***
– Слыхали? Белый знахарь-то, кажись, помер! – без приветствия сообщила появившаяся в окне щербатая вихрастая голова соседа, приходившегося Ноа дальним родственником. Ноа охнул и вскочил было на ноги, отложив шитьё, но сидевший рядом свёкр-омега, Лий, остановил его, легонько сжав плечо. Полноватый низкорослый сосед без приглашения ввалился в дом и плюхнулся на лавку у стола, поставив у ног большую корзину, полную грибов. – Опять пустые сплетни разносишь, – недовольно произнёс Лий. – А чего это сразу пустые? – насупился сосед. – Все уже знают, это вы тут живёте как затворники, и не видать, не слыхать вас. – Мы готовимся к зиме, – пожал плечами Лий. Их семья всегда серьёзно к этому относилась, рассчитывали только на себя, запасались всем необходимым, чтобы дотянуть до весны и не ходить по чужим домам побираться или выменивать еду на последние ценности. Поэтому альфы с зари до сумерек пропадали в полях, снимая урожай, запасая сено для животных, беты охотились, а омеги чинили и шили одежду, обувь, из прутьев и кожаных лент плели снегоступы, вялили мясо и рыбу, готовили для возвращавшихся затемно уставших мужчин, не забывая при всём этом присматривать за путавшимися под ногами детьми. – Так и вся жизнь мимо вас проходит, – фыркнул сосед. Он был из зажиточных, их семья держала нескольких бедняков в услужении и могла позволить себе в любое время купить то, чего в доме недоставало у заезжих торговцев. – В общем, рассказываю! – выдержав паузу, продолжил он так, будто речь шла о чём-то неимоверно забавном. – Давненько же его никто не видел, Луноокого-то. Из соседнего села слух пошёл, что-де хаживали омеги к нему, да никого не нашли. – Как не нашли?! – ахнул Ноа, не сдержавшись, за что получил укоризненный взгляд от свёкра. Сосед, довольный произведённым эффектом, продолжил с ещё большим воодушевлением: – Наши тоже не верили. Но вот намедни Руша, Сэйслов младший омежик, направился к знахарю, а к ночи уж вернулся, грязный, оборванный, потрепали его болота знатно. Да и рассказывает: хижину так и так нашёл, а там никого, пусто. А вчера средненький Хаймл – ну, ты знаешь его, Лий, белобрысый такой – так вот, он тоже с болот вернулся и хижины вовсе не нашёл, хотя клянётся, что с тропы никуда не сворачивал и всем знакам следовал. Вот так-то, нет его. Потому и говорят, что помер. Повисла тишина. Ноа, бледный как полотно, сидел, вцепившись в колени до белых костяшек. Свёкр накрыл тёплой ладонью его руку и медленно, с достоинством поднялся. – А что, Хаймлы решили всем богам разом молиться, чтобы выгоду свою иметь: и старым жертвы приносить, и нового славить? Они уже предали нашу веру, видел я, как каждую новую луну бегают они всей семьёй гимны распевать в этот чуждый храм. Не удивительно, что Луноокий не явил себя их сыну. А Сэйслы в прошлую весну уже выставляли к ночи синюю свечу на подоконник, а угол предков забросили. Не станет Луноокий таким помогать, сами отказались от его защиты. – Ты слишком строг, Лий, и несправедливо судишь их. Теперь кто гимны не поёт и свечи не выставляет, даже торговать за пределами деревни не может. Пронырливые служители везде шныряют, за всем наблюдают, голубей потом шлют тем, кто выше стоит. Скоро, коли молодому королю то будет угодно, все мы синие свечи жечь будем, угол предков на чердак вынесем, а лики старых богов за оградой закопаем. – Не бывать тому! – широко взмахнул рукой Лий, сам уже теряя терпение. – Не нам решать, Лий, не нам. А знахарь… ты слишком уж веришь в его силу. Он всего лишь человек, как ты или я. Я ведь тоже был там по молодости, видел его, касался его рук. Обычный слепой старик. А теперь нет его, потому что старики не вечны. – Уходи, – Лий указал на дверь, не желая продолжать разговор. Когда сосед ушёл, недовольно бормоча под нос ругательства, Ноа сполз на пол, держась за живот и едва сдерживая слёзы. – Не слушай его, – буркнул Лий, помогая ему встать. – Наши боги не оставят нас. Посмотри на меня. Посмотри, говорю! – он ухватил молодого омегу за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза. – Если твоя вера по-прежнему сильна, тебе нечего опасаться. В следующую луну ты отправишься к нему и получишь то, за чем идёшь. Не сомневайся в этом ни единого мгновения своей жизни. Пусть даже мы останемся последними, пусть станем изгоями, синесвечникам не сломить нас, их ядовитым речам не проникнуть в наши души, а их лжебог не сможет затмить для нас света истины. Древние боги всегда с нами, с нашего первого крика и до последнего слабого вздоха. А теперь иди и попроси прощения у предков за то, что в этом доме посмел поверить в брехливые речи этого пустомели.