art of deviation

Чимин неторопливо шаркает по тротуару, стирая слой подошв новых рибоковских кроссовок, вперившись недовольным взглядом в скрытый вязаным слоем красной шапки затылок Чонгука, ритмично двигающийся в соответствии с походкой его обладателя. — Я рад, что ты наконец нашёл время выбраться на воздух, хён, — просочившаяся формальность не имеет искренности и особого значения. — Мы очень давно не проводили время вместе, не так ли? — после сказанного Чонгук резко оборачивается и Чимин врезается лбом ровно в яремную впадину между его ключиц. — Аккуратнее, хён, — сплошная насмешливость и елейность скользят в каждом произнесенном «хён», отчего Чимина невольно потряхивает словно коктейль в руках бармена. Чимин морщится от серо-зеленого цвета ветровки напротив и отодвигается, уклоняясь от прикосновения шершавой ладони к его практически морковным волосам. Чонгук озадачено приподнимает штрихованную бровь на действия друга, отворачивается и продолжает идти вперед. — Чонгук-а, может лучше сходим в кино? В прокате появился годный хоррор, трейлер которого я еще с весны задрочил на повторе, — Чимин знает, что это не даст никакого эффекта, но все равно делает попытку. — Я обещал Юнги и Намджуну, что приду и не один. Они будут ждать меня и тебя, понимаешь? — теперь тротуар расширяется и Чимин находится с Чонгуком рядом. — Но сообщить что мы не придем, не так сложно, — Чонгук лишь разочаровано вздыхает, выпуская из полости рта пелену молочного пара. — Хён, ключевое здесь: «я обещал», — Чимин хмурится и затыкается: закатывать истерики вроде «для тебя они важнее, чем я» отнюдь не в его стиле, тем более причина тут совсем иная: если Чонгук дает обещание, он его выполняет вне зависимости от обстоятельств. Чимин убеждается в этом вновь, когда сидит на старом кожаном диване с расходящимися швами, расположенном по середине небольшой, но весьма уютной гостиной с пепельно-пурпурной краской на стенах, суккулентами в пластиковых горшках на полу и большим прямоугольным столом, отодвинутым к окну, где ровными рядами расставлена разношерстная выпивка, принесенная Юнги из круглосуточного магазина и закуски в керамических тарелках, наспех приготовленные Джином. Чимин познакомился с друзьями Чонгука несколько мгновений назад, когда радостный Намджун, представившийся своим творческим псевдонимом «Рэпмон», открыл им входную дверь и они зашли в чужой дом. С первых минут знакомства эти парни не вызывают в нем ни грамма доверия, а скорее осязаемое кожей напряжение, невидимо зависшее в воздухе и подкатывающее к глотке чувство тревоги, которое Чимин старательно душит в себе самовнушением. Он молчит и ничего не говорит Чонгуку, хотя, наверное, должен, но он уверен, что друг не придаст этому значения, отмахнется и посмеется над ним, поэтому Чимин утыкается в экран смартфона и пропадает на просторах социальных сетей. Алкотрип начинается с приходом двоих, незнакомых даже Чонгуку, Тэхена и Хосока и звонкого хлопка пробки от шампанского, которое, впрочем, отставляется в сторону с едким комментарием "бабское поило" со стороны Намджуна. Юнги разбрызгивает медово-смолянистые капли элитного Хеннесси на покрытый пленкой CD-диск — их с Намджуном новый микстейп, вышедший всего неделю назад, но уже занявший вторую строчку во многих музыкальных чартах. Собственно, по этой причине двое счастливых музыкантов проставляются с ярым рвением и желанием обдолбаться по максимуму, и Чонгук не является исключением. Чимин не понимает какого черта ещё находится здесь: единственный знакомый заливает дорогой алкоголь в глотку, абсолютно забыв что пришел сюда не в одиночку, а остальным откровенно похуй на него, отчего становится обидно до зубовного скрежета. Чимин привлекает нежелательное внимание, уронив собственный телефон с колен и становится мишенью для шести пар глаз. — Мы и забыли, что ты здесь, мышонок, — Чимин