Eat this gift

В свой девятнадцатый День Рождения Чонгук не ждал специфических или экстраординарных поздравлений и подарков: давал о себе знать напряжённый график. Как и положено, макне совестливо уделили внимание, накормили тортом и дали возможность провести вечер так, как вздумается. Не привыкший лениться, Чонгук избрал лучший из вариантов - трудиться и ещё раз трудиться. Ко всеобщему нытью - тренировки были продолжены. В общежитие группа вернулась уставшей, и искорки предполагаемого веселья затухли, начались громкие толки о порядке принятия водных процедур, перед утренним вылетом всем хотелось поспать хотя бы по факту. Ожидая очередь в ближнюю ванную, Чонгук (он решил пропустить вклинившихся Намджуна, Хосока и Юнги) лежал на кровати, играл в телефон и листал посты с поздравлениями, некоторые трогательно-ностальгические вызвали у него добродушный смех. Любопытно, но его Чонгук не расслышал, и не потому что оглох, а потому что звук уже вовсю глушил храп Намджуна. Напрягшись, Чонгук взглянул на часы: время неумолимо заползало за полночь, а Шуга хён, который уже давно должен был выйти и предупредить, задерживается в ванной. Чонгук заволновался. И не только. Ему отчаянно хотелось, чтобы дверь оказалась незапертой, одна маленькая щёлочка - и Чонгук сможет поймать лучший из возможных подарков. Набравшись смелости и надежды, он быстро спустился со второго яруса. И удивился: дверь действительно оставалась открытой, над ручкой повис цветной стикер. «Не включай свет». Затаив дыхание, Чонгук зашёл и тихо закрыл за собой, заморгал в непривычной полутьме, потянул воздух и облизнулся. По всей комнате дрожат огоньки свечей, пахнет сладкими специями, набранная ванна укрыта пеленой пены с лепестками роз. Романтично? Чёрт возьми! Кто-то знает, как Чонгук падок на приятные запахи и необычные сюжетные ходы. Он наконец перевёл очарованный взгляд на притаившуюся впереди фигуру и ощутил, как мгновенно тесно становится в штанах, а внизу живота скапливается тепло и ноющая тяга. Вот чей запах он почувствовал с самого начала, это животное чутьё, оно сильнее доступных человеку возможностей. От держателя полотенец бежит тоненькая серебряная цепочка, обращается браслетом вокруг белого запястья. Юнги. Да, Юнги стоит, ссутулившись и опустив голову, невольно хвастаясь милым ободком с ушками. На нём… Чонгук сглотнул, подступая ближе и на ходу сбрасывая с себя футболку. …На нём излюбленный чёрно-белый костюм горничной, правда, на этой версии - невероятно короткая юбчонка, а ниже чёрные чулки на подтяжках, и Юнги тащит непослушный подол вниз, а ляжки всё равно просвечивают и манят. Горничная-кошечка, нервно кусающая губки. Обомлев, Чонгук только и смог выдохнуть: — Что это такое, хён? — он поигрался с оборками на его воротнике, пригладил фартучек и улыбнулся. Полубезумная улыбка опоённого маньяка, не сулящая Юнги никаких поблажек и шуток. Ему страшно поднимать накрашенные глаза, до дрожи страшно показаться нелепым и не вписавшимся в образ. Чего стоило убедить себя, что выглядишь, как шлюха-блондинка и вестись на то, что будешь безупречным. — Можешь… — Юнги продолжал смотреть в пол и неуверенно бубнить под нос. — Что ты говоришь? Я не слышу, — строгий Чонгук поднял его лицо за подбородок и вынуждает объясняться внятно. И млеет. Юнги хён сегодня слишком красивый. Похожий на живую куклу. Эти его изогнутые накладные реснички, затуманенный влажный взгляд, покрытые розовым тинтом губы, по которым рассыпаны мелкие