Аромат свободы

Ханбин слизывает терпкие, соленые капли и понимает, что ему давно не было так хорошо. Он откидывается на спинку и глубоко вдыхает прокуренный горький воздух. Дживон под боком дышит тяжело, как после длительной пробежки, но повторяет то же действие. Соль, рюмка и лимон сверху. Блаженство. Отдохнуть по-нормальному не удавалось уже очень давно. Работа, тянучка, перелеты. Ему бы надоело это все до чертиков, если бы так сильно не нравилось. Иногда он чувствовал себя наркоманом. Ему отчаянно не хватало бесконечного соперничества, тренировок без результата и болезненного ожидания. Дживон иногда говорил, что он – мазохист. Однако позже подписывался под каждым чувством и словом. Вот и сейчас они сидят вдвоем за пределом чужих, любопытных глаз и просто отдыхают. Перед ними бутылка дорогой мексиканской текилы и разрезанный лимон. И соль, соль на каждом открытом участке тела. У Дживона под горлом, в яремной впадине, и тут же рядом, не отходя, на плече с которого снята многострадальная футболка. У Ханбина ниже, ровно по буквам татуировок. Той, что на плече и на тазовой косточке. Бобби больше нравится ниже, но младший не дает долго задерживаться. Чуть подталкивает в плечо и затягивает в медленный, ленивый поцелуй. Горечь становится ярче, приправленная возбуждением и безразличием. Дживон прижимается сильнее и он тонет с головой. У Ханбина калейдоскоп перед глазами и окружающий мир улетает далеко-далеко. Он механически отвечает на дежурный поцелуй, втягивает в себя дым из кимбабовского рта и блаженно выдыхает. Старший спускается губами ниже, очерчивает каждую буковку, каждый завиток и сжимает зубами сосок. У Ханбина крепко тянет внизу живота, и он уже не хочет бороться. Дживон расстегивает чужие джинсы, языком обводит богохульственные речи и сладко целует ниже, там, где пульсирует сильнее всего, там, где все сосредоточено. Ханбин рвано дышит и прикрывает глаза. Дживонов язык слишком умел и проворен, чтобы отмахиваться от продолжения. Поэтому младший лишь ерзает немного, открываясь, позволяя Дживону растягивать его, подготавливать. Они трахались, кажется, уже больше тысячи раз, но, тем не менее, каждый пробуждал новые эмоции и отодвигал грани неизведанного. Ханбин любил их сладкое времяпрепровождение. Любил тягучую боль и невыносимый жар. Это тоже было что-то из разряда мазохизма, когда запретное и болезненное становится неотъемлемой частью себя самоё. Вот как сейчас. Слишком жестко и грубо, слишком резко и неудобно, но волна удовольствия перекрывает любую мысль. И Ханбин просто наслаждается. Наслаждается болью, которой принес ему очередной отказ. Неуверенностью, которая является его вечной спутницей. Текилой, пробирающей нос и не дающей дышать. И солью. Солью, рассыпанной на загорелом плече любимого друга. Он снова слизывает горькие капли и медленно вдыхает в себя аромат свободы.