хмурится от обращения и охмелевшего голоса парня с выбеленными волосами и прозрачной фарфоровой кожей, одетого в джинсовую куртку (насколько он помнит, это и есть Юнги). — Присоединяйся, Чимин-и, — в отместку бросает такой же изрядно выпивший Чонгук, придвинувшись к нему ближе и хватает за край чиминовой футболки с «Joy Division». В это время остальные наблюдают за развернувшимся зрелищем, а Тэхен (Чимин сразу запомнил его по сизо-бежевому свитеру тонкой вязки) красноречиво давится кровавой мэри и заходится оглушительным грубым кашлем. — Я отлить, ты со мной? — резко обращается Намджун к Юнги, приводя затянувшуюся паузу в движение. Чонгук разжимает пальцы, отпуская скомканную хлопковую ткань, а Чимин сглатывает накопившуюся от нервозности слюну и садится на прежнее место. Дискомфорт Чимина возрастает с каждой выпитой бутылкой горючей жидкости друзьями Чонгука и странным поведением того же Хосока, который после похода в уборную смеется более истерично и неконтролируемо, чем прежде. Парни постепенно набухиваются до точки невозврата: Намджун периодически клацает по сенсорной стереосистеме, меняя саунд и вытаскивает Джина танцевать, на что тот лишь огрызается и отпинывается от навязчивого пьяного партнера по несостоявшемуся танцу. Хосок липнет к Тэхену подобно нечаянно влетевшей мухе в паутину, на что тот картинно закатывая глаза, удаляется в ванную, возращаясь с расфокусированным взглядом и глубокими расширенными черными океанами зрачков. Сползший по стене Юнги ощущает, что голова наполняется горячим свинцом, а мысли растекаются в разные стороны, оставляя все меньше осознанного ощущения реальности, неизбежно погружая в водоворот тотального расслабления и плавающих кислотных оттенков перед глазами. От продолжения алкомарафона это не останавливает: с каждым стаканом Юнги более уверенно и охотно берет из рук Тэхена новую порцию напитка, уже не чувствуя вкуса выпитого алкоголя на языке. Через некоторое время он не замечает, как оказывается с Тэхёном в тесном помещении туалета и с блаженной улыбкой на лице берет пакетик с белым порошком из тонких музыкальных пальцев друга со странной не присущей себе покорностью. Педантично и аккуратно разделяет сыпучее удовольствие на три узкие ровные дорожки банковской картой, с жадностью вдыхает через скрученную в трубочку купюру тысячи вон и остатки втирает в десны, откидывая макушку на ледяные керамические панели и сквозь вакуум улавливая «как же охуенно», сказанное бархатистым баритоном сбоку. Как они снова появляются в комнате, Юнги не помнит, зато ощущает приятное покалывание в теле, всепоглощающую пустоту внутри черепной коробки и видит едкую, контрастную с радужными переливами пелену тумана вокруг. Все выглядит ярким, расплывчатым, иллюзорным и сюрреалистичным. Даже Чимин, выглядевший сейчас как огромная оранжевая клякса с примесью темно-синих чернил не кажется больше никчемной серой массой так некстати оккупировавшей диван, а вызывает искренний интерес. Юнги понимает что залип, когда Тэхён осторожно пихает его в бок и, немного наклонившись, тихо шепчет на ухо: — Действуй, хён, не бойся. Трахаться. Невыносимо хочется трахаться. Пока остальные, не замечая странно сложившегося союза, продолжают разгоревшуюся пьянку, Тэхен протягивает Юнги небольшую таблетку и, дождавшись пока тот повернётся, подмигивает, уже успев придумать что-то в своей больной голове. Юнги глубоко плевать на чужие ебанутые идеи, главное чтобы его не задевало, а потерпеть можно. Сейчас значительно важнее осуществить свои. Юнги плетется к постепенно собирающемуся воедино из разноцветных кусков краски Чимину, по пути чуть не падая пару раз из-за заплетающихся ног, но все-таки достигая цели, плюхается рядом, изрядно испугав этим парня, который зажимается сразу и загнанно смотрит на него, пугаясь искривленного в удовлетворительной улыбке рта на чужом лице. Юнги