***
– Это последний, пап, – юный рыжеволосый альфа скинул со спины тюк сена. – Хорошо, Фай, я закрою тут всё, иди ужинать, – Ноа устало отёр лоб рукавом. Его старший сын кивнул и быстро пошёл в сторону дома. Ноа проводил взглядом его рослую, плечистую фигуру и вздохнул. В этом году Фаю исполнилось уже двадцать лет. Ноа не мог выкинуть из головы слова Луноокого о том, что тот будет ждать его первенца. Но Фай был альфой. Белый знахарь ещё ни разу не являлся альфам, более того, те, кто смел идти омежьей тропой, днями блуждали по болотам и не всем удавалось выбраться оттуда живыми. Ноа знал, что должен отпустить сына, но страх за судьбу Фая не покидал его сердца. Он желал своему сыну только счастья, хотел, чтобы тот выбрал хорошего омегу, и они народили много здоровых ребятишек, жили бы в достатке и не знали горя. Но даже таким скромным мечтам в нынешнюю пору не было места. Их семья оставалась последней, кто не предал старую веру и не сдался на милость чужеземного бога. Синесвечники захватили власть во всех сёлах, раскиданных по берегам реки. Они сожгли и втоптали в грязь лики древних богов, обязали всех жителей каждую луну платить подати на строительство и украшение новых храмов, запретили молиться предкам. Те, кто был не согласен, бросили свои дома и уехали далеко на запад, в предгорье Серых Хребтов. Прежняя семья Ноа, в которой он родился и вырос, тоже покинула родной край, справедливо опасаясь, что настойчивое насаждение новой религии вскоре перерастёт в жестокие гонения староверцев. И только старейшины нынешней семьи Ноа, включая конечно же Лия, твёрдо стояли на своём. Они не собирались сдаваться, а бегство считали позорным. Уже несколько лет они были изгоями в родной деревне. Бывшие друзья и знакомые плевали им вслед, зло твердили, что их упрямство накличет на всех остальных беду. Ко всем прочим бедам, нынешний год выдался неурожайным, что сулило им голодную зиму. – Если так пойдёт, придётся забивать последних коров, – со вздохом сказал глава семьи, Рао, когда вечером после ужина все взрослые альфы и беты собрались за столом. – Охотой нам не прокормиться. – А что же будем делать по весне? Без молока не протянем. – К тому же, давно уже грозятся отобрать у нас большое поле. – Можно вернуться к разведению кроликов… – Пока разводим, все уже сами попередохнем! – Эти гады нас выживают! Поднялся шум, и Лий, тихонько вязавший в углу вместе с Ноа, отложил спицы и потянул младшего омегу за собой к выходу из комнаты. – Время пришло, Ноа, нельзя больше откладывать. – О чём вы? – Ты знаешь. Фай должен пойти к нему. – Но как это поможет нашему бедственному положению? Мы даже не знаем, примет ли Фая Луноокий, ведь никогда ещё альфа не доходил до конца омежьей тропы. Да и никто из омег не видел Луноокого уже очень давно. – Он всегда оставлял браслеты рядом со своей хижиной для тебя и других молодых омег нашей семьи, хотя и не являлся воочию. Луноокий никогда не бросал нас и не бросит, я верю в это. – Да, но уже конец лета, ничто не поможет нам снять хороший урожай: никакие заговоры, никакие молитвы! Лий неожиданно отвесил ему пощёчину, хлёсткую, но не слишком болезненную. – Мы должны выполнить обещание. Я не знаю, почему Луноокий выбрал Фая и что с ним будет, но даже если белый знахарь хочет забрать его жизнь, мы должны пойти на эту жертву ради спасения нашей семьи. По щекам Ноа покатились слёзы. – Я не понимаю, почему?.. – Не всё нам дано понять. Мы просто должны подчиняться воле богов, следовать их заветам. Мой дед говорил: «Когда Луноокий доволен, здоров и полон сил, вся природа радуется вместе с ним». Решайся, Ноа, или нынешней зимой пятеро твоих младших сыновей погибнут от голода!***
