А ведь могло быть и так...

Я смутно вижу сквозь полузакрытые веки, как ты ударил чем-то, похожим на огромный клык, диадему с огромным синим камнем, как Уизли зафутболил ее ногой в пылающую комнату, из которой мы только что вылетели, и как оттуда раздался оглушительный рев, а комната захлопнула свои двери. И как тебя буквально размазало по стене, скручивая от боли и слабости. Я ничего не понимаю, сажа и копоть режут слезящиеся глаза, паника понемногу отступает и ко мне начинает пробиваться понимание, что я живой. Что я -ЖИВОЙ! А вот Гойл – нет. Его просто больше нет и смерть его была страшной, жуткой до дрожи, хоть он сам и вызвал это Адово пламя… А Забини выжил. Вы спасли его и меня. А Гойла не успели. А меня – да. И спас меня - ты. Тот самый ты, что сейчас загибается у двери и орет от боли, которая выворачивает тебя почище круциатуса. А я ничего не слышу, хотя уверен, что ты орешь, срывая голос, потому что рот твой открыт и перекошен, а глаза совершенно безумные. И у меня, кажется, начинается истерика… К черту истерику! Я подполз к тебе и вцепился в твою куртку, пытаясь то ли обнять, то ли встряхнуть тебя. Уизли где-то рядом трясет Грейнджер, которая, кажется, тоже без сознания. Тоже?.. А, ну да, вон недалеко видна макушка Забини, он в отключке. А я все также ничего не слышу. И меня трясет, и мысли скачут как сайгаки (кто бы это ни был). Но я уже лучше вижу. Я это понимаю, потому что совсем рядом, вот прямо передо мной, в зеленющих глазах, в которых я так часто за годы нашего знакомства видел презрение, ненависть, раздражение - плещется лютая, ярая боль. А я трясу тебя за отвороты куртки, трясу за плечи, и, наверное, ору, но не слышу ни себя, ни тебя. Я паникую, я не знаю, как вернуть тебя. Ты уходишь, уплываешь куда-то, где очень больно и очень страшно, где наверняка этот красноглазый ублюдок снова пытает и убивает кого-то. Я глажу ладонями твое лицо, зову тебя по имени – тишина. Только все та же боль в глазах и наше общее безумие. И тогда я целую тебя. Целую со всей страстью, накопившейся во мне за все те годы моей безответной любви, что я сумел спрятать в себе, сохранить, не растерять от страха, не отдать на растерзание красноглазому уроду. Целую, не глядя на твоих друзей, которые убьют меня, когда увидят, что я творю с их другом – уж Уизли точно. Целую, со всей горечью осознания, что этого больше никогда не будет – ты не подпустишь меня к себе настолько близко, ты не простишь меня за этот поцелуй и, возможно, даже проклянешь. Целую, потому что это последнее, чем я могу еще попытаться вернуть тебя сюда, ко мне, чтобы жить потом хотя бы знанием того, что ты есть в этом мире. Вытащить тебя твоей же злостью, твоей ненавистью ко мне. Целую, надеясь, что ярость ко мне за этот мой поступок вернет тебя хотя бы для того, чтобы оттолкнуть такого жутко наглого меня и врезать мне в челюсть. Несколько секунд ничего не происходит, и я успеваю испугаться до дрожи в руках, что все напрасно, я не успел, и ты слишком далеко, чтобы вернуться. А потом происходит что-то…что-то, совершенно необъяснимое, невозможное, невероятное – ты целуешь меня в ответ. Целуешь так, как если бы это было последнее, что ты хочешь сделать в жизни – жадно, страстно, бешено. Как будто тоже мечтал, и желал, и ждал… Ты прижимаешь меня к себе так яростно, что я буквально валюсь на тебя, но мне плевать – я боюсь поверить, боюсь пошевелиться, боюсь разжать руки, чтобы не спугнуть это сладкое наваждение. Может быть, я просто умер в той комнате и теперь я…в Раю? В Аду? Это зависит от того, что будет, когда ты отстранишься. Но сам я тебя не отпущу, и пусть мне уже не хватает воздуха и перед глазами мелькают черные и красные точки – я лучше задохнусь, чем прерву этот поцелуй! Ты сам его прерываешь, и я, зажмурившись, чтобы не видеть ненависть в твоих глазах, которая вот-вот должна появиться там, уже готов к твоему яростному напору, но ты торопливо ощупываешь мое лицо, плечи, руки, шепча: «Живой? Целый? Драко, не молчи! Скажи, что с тобой все хорошо! Скажи, Драко!». И я в шоке открываю глаза и киваю, потому что ком в горле не дает говорить, а предательские слезы закипают в уголках глаз, размывая тебя. Я киваю и не могу отвести от тебя взгляд, а ты вдруг, прижимая меня к себе так, что у меня хрустят ребра, утыкаешься мне в плечо и всхлипываешь, шепча «Я так испугался…». А я, все так же молча, прижимаю тебя к себе, благодаря небо за то, что уже слышу, потому что слышать твои слова - это самое огромное мое счастье. Потому что я начинаю понимать, начинаю верить, что я не один больше, что ты мой, как я уже давно - твой, и что никто в мире не разлучит нас больше. Я хотел вытащить тебя из твоих кошмаров твоей ненавистью, а вытащил – нашей любовью.