вообще-то по девочкам и попросить Намджуна вызвать шлюх не представит проблемы, но Чимин в данный момент пробуждает в нём ползучее и обжигающее низ живота желание грубой силой овладеть чужим подтянутым телом, доставляя максимум боли ни в чем неповинной жертве. Улавливать кричащую мольбу остановиться во взгляде, в движениях, болезненных всхлипах дышащего человеческого тела под собой. Сейчас это не кажется Юнги чем-то жестоким или неправильным, наоборот, догоняет нетерпением. В следующее мгновение он кладет таблетку под язык и придвигается к Чимину плотнее под внимательным взглядом удобно расположившегося в кресле Тэхена, уже ждущего с предвкушением разворачивающегося перед ним акта сексуальной девиации. Юнги резко опрокидывает Чимина на диван, удобно располагаясь между его рельефных мягких бедер и намертво прижимает собой к мягкой поверхности, одной рукой обхватывая запястья чиминовых кистей, чтобы пресечь попытки сопротивления и затыкает его рот своим языком, закладывая под чужую язычную поверхность таблетку MDMA. Чимину ничего не остается, как ощущать расцепление химии в своей полости рта, с надеждой смотря в подернутые поволокой похоти и безумия глаза напротив. Юнги не ждет пока Чимина накроет тёплой волной релакса и короткого искусственно моделированного удовольствия. Он начинает действовать сразу, приковывая свое внимание к чужой ширинке. Та поддаётся не сразу, но спустя несколько неудачных попыток, Чимин остается без брюк, а немного позже и без нижнего белья, которое отлетает куда-то в сторону кресла. Юнги замечает как в темных зрачках Чимина расцветают разноцветные искры медленно расползающейся эйфории и довольно улыбается, видя ответную реакцию. Юнги раздвигает ноги Чимина немного шире и уже собирается протолкнуть в него первый палец, как рядом появляется глупо улыбающийся и пошатывающийся Тэхён. — Юнги-я, возьми, так удобнее будет, — невинно предлагает он, протягивая вилку из нержавеющей стали. Юнги берет предложенный ему столовый прибор и тут же резко вгоняет тупой стороной в ничего не понимающего Чимина, начиная буквально трахать его ей, то глубоко всаживая, то резко вынимая. Чимин при этом молча залипает на матовый потолок и смазано улыбается, явно видя там что-то крайне загадочное и волшебное. Юнги продолжает незамысловато растягивать Чимина, пока подвинувшийся для лучшего обзора Тэхен не командует остановиться. Юнги весьма послушно убирает ставший ненужным предмет и, приподнявшись, приспускает с себя штаны вместе с боксерами, а затем, присев обратно, приставляет головку члена к анусу, грубо проталкиваясь наполовину и блаженно прикрывая глаза от обволакивающей узости. Чимин в этот момент резко распахивает глаза и рот, частично приходя в себя и протяжно кричит, зажмурившись от захлестнувшей боли и наивно выставляет руки вперед, пытаясь оттолкнуть Юнги от себя, но своими бесполезными действиями лишь привлекает внимание оставшихся в комнате Хосока и Чонгука. Юнги находится внутри полностью, когда к ним плавно присоединяется Чонгук, который вполне удобно расположившись на полу рядом с головой Чимина, с напускной нежностью целует друга, проводя языком по приоткрытым пухлым губам и оставляя на щеке слюнявый след, а потом подмигнув ему, отправляет в него помимо находящегося там члена Юнги свой указательный палец, растягивая когда-то бывший девственным проход сильнее. — Чонгук, пожалуйста, не надо, остановись, — слезные просьбы Чимина лишь подстрекают Юнги усилить силу и глубину толчков. Лицо Чонгука украшает издевательская ухмылка и вновь припечатав губы Чимина легким поцелуем и напоследок успокаивающе погладив по щеке, он приказывает увлёкшемуся процессом Юнги, повернуть Чимина на бок, чтобы Чонгук тоже имел возможность войти. Когда именно Хосок начал снимать все на камеру никто не заметил, но его громкий смех, граничащий с истеричностью теперь