Фай провёл ладонью по шершавой, нагретой солнцем поверхности огромного валуна-шептуна, стоявшего на границе леса и реки. Отсюда начиналась омежья тропа. За свою жизнь он много чего слышал о Лунооком; в его семье омеги почитали лесного знахаря наравне с богами и считали, что тот обладает огромной непостижимой силой и веками оберегает этот край. Но дед Фая говорил, что Луноокий – колдун, который продлевает себе жизнь кровавыми ритуалами. Кем бы он ни был на самом деле, видели его только омеги, которые поколение за поколением ходили этой самой тропой, чтобы просить Луноокого о помощи, защите, выздоровлении детей. Поэтому Фай очень удивился, когда папа со слезами на глазах стал упрашивать его пойти к нему на поклон. – Как это может помочь с урожаем? – недоумённо спросил тогда Фай. – Он что-нибудь подскажет, он поможет, обязательно. Ты только верь, не сомневайся в нём и веди себя уважительно. Вот, возьми, – он вложил в руки Фая небольшой свёрток, – это шерстяная накидка, я расшил её старинными узорами и символами наших богов. Быть может, она придётся Луноокому по душе. Но помни, что плату он всегда назначает сам. Фай поправил заплечный мешок и вступил в прохладный сумрак леса. Странное чувство посетило его, едва он успел сделать несколько шагов. Не страх, не волнение, а какой-то неясный отголосок тоски, от которого заныло в груди. Тропа сильно заросла, Фай с трудом мог разглядеть её и стал ориентироваться по знакам, о которых ему говорил папа: где-то небольшие зарубки на стволах, где-то по-особому переплетённые деревья, где-то возвышающийся почти в человеческий рост муравейник. Но даже это не оставляло уверенности в том, что он идёт верной дорогой. Когда юный альфа достиг болот, что-то изменилось. Необычная для этого времени года, звенящая, тревожная тишина, окружавшая его до этого, вдруг наполнилась звуками. Птицы залетали от дерева к дереву, чирикая на разный лад, с земли в воздух поднялось несметное число жужжащих насекомых, поднялся ветер, зашумела листва, загудели стволы деревьев. И Фай, который уже подумал, что сбился с пути, внезапно со всей ясностью увидел верное направление. Но это не была петлявшая между кочек узкая тропинка или чёткие знаки, ведшие от дерева к дереву. Это было движение: всё вокруг Фая перемещалось в едином направлении, каждая букашка в воздухе и на земле, обтекая ноги альфы будто речным потоком, двигалась вглубь болот, а ветер дул в спину, заставляя идти вперёд. Новое чувство посетило Фая – нетерпеливое радостное предвкушение. Но оно исходило не из глубины души, а ощущалось чужим, пронизывающим его насквозь. Деревья словно расступались перед альфой, а ноги сами собой безошибочно находили твёрдую почву. Не успел он оглянуться, как оказался на поляне перед низкой, покосившейся хижиной. Папа говорил, что когда Луноокий готов принять гостя, он встречает его на пороге, а без позволения в его хижину входить нельзя. Фая никто не встречал, но дверь была приглашающе открыта, и судя по выходящему из трубы дыму, хозяин находился внутри. Альфа замер, не зная как поступить. Он набрал в грудь воздуха, намереваясь громко произнести приветствие и попросить разрешения войти, но прежде чем Фай успел это сделать, не то вздох, не то стон донёсся до его слуха. Будто сам лес вздохнул печально и протяжно, окатив Фая потоком тёплого воздуха. Юный альфа непроизвольно поёжился и всё же преодолел расстояние до хижины. Внутри было темно и тихо, лишь, потрескивая, полыхал в очаге огонь, слабо освещая помещение красноватыми всполохами. Пахло деревом, дымом, травами и почему-то запустением, будто здесь давно никто не жил и совсем недавно растопил печь. Но за всем этим скрывался ещё один запах, тонкий и приятный, ни на что не похожий. Фай не сразу разглядел его. Он