Классификация

Когда первая душа высвобождается под ее ладонью, Бетти наконец-то начинает верить во все, что говорил ей Руб. В тот миг она думает, что если бы знала заранее – не прыгала бы никуда и никогда, да и вообще, не вылезала бы выше табуретки. Но уже поздно – тот последний прыжок отменить невозможно, как невозможно отменить саму ее суть. «Я – немертвая прыгунья», – думает Бетти, и ей отчего-то становится смешно. Под напором веселья страх отступает, отходит в сторону, и Бетти, гордо развернув плечи, думает, что даже немертвой прыгуньей быть не так уж плохо. Ведь теперь она вечно юна, да и кто хотя бы на миг не мечтал стать властителем жизней других? – Когда-нибудь ты уйдешь, – говорит ей однажды Пенни. – Все уходят. Бетти улыбается. Она не хотела бы умирать, не хотела бы совершать того прыжка, но теперь, когда она уже немертвая, выбора у нее нет. А идти дальше страшновато, да и не очень хочется пока. – Тебе еще надоест, – уверяет Пенни. Пенни работает жнецом уже четырнадцать лет, с девятьсот двенадцатого года, и не выглядит так, будто ей надоело, поэтому Бетти ей не верит. В конце концов, раз уж этот прыжок привел ее к такой не-жизни – нужно получить от этого все возможное. Бетти теряет тот момент, когда перестает считать годы. Время идет, и все стремительно меняется. Только привыкнешь к одному фасону платья – уже нужно носить другой, только освоишь один способ вождения автомобиля, как изобретают новый… Мир меняется слишком быстро, невероятно быстро, и Бетти перестает подсчитывать не-прожитое время. Теперь она считает только их – тех, кому помогла уйти. Когда-то – Бетти не знает, когда – ей впервые приходит в голову мысль разложить их по пакетам. «У меня ничего от них не остается, – думает она. – А ведь они разные. Я вот – прыгунья. И немертвая. А остальные?» Бетти продолжает работать и начинает сортировать – пока что мысленно, запоминая особые черты каждого. Годы проносятся мимо нее, но она их не считает. Этот парень, Мейсон, просверлил себе голову. Об этом сообщает Руб, когда утром выдает им задания. «Он искатель», – думает Бетти. Мешка «а здесь лежат фото тех, кто обкурился и покончил с собой наиболее диким способом» у нее нет, но она думает, что неплохо бы его завести. Фотокамеру она купила себе сама, в год, который забыла посчитать. Так ее классификация из головы переместилась в мешки… и продолжает разрастаться. Парень по имени Мейсон оказывается неплохим, хоть и чересчур хиппи. С ним даже работу делать интереснее: вдвоем они находят самые неординарные решения. Руб ворчит на них, но он постоянно ворчит – за столько лет Бетти к этому уже привыкла. Все добытые на работе деньги уходят на платья – не истребить в ней этого желания красиво одеваться – и на фотографию. Бетти становится в ней настоящим экспертом, она лучше всех разбирается в объективах, пленке и способах проявки готовых фотокарточек, хотя на самом деле ее интересуют только ее мешки. Мешки наполняются быстро, и Бетти заводит новые и клеит на них ярлычки. Мешки переезжают вместе с ней в каждое новое жилье, и помогающий их таскать Мейсон часто злится, но Бетти не обращает на него внимания. – Что ты пытаешься найти? – спрашивает эта новенькая, Рокси, у нее в один дождливый день. У Рокси скверный характер, это Бетти поняла с первой же встречи. «Колючка, – классифицирует она. – Немертвая колючка». Бетти не показывала ей своих мешков, но, работая вместе, трудно не заметить фотоаппарат. – Мне показалось, – продолжает Рокси, – что ты что-то ищешь. Вот ты их фотографируешь, с какой-то целью ты ведь это делаешь? Бетти пожимает плечами. Когда-то она думала, что найдет закономерность. Она жнец, она работает со смертью – и ей искать, по какому принципу смерть забирает. Потом Бетти поняла, что распределение гибели, строгие графики – не то, что она хотела бы найти. Куда больше, на самом деле, ее интересует, как и почему уходят жнецы. Бетти работает у Руба уже шестьдесят лет, она знакома со многими – и никто не может ответить на этот вопрос. И ее классификация тоже не может. Рокси смотрит на нее то ли с насмешкой, то ли с сомнением. Бетти сверяется с запиской в руке, а затем, подняв фотоаппарат, снимает. Когда Бетти была еще живой прыгуньей, она никогда не думала о новом тысячелетии. «Не в моей жизни», – знала она. Сейчас, будучи уже немертвой, она, бывает, берет в руки книжки: Бетти не особая фанатка чтения, но порой все-таки интересуется фантастикой. Это кажется ей забавным: она ведь не-проживет еще долго и сможет воочию убедиться в правильности прогнозов писателей. Почти ничто из того, что писали о новом тысячелетии в начале и середине двадцатого века, не сбывается, и это тоже кажется Бетти забавным. Она делает модную прическу, носит красивую одежду, ездит на машине, пользуется компьютером, но, в сущности, не-живет точно так же, как и восемьдесят лет назад. Ее мешки с фотографиями становятся неподъемными. Некоторые, самые первые, рвутся от старости, и Бетти бережно перекладывает еще черно-белые снимки в новые и клеит новые ярлычки. Она ничего не ищет в этой классификации. Ей просто так нравится. Нравится раскладывать людей по мешкам – раз уж ей самой мешка не досталось. Бетти работает у Руба уж восемьдесят лет, это дольше, чем Мейсон и Рокси. Не дольше, чем Пенни, но та давно перешла на непыльную работу, и Бетти даже не знает, не-жива ли она еще. Может, Пенни давно ушла. Может, она ушла, как должна была уйти Бетти. Туалетное сиденьице – забавная девчонка. Идеалистка: когда-то Бетти тоже была такой. Бетти тоже не верила в то, что говорил ей Руб: до того самого момента, как первая душа высвободилась под ее ладонью. Джордж колючая, как Рокси, и безрассудная, как Мейсон, но Бетти почему-то кажется, что больше всего Туалетное сиденьице похожа именно на нее. Впервые за эти восемьдесят лет Бетти думает, что она нашла кого-то, кому может передать мешки со своей классификацией. Отчего-то кажется, что уж Джордж-то найдет им правильное применение. Единственное, что смущает и раздражает – осознание того, что это не ей решать. Джордж вполне может уйти раньше, уйти туда, где все эти люди, чьи фотокарточки старательно разложены на кучки, и тогда Бетти добавит ее фото в один из мешков и продолжит собирать души, как восемьдесят лет до того. Бетти не решается признаться себе, прячется за улыбкой, но где-то очень глубоко внутри понимает: ей надоело. Быть вечно юной немертвой прыгуньей было здорово только первые тридцать лет. Потом это все – эта классификация, мешки, поиски чего-то неизвестно чего – все это было попыткой найти смысл и понять: что в этих людях такого особенного, почему они все уходят, а она, Бетти, должна оставаться? Руб говорит, это случайность. Лотерея. Но Бетти не верит: сорокалетний опыт общения с Мейсоном убедил ее, что нет такой лотереи, где нельзя было бы смухлевать. И появление этой девочки, Джордж, которая похожа на нее, которая стала ее подругой, – смешно, две немертвые подруги, – превращает смутное интуитивное ощущение в смутную же решимость. И решимость эта крепнет с каждым уходящим человеком. – Я прыгунья, – говорит она однажды Джордж и знает: та положит ее фото в нужный мешок, когда придет время, и Бетти совершит свой последний прыжок.