кристаллики… Чонгук вдруг лизнул без спросу, и у Юнги подкосились ноги. — М-м, — протянул младший. — Это же...! «Ш-шуга». Он так и прошипел с восторгом, с придыханием. Сахар на губах. Ничего оригинальнее Юнги в голову не пришло, но младшему, кажется, понравилось. Более того, он притянул его за шею и присосался с поцелуем, вылизал всё до крошки и отстранился, напоследок легонько прикусив десерт. Однозначно, он хотел съесть его целиком, обваляв в сахарной пудре. Чонгук обнял тонкую талию, нащупал сзади шнурок корсета. Юнги мог поклясться, что ощущает, как сердце младшего беснуется под рёбрами и тяжело задышал. От жара тела (и какого тела!) Чонгука его трясёт, из-под оборок и складок проступил бугорок. У Юнги не просто стояк, у него бесстыдное желание получить всё сверх меры. Преподнести незабываемый подарок. — Так что ты там говорил, хён? — Чонгук возбуждающе понизил голос. — Я сказал,— Шуга с вызовом вскинул подбородок, — что ты можешь делать со мной, что захочешь. — Да-а? — он хрипит на ухо, забираясь руками под юбку, жмёт ягодицы. Юнги взмок, дёрнулся, нехорошо выдохнул голосом, ощутив твердость Чонгука, врезавшуюся в живот, он инстинктивно навалился на него, чтобы склеиться вплотную. — Мяукни для меня. — М... — Юнги сжал челюсти, сопротивляясь. И Чонгук взглянул почти сурово. Пришлось. — М-мяу... Ухмыльнувшись, младший медленно целует его в шею, от самой челюстной косточки и спускается по надплечью ниже, его частое дыхание щекочет Юнги нервы. — Давай ещё. — Мяу, — тихо вздыхает Юнги раз и следом ответом на каждый следующий поцелуй. — Ты стесняешься, а стесняться нечего, — Чон расстёгивает пуговки нагрудника, добирается до воротничка. — Ты не представляешь, какой ты красивый, хён. Замедленно и увлечённо он стягивает верх платья вниз и резко надрывает ткань, устав от лишних швов. Рваные клочья улеглись на нижний фартучек. Став полуголым, Юнги сутулится сильнее. Молчаливая сосредоточенность пугает: Чонгук завороженно уставился на поблёскивающий над солнечным сплетением ключик, что Шуга оставил на паутинке-веревочке. Всё это время Чонгук чувствовал, что должен добраться до чего-то подобного. Ключиком Юнги можно освободить. А можно не освобождать. — И как же мне поступить? Любить тебя? — размышляет он вслух и целует левый сосок, переходит к правому. — Или не любить? Кажется, Шуга разомлел до того, что готов и на то, чтобы распрощаться с конечностями, лишь бы угодить и наконец-то сделать значительный шаг вперёд. Щелчок. Затёкшая рука свободна, и Юнги потирает её, морщась. Пощада. Какой хороший мальчик! Нет, плохой. Чонгук сел на табурет и похлопал по коленкам, приглашая расположиться. — Иди сюда. На четвереньках. Заметно, что хён боролся со смущением-возмущением, хотел отвернуться, а то и сбежать, но в последний момент был остановлен. — Юнги. Без «хён». Без формальностей. Беспощадно требовательно и немного с обидой. Вроде «ты обещал, знаешь». Как взрослому, Юнги стыдно отказывать, но маленькая девочка внутри него бьётся в припадке от мысли, что это чёртов первый раз, и даже расставленные на полочке масла и несколько видов лубрикантов не сделают проще. Перед Чонгуком не должно быть стыдно. У Юнги чувство, будто его взяли на слабо или посадили на золотой ошейник, петля которого повязана в руке младшего. Нечестно. Чонгук смотрел пристально, и его глаза, обычно щенячьи и добрые, стали грозовыми и настойчивыми, у него есть право обладания, которое хён не оспорит ни по старшинству, ни