лежал у стены, на низенькой кровати, завернувшись в потрёпанное лоскутное одеяло. Белоснежные волосы растрёпанной косой спускались до пола. Знахарь завозился и приподнялся на локте. – Ты пришёл, – слабо улыбаясь проговорил он и откинул с лица спутанные пряди. Юный альфа застыл как вкопанный, разом позабыв всё, что собирался сказать. Создание, представшее перед ним, никак не могло быть тем, о ком ему рассказывали. Несмотря на болезненную бледность, чрезмерную худобу и тени, залегшие глубоко под будто светящимися внутренним светом молочно-белыми глазами, его юная нежная красота выглядела совершенно неземной. – Ты… Луноокий? – хрипло, на выдохе спросил Фай, едва владея собой. – Да. Я ждал тебя. Так долго ждал. Его голос ласкал слух и проникал в самую душу. Когда он протянул к Фаю руку, тот не задумываясь шагнул вперёд и сжал в своей ладони тонкие прохладные пальцы. Луноокий мягко улыбнулся и сел, выпрямившись. Одеяло соскользнуло с его плеч, оставив лишь в свободной рубашке из белого хлопка. В широком вороте виднелись тонкие ключицы, от которых Фай не мог отвести взгляд. В голове юного альфы не было ни единой связной мысли, он лишь со всей ясностью понимал, как непреодолимо тянет к этому невероятному существу, кем бы или чем бы он ни был. Фай опустился на колени перед Лунооким, осознавая, что не контролирует своё тело, но не испытывая страха. Он был готов отдать всего себя этому прекрасному божеству. Когда их губы соприкоснулись, Фай ощутил прилив такого счастья, что защемило сердце. Это казалось таким правильным, словно он всю жизнь стремился именно к этому моменту. Луноокий был омегой, его омегой. Иначе никак не объяснить, что усилившийся дивный аромат лишил юного альфу последних крох воли. По-прежнему стоя на коленях, Фай содрал рубашку с плеч Луноокого и приник губами к шелковистой горячей коже. Откинув голову назад, знахарь позволял альфе ласкать тонкую, беззащитную шею, поощряя и направляя его. Он запустил пальцы в копну огненно-рыжих волос и ближе притянул Фая к себе. – Твой родитель разделил с тобой свой огонь, – прошептал Луноокий. – Согрей меня. Сожги меня дотла. После его слов Фая будто спустили с цепи. Он никогда ещё не испытывал такого голода и такой потребности в обладании. Фай брал его снова и снова, каждый раз сходя с ума от податливости и вседозволенности. Слиться с ним воедино, впитать его в себя – вот чего ему хотелось. Выпущенная наружу страсть бушевала нестихающим ураганом, пока оба не замерли в полном изнеможении. Юный альфа скользнул усталым взглядом по чуть подрагивающим, покрытым испариной плечам, вспомнил о накидке, достал её из своего мешка, валявшегося рядом, и закутал Луноокого, крепко прижав к себе. – Я заберу тебя отсюда, – прошептал Фай, возвратив себе наконец способность мыслить и говорить. Луноокий едва заметно вздрогнул в его руках и слабо отрицательно помотал головой. – Нет, нельзя. – Я не оставлю тебя здесь. Не смогу без тебя. Тебе незачем оставаться здесь одному. Я позабочусь о тебе, всё для тебя сделаю. – Ты не понимаешь… я не могу уйти. – Мы что-нибудь придумаем! Луноокий судорожно вздохнул и теснее прижался к нему. – Спи, не думай о будущем, спи, мой альфа. Он выпростал руку, провёл пальцами по лбу Фая, спустился самыми подушечками к виску, дотянулся губами до подбородка. – Спи…***
Когда Фай проснулся, кровать рядом с ним успела остыть, а сам он был укрыт шерстяной папиной накидкой. Альфа быстро натянул брюки и выскочил во двор. На поляне перед хижиной всё ещё лежал утренний туман, а впереди, всего в нескольких шагах от Фая, на широком старом пне сидел сгорбленный длинноволосый старец и перебирал лежащие перед ним в корзине травы, связывая их в небольшие пучки. – Где он? – без приветствия обратился к нему Фай. Старик устремил к нему слепой взор и неспешно окинул взглядом с головы до босых ног, будто действительно мог видеть. – О ком ты? – спросил он бесстрастно. – Луноокий. – Меня называют Лунооким. Других здесь нет. – Тогда, кто это был? Ваш ученик? Сын? Прошу, скажите, где