Искажение Хора

Темнота – их давний друг, потому что искать свет мучительно, больно. Что один, что другой убедился в этом на собственной шкуре, каждый – по-своему. Их встречи никогда не проходили при свете, и тому было множество причин. Лишь там, где они сидели, по сырой штукатурке стен и фигурным сводам плясали тени. Чтобы рассеять самый густой мрак хватило всего пары мазков пламени в изогнутой жестом руке. Отсвет скользит по золотой маске одного и спешит убраться подальше, поселяясь где-то в красно-чёрном свечении вина в бокале другого. Человек и эмиссар наконец отошли от стола, заваленного колбами с кровью и бумагами, на которых сплетались в многообразии десятки формул, предположений, схем. На сегодня у них с этим покончено. Их союз нельзя было назвать простым – встреча за встречей рождали недосказанность, которую в конечном счёте кто-то вспарывал словом, обнажая искусно сплетённую ложь. Никто из них так и не опустился до обвинений, но Амелл первым оборвал этот круг, потребовав ясности. Что ж, он не был разочарован. Когда миновала пора холодной отстранённости, как утекло затем время горячих споров и обнажённых откровений, рискующих с воспалённого шёпота сорваться на крик, и они остались до беспомощного честны перед друг другом – тогда их союз переплавился заново. Узорами на стали, чернью на золоте. Куда бы ни вела дорога благих намерений, каждый имел свои причины идти по ней. И глупо отказываться от союзника, которого так щедро бросает на каменные плиты судьба. – Рад, что ты нашёл время заглянуть без своих спутников, – произносит Архитектор. Амелл рассеянно кивает, пытаясь стряхнуть с себя печать усталости. – Они всегда будут насторожены, – он пожимает плечами и перехватывает со столика бокал. Сам плеснув себе вина, обводит взглядом угольную тьму комнаты. – «Бдительность в мире»… за это я их и беру, знаешь ли. Малефикар улыбается и отирает перепачканный вином уголок губ. Никаких следов на запястьях, о нет – для жертвы под рукой всегда найдётся кто-нибудь более подходящий, а если необходимость и заставит рвать собственные жилы, целительные чары тут же стянут кожу и за несколько дней избавят от уродливых рубцов на запястьях. Всё, что делает Амелл, в его исполнении сродни искусству, и Архитектор не может не признать, что иметь дело с ним много приятней. Чем возиться с податливым, но совершенно бесхитростным разумом, подточенным скверной и словами убеждения, не лучше ли вложиться в союзника, который в состоянии увидеть всю картину? – Мои агенты разыскали этого человека, – говорит он. – Было весьма забавно узнать, что мы родственники. – Ты уже решил, как ввести катализатор? – Настойка Авернуса вполне неплохо показала себя на испытаниях. Экспериментальный образец, но, я думаю, мы быстро узнаем, подействовало это или нет. – А условия… – Лучше не бывает, – бокал опустел, и страж его отставил, обернувшись к собеседнику. – Всё предельно естественно: секретное письмо Стражей, охотники за наградами, тайник, благодарность. У этого Хоука туговато с деньгами, так что, думаю, он не станет привередничать. – Хорошо. – Амеллу давались такие комбинации, и Архитектор оставлял их ему на откуп. Командор Стражей весьма умело использовал полученные от него сведения. Неудивительно, что именно он возглавлял их орден в Ферелдене. Амелл хмуро изучал колдовское пламя в своей руке. – Меня всё ещё смущает этот твой… друг. Губы Архитектора против воли изогнулись в улыбке. Кем-кем, а другом он бы его не назвал. – Сетий… может представить определённые сложности, но если твой одержимый справится с Церковью, мы сэкономим уйму сил, пока они будут терзать друг друга. – Очень надеюсь, – всё ещё мрачно проговорил Амелл, недовольно скривившись, – что его не занесёт не туда. Ревностное стремление. Поспешность. Всё это