как-либо иначе. Сколько раз он говорил, что Юнги никуда от него не денется, даже если захочет посетить ближайший космос. Казалось, Чонгук чувствовал смерть и рождение каждой его клеточки. В конце концов, они ведь дошли до поцелуев, дрочат друг другу, только Шуга не находил оправданий тому неожиданному ужасу, ставшему предохранителем между телами. Наверное думал, что впустить Чонгука глубже - одно и то же, что и помахать белым флагом, то есть, сдаться бесповоротно и перейти к отношениям, которые он больше не сможет контролировать. Перестав сомневаться, Шуга растянул губы в ироничной улыбке, Чонгук прочёл её, как странное согласие, хён уже был в его руках. Они не могут отступиться. Шуга исполнил просьбу и опустился на четвереньки, встряхнул волосами, потянулся, как это положено делать кошечкам, и сказал контрольное «мяу». Подойдя, он потёрся о ноги своего человека и послушно устроился так, чтобы оголённая грудь прижалась к широким коленям, а задница оставалась выпяченной. Широкая ладонь Чонгука задрала юбчонку и погладила округлые ягодицы, он ощупывал их, играл с кружевной полоской ажурных трусиков, мысленно похвалил достойный вкус Юнги. Не сдержавшись, он склонился и сжал зубами кожу на попке, укус заалел. Шуга залился краской, вспыхнул и чуть прогнулся в спине. Тогда Чонгук выждал ещё десять секунд и, замахнувшись, сочно приложил по наливной половинке. Шуга со стоном рванулся вперед, Чонгук мигом удержал его за шею, просунул руку под грудь для поддержки и впредь попросил вести себя потише. — Но, Чонгу-ук… Всё потому, что Юнги рёбрами трётся о его жёсткий стояк, и сам весь на взводе. Не повод торопиться. Чонгук может потерпеть и научит этому хёна. Он снова бьёт, чередуя с нежным поглаживанием, и с каждым шлепком прибавляет силы. Пятнышки на бледной коже краснее и краснее, растекаются в причудливые озёра. Играясь, Чонгук оттянул подтяжку чулка, и та треснула по ляжке, Шуга захрипел и впился зубами в бицепс страховавшей руки. Следы и красные полосы множились, Шуга расцарапал мучителю бёдра. Следующие шлепки громкие и больные, а перерывы между ними такие короткие, что Юнги не успевает продохнуть. Под веками у него сыро. Последний замах засвистел в воздухе и выбил сдержанный вскрик, Юнги вытянулся стрункой. Подводка точно размазалась, а он так заботился о том, чтобы выглядеть для Чонгука идеально, но об этом не может быть и речи. Шуге стоило убедиться в обратном: в глазах Чонгука он само совершенство, он понял, когда тот поднял его и усадил на одно колено, как Санта сажает ребёнка для прочтения наизусть рождественского стишка. Чон ласково прошептал: «Прости», заботливо отёр слёзы с фарфорового личика, поцеловал в щёку. Юнги вверился его нежности, доверчиво обнял и дорвался до поцелуя. Чонгук больше не приказывал, и Юнги опустился на колени сам, стянул с него боксёры и прильнул губами к головке, томно взглянул. Чонгуку показалось, что хён в нетерпении пошевелил ушками и невидимым хвостиком. Одобрительно кивнув, он накрыл его макушку ладонью и откинулся головой к стенке, приоткрыл рот, но застонал только тогда, когда Юнги заглотил его член полностью, он продержался так несколько секунд, крепко вцепился ногтями в каменные бёдра и, подавившись, остановился, чтобы отдышаться. Прокашлявшись, втянул воздух заложенным носом, сглотнул избыток слюны и сделал это ещё раз. Чонгук зарычал, задвигался и запутал ему волосы. Хотел бы продолжить, но вовремя остановился. Юнги смотрел на него, точно