он? – Оденься, мальчик, холодно, – бросил старик, возвращаясь к прерванному занятию. – Я умоляю вас, скажите, куда он ушёл? Вы сердиты на него за произошедшее? Уверяю вас, я не какой-то проходимец, и буду счастлив взять его в мужья. После того, что случилось, разве я могу уйти отсюда без него? Старик вздохнул, покачал головой. Грустная улыбка появилась на его тонких губах. – Его здесь нет. Он не вернётся, пока ты тут. Ты должен уйти. – Нет, я не оставлю его здесь! – Не упрямься мальчик, не стоит испытывать судьбу. И разве ты приходил сюда за тем, чтобы что-то забрать от меня? Фай опомнился. Сердце обдало холодом. Он осознал, что нарушил всё, о чём предупреждал его папа: вломился в дом без разрешения, вёл себя неуважительно и даже вещь, предназначавшуюся в дар белому знахарю, отдал другому. Теперь из-за его глупости и дерзости вся семья может погибнуть от голода. – Простите меня, – низко склонив голову, сдавленно проговорил Фай. – Я повёл себя недостойно. Пришёл сюда как варвар, оскорбил вас. Накажите меня, как вам будет угодно, но прошу, не губите мою семью. Луноокий чуть склонил голову набок, глядя на него, как на несмышлёного ребёнка. – Возвращайся к родителям, Фай. – Но как же урожай?.. Я… Я ведь приходил за этим, – обескуражено пробормотал альфа. – Всё будет хорошо, мальчик. Иди домой, – почти ласково сказал знахарь. Фай ещё несколько мгновений переминался с ноги на ногу, в действительности ощущая себя полным дураком, а потом резко развернулся и направился к хижине, чтобы забрать свои вещи. Внутри было прохладно и пусто, и ничто, кроме разворошенной постели, не напоминало о присутствии юного омеги, с которым он провёл эту ночь. Быстро одевшись, юный альфа покинул хижину, низко поклонился Луноокому и уже было повернулся к лесу, как вдруг вспомнил о плате. – Папа сказал, что вы назовёте цену своей помощи, – обратился Фай к старику. – Мне ничего не нужно, – мягко ответил тот. – Лишь чтобы ты вернулся сюда в конце весны. Он будет тебя ждать. Глаза Фая распахнулись в удивлении, сердце подскочило к горлу. – Вы позволите мне забрать его? – выпалил юноша. – Ты всё узнаешь, когда придёт время. А теперь иди. Фай ещё раз поклонился ему и зашагал прочь. Многое предстояло осмыслить и понять. Погружённый в свои размышления, Фай ни разу не оглянулся и не видел, как Луноокий поднялся и долго смотрел ему вслед, и как краткая рябь прошла по его лицу, меняя черты, возвращая ему юный облик. – Мне ничего не нужно, ведь ты уже отдал мне самый ценный из даров, – прошептал Луноокий с улыбкой и приложил ладонь к животу: он знал, что внутри него уже теплилась новая жизнь.***
Юный альфа даже не заметил, как вышел к реке и чуть не столкнулся с валуном-шептуном. Уже вечерело, солнце почти скрылось за лесом, опалив алым верхушки сосен. Фай на мгновение прижался лбом к прохладной поверхности огромного камня, перевёл дыхание. В душе зрела такая чёрная тоска, словно его лишили самого дорогого в этой жизни. Фай побрёл в сторону дома, спотыкаясь о каждый камень. Ему хотелось развернуться и бежать обратно к лесной хижине, найти, обнять, прижать к себе и больше никогда не отпускать, но он понимал, что не может и не должен этого делать. Стояли уже глубокие сумерки, когда Фая кто-то окликнул, а в следующий момент подбежал и заключил в объятия. – Фай, сынок, ты вернулся, – Ноа всхлипнул, крепко стиснув его в руках. – Да, пап, всё в порядке. Ну что ты, что ты. Зачем же плакать, будто вечность не виделись, вчера же только расстались, – фыркнул Фай, обнимая его в ответ. – Вчера?! – ахнул Ноа. – Да как же, несколько дней тебя не было, уж и осень наступила. Мы начали думать, что ты сгинул в болотах. Лий даже предлагал упокойный обряд провести. Фай отстранил его. Он чувствовал себя опустошённым, не было сил удивляться и задавать вопросы. – Мне надо поспать, пап, я пойду, – пробормотал он. – Конечно, дорогой. Ты правда в порядке? Может тебе покушать собрать? – Всё хорошо, пап, не надо ничего. – Сынок, а что же Луноокий? – Он… он не такой, как