было знакомо Архитектору, и потому он не находил причины обрывать Командора. Эти прорехи в их общем полотне он может залатать сам. Умению ждать непросто учиться. Амелл творил не в тех условиях. Архитектор понимает. Когда в твою спину дышит Мор, некогда ждать последствий и взвешивать. Кровавое безумие чёрной удушливой волны скверны и глупость людская выковали того, что перед ним. Чему приходится учиться Архитектору, так это уважению. – Те образцы, что ты прислал, оказались полезны. – Рад слышать. Порт Амарантайна вот-вот отстроят, и поставки будут чаще. – Ты мог спасти город. Пламя на секунду замирает, тень от руки Амелла сплетается пятном на стене. – Мог, – не стал отрицать Командор. – Но иногда людям полезно напомнить, чего стоит их кодла без защиты. Когда Амелл говорил о своих подданных, натянутость пропитывает слово за словом и, верно, кто-то другой мог бы счесть её за яд. Но Командор не просто ненавидел дворянство и народ эрлинга. Густая замесь – непонимание, гнев, глохнущее с каждым всплеском их недовольства отчаяние. «Я делаю всё как лучше, зачем вы упрямитесь?» Он испытывал подобное – когда-то. Замедляющая отрава, ржавчиной напластовывающаяся на здравый смысл. Некоторые отказываются признать благо не потому, что им не по вкусу цена. Им претит само благо. Должно ли такое заботить? Ведь это не он неправильный, не его глупость милосерднее уничтожить. Амелл потёр виски – пламя соскользнуло, растекаясь по истёртым временем плитам пола. – К воротам Башни Бдения движется ещё одна толпа идиотов, – стиснув веки, выдыхает он. Пламя затухает и воспоминание о свете умирает вместе с ним. – Небольшое нападение порождений тьмы? Помощь. Предложение. Ему не доставалось такой роскоши. До появления Амелла. Ответная любезность. – Буду крайне признателен, – новый отсвет рождается на руке, проступает вымученная улыбка. Ничто не должно мешать их работе. Фундамент великого, более значимого, чем чаянья кучки недовольных, уже прочно вгрызался в Ферелден, а скоро семена прорастут пожаром через Киркволл-Эмериус, Город Цепей. Прямиком к Церкви, бесполезному людскому конструкту, уродливому голему, которому никогда не заменить собой манящего и губительного притяжения Тени. Что есть вера, как не инструмент для великого дела? И достойна ли существования вера, если она из инструмента становится основой? – Андерс уже прочно засел в Киркволле, так мне сказали, – замечает Амелл. – Если ситуация там хоть наполовину такая, как уверяют мои люди, взрыв сотрясёт не только Вольную Марку, но прокатится и по Орлею. А отзвуки этой Песни разнесутся везде. Сама земля станет неизгладимо меняться, преображённая кровью, необходимой для любого добротного построения. В Тевинтере это знали и помнили, но остальной мир забыл. – Это будет самая большая Мастерская, в которой мне доводилось работать, – произносит Архитектор, и Амелл, отвлечённый от завораживающего течения пламени, пристально смотрит на него через разделяющую их тьму. В его голосе слышится то же предвкушение, какое чувствует он сам. – Мир уже наша мастерская, – улыбается он, но глаза его серьёзны. Их время на исходе, и Амелл поднимается. Командора Стражей ждут свои заботы, Архитектора – свои. – Я зайду, как будет время, но до того ещё может нагрянуть кто-нибудь с письмами. – Шаги Командора отдаляются. – Присмотрись к посланцу. Он всё ещё не может отделаться от привычки бросать крючок и красноречиво молчать, мол, ну же, жди, любопытствуй. – Присмотрюсь, – обещает Архитектор. Шаги Амелла уже совсем далеко. – А за Мор спасибо, – останавливаясь у выхода, произносит он. – Как раз искал способ выбраться из этой дурацкой башни, пока Ульдред окончательно всё не развалил. И Страж-командор уходит, оставляя в лаборатории Архитектора множество вещей, над которыми стоит подумать.