пьяный, вокруг рта липко, дотронься - и разольётся по рукам. Отряхнувшись от зрелища, Чонгук поднялся и потянул его за локти, резво подсадил на живот и несколько раз утешительно поцеловал. Он забрался в ванну и усадил Юнги на край, втиснув в самый угол. Щиколотки Юнги утонули в пене, в пену уходит и Чонгук, опускается и массирует ему бёдра, подхватывает ноги под сгиб колен и укладывает себе на плечи. Юнги не может описать, как его распирает от этого эстетически. Вид сверху восхитительный, Чонгук сосёт ему и иногда посматривает, Шуга пропускает пряди его волос между пальцев. Чонгук ведёт язык ниже и держит наготове пальцы, интуитивно догадываясь, что сейчас начнётся. Шуга зажимается, убиваясь от того, что Чонгук с ним делает, каким видит. Пробует вывернуться, но тщетно. Лепечет, лепечет и беспокоится. Переждав бурю, Чонгук взял с полки лубрикант и предотвратил любые попытки побега, обхватил ладонь Юнги и влил в неё вязкую лужицу, приложил к своему члену, а другой рукой нырнул в промежность и вставил пальцы. Шуга втемяшился затылком в плитку и издал какой-то всхлипывающий неровный звук, как будто собирался расплакаться, но вспомнил, что он не из нытиков. Мокро, душистый аромат и впрямь душит, рельеф скульптурного тела полирует Юнги грудь и живот. Член Чонгука скользит по промежности, его губы мажут о скулу. — Я хочу тебя… Слышишь, Юнги? Хочу тебя. Он слышит его слова растянутыми и весомыми, и чуть заметно кивает. Чонгук развёл его ноги шире и плавно толкнулся вовнутрь, тесно вмещая в кольцо рук. Шуга ошалело забил его по груди, выгнулся и затих, заедая язык Чонгука в собственном рту. Он вытянул стопы, мыча и неистовствуя, но через несколько мягких толчков успокоился, подстраиваясь под ритм. Кто бы мог подумать, что вслед за болью последует примесь будоражащего тепла, и можно будет уютно скрестить лодыжки за любимой спиной, а пальцы вонзить в лопатки. Чонгук рвался вперёд с таким усердием, что подтяжки полопались, и чулки поползли вниз. Никому не было до них дела. Юнги хотел трахаться, заниматься любовью, отдаваться, как ни назови. Он замурлыкал. Бестия. Бестия. Бестия. Чонгуку сложно держаться ролевой, этих грубых стратегий и замашек. И остаётся страсть в чистом виде, Шуга стремится навстречу, Чонгук стирает его бёдра, они ловят губы друг друга и закипают синхронно, стонут. Контроль утерян напрочь. Кажется, словно кожа дымится. Но нет. Соприкосновение с водой: Чонгук увлекает за собой, чтобы принять положение полулёжа, Шуга растерянно - следом. Очарованный, вливает руки в подставленные ладони, чтобы удержаться. Он опускается на член Чонгука, глаза наполняются слезами. Юнги должен держаться мужественно, а не выходит… слезинка раз, слезинка два. Чонгук помог, и Юнги разодрал ему плечи, прогибаясь назад, стон разлетелся эхом, Чонгук скрестил руки чуть выше его талии и продолжил двигаться, поцеловал в шею. Шуга перестал бояться посторонних, разошёлся. Голос захрипел, осадок - басом, он кончал и не мог ничего с этим поделать. Тихое-тихое море взорвало штормом, пена клочьями, к коже приклеились лепестки, но вода всё ещё теплая, успокаивающая, и Чонгук двигается в нём, зажимая зубами артерию... В порыве оргазма Чонгук содрал треклятый ободок, прокусил губу Юнги до крови, до хруста сжал, намереваясь проломить позвоночник. Шуга впитал его до последней капельки и вымученно запрокинул голову, вернулся, чтобы целовать, целовать, целовать, смотреть из-под мокрых ресниц. Любоваться. Любить.