вы рассказывали, – буркнул Фай и пошёл к дому. А на следующее утро младшие братья Фая прибежали из леса запыхавшиеся с корзинами, полными орехов и грибов, и наперебой стали рассказывать, что грибов и ягод в лесу видимо-невидимо, лещина осыпалась ореховым ковром, дикие яблони и груши гнутся под весом налитых плодов. Дяди Фая, охотники, возвратились с тушей оленя и рассказами о том, что видели целое стадо, проходящее через лес, чего не было уже много лет. Ещё через несколько дней неожиданно отелились все коровы, даже самая старая, которую уже готовили на убой. Урожая с полей снять не удалось, из-за дождливого лета всё сгнило и не дожило до осени, но собранных лесных даров, молока и регулярной добычи с охоты и рыбалки хватило, чтобы безбедственно пережить зиму, которая оказалась на удивление мягкой и короткой. Но Фая ничего не радовало. Он жил лишь мыслями о весне и том моменте, когда снова вступит на болотную тропу. Каждую ночь Фай видел во снах своего омегу, словно сотканного из лунного света. Душа ныла и тянулась к нему, но альфа понимал, что Луноокий не позволит ему отыскать свою хижину среди болот до срока. Фай никому не рассказывал, что произошло на самом деле, но много расспрашивал прадеда о Лунооком, пока никто не видел. От него он узнал, что знахаря видели и молодым, и старым, но было это так давно, что никто уже и не помнит, и не осталось в живых тех, кто может это подтвердить или опровергнуть. На их веку Луноокий всегда выглядел одинаково. – У всех есть своя весна и своя зима, – сказал однажды прадед Фаю. – Всё течёт, меняется, умирает и возрождается вновь. Луноокий – часть этого цикла. С большим трудом дождался Фай границы весны и лета. Всё вокруг цвело и благоухало, когда он вновь собрался в дорогу. Папа в этот раз не плакал, лишь осенил его защитным символом, да поцеловал в лоб на прощание. К лесу Фай летел словно на крыльях. Радость и предвкушение скорой встречи подгоняли его вперёд. Он остановился только когда последние деревья расступились, пропуская его на поляну, где сиротливо стоял маленький покосившийся домик. Фай тяжело дышал, его взгляд метался по поляне, но, как и в первый раз, его никто не встречал, а дверь хижины была распахнута настежь. Безуспешно пытаясь унять волнение, Фай остановился на пороге. Никого. Пусто. Колючее ледяное отчаяние стиснуло сердце. И тут странный слабый звук привлёк внимание альфы. Будто тихо мяукнул котёнок, а потом ещё и ещё раз. Фай пошёл на этот звук и с удивлением увидел на кровати крошечного младенца, завернутого в ту самую накидку, которую расшил Ноа. Не веря глазам, Фай осторожно прикоснулся к нему, а потом аккуратно взял на руки. Свёрток с ребёнком был таким тёплым, словно его только-только выпустили из объятий. – Ты сдержал обещание, спасибо, – раздался за спиной альфы знакомый голос. Фай резко развернулся и увидел в дверном проёме прекрасного омегу из своих снов, того, о ком он мечтал всё это время. Фай шагнул к нему, но что-то остановило его. – Это твоё дитя. Позаботься о нём. Воспитай в вере предков, а дальше он сам найдёт дорогу, – ласково произнёс Луноокий, начиная на глазах растворяться, сливаясь с клубящимся за порогом туманом. – Подожди! Куда же ты?! – воскликнул Фай и потянулся к нему, но пальцы схватили только воздух. Альфа выскочил во двор и увидел Луноокого уже у пня, всё такого же эфемерно-прозрачного. – Пожалуйста, не уходи! – взмолился Фай. – Останься со мной. Тот лишь покачал головой и печально улыбнулся. – Я всегда здесь, я никуда не уйду. Я – ветер, что шевелит кроны деревьев и гонит волны по полям, я – река, перекатывающая валуны и стачивающая их в песок, я – туман, стелющийся в низине, я – этот вечный лес, я в каждом листе и в каждой капле росы. Я всегда рядом, пока ты веришь. Последние его слова слились со звуками пробуждающегося леса. Фай рухнул на колени, прижимая к себе младенца, тот завозился в его руках, сморщил маленькое личико и через несколько мгновений раскрыл сияющие, словно две луны, глаза в обрамлении белёсых ресниц.