы я тебя покинул? На это Турин промолчал, а Белег меж тем отряхнул ладони от трухи, скинул с плеч рюкзак, заглянул в него и вытащил из кармана трубку и небольшой тканевый мешочек. — Иди сюда, — позвал он мальчика. — Давай-давай… — поторопил он Турина, и, когда тот вновь уселся рядом с ним, перекинул одну из своих рук через узкие плечи, плотно приобнял, наклонился и заговорил до того тихо и таинственно, что уже вскоре Турин не слышал ничего, кроме разве что глубоко, немного охрипшего голоса. — Если ты действительно решил стать одним из рыцарей Элу Тингола, тебе стоит как можно скорее научиться правильно курить, — Белег высыпал из мешочка в трубку немного раскрошенной сушёной травы. — А теперь смотри внимательно… — с этими словами эльф невесомо провёл кончиком пальца по краю табачной чашечки, и та в раз задымилась под его лёгким прикосновением. — Как ты… — всполошился было Турин, изумлённо приоткрыв рот, но Белег приставил к его губам два пальца и велел молчать, не дав разрушить атмосферу чего-то тайного и совершенно запретного. Затем он поднёс трубку к губам и сделал несколько коротких затяжек, выдохнул и с довольным видом протянул раскуренную трубку Турину. Стоит упомянуть, что в то время курили мало, если вообще курили. И та наука, которой решил обучить Турина Белег, явно была не эльфийской, но пришла она от народа маленького и мирного, о котором ещё долго ни одно предание не расскажет. И всё же Могучий Лук не солгал о том, что среди рыцарей Элу Тингола, в особенности среди стражей границ, табак любили, ибо даже зорким глазам и острому слуху нужен был отдых. А развлечений было мало. Ведь на посту песен не споёшь, бесед не заведёшь, стой тихо и кури — вот и вся радость. Турин не без опаски принял трубку, приложился к загубнику и затянулся. Да так сильно и смело, что глаза и горло его обожгло едким дымом. Турин скривился и спешно вернул трубку глядящего на него во все глаза Белегу. А когда жжение прошло, и слезы, брызнувшие на щёки, высохли, пришла пора гудящему в висках веселью. И Турин, упёршись лбом в плечо Куталиона, громко рассмеялся, сам не зная чему. — У тебя определённо все задатки доброго воина, — похвалил его Белег. Он сделал ещё несколько коротких затяжек и проговорил: — На вот… Бери её себе. Она мортовая и, думается мне, успокоит тебя лучше всякого отвара, ежли меня не будет рядом, — хмыкнул он, затянулся вновь и продолжил: — Только дай-ка мне сначала докурить… Трубка, подаренная Турину, и впрямь была из морты, древесины древнего дуба, что по несчастной судьбе своей на многие годы оказался погребён под толщей воды. Была трубка та черна и крепка, покрыта узорами и совсем не затёршаяся, будто новая. Только на мундштуке были видны вмятины — следы пальцев Белега, что не раз обхватывали её в часы особенной скуки или напротив — волнения, когда ничего кроме табака не оставалось. Турин подметил это и принял подарок с пущей благодарностью, ещё не зная, каким полезным он будет, но помня слова матери о том, что суть истинного дара — дарить в ущерб себе. А если б знал Турин, как волновался Белег, подходя к Менегроту, где их не ждали, признательность его была во сто крат сильнее. Но всё обошлось. Элу Тингол, лишь увидев Турина, проникся к нему доверием и любовью, признав сыном и воспитанником и этим самым нажив отпрыску рода эдайн уйму недоброжелателей. Но вовсе не от того Турин рвался обратно в лес. И не от того, что без лёгких рук Белега чёрные тучи вновь окутывали его мысли плотным коконом паучьей паутины. …Но надо ли говорить о том, что простых бесед с Белегом ему не хватало? Что Турину было одиноко, когда за его спиной не было слышно тихого напева неизвестной древней песни и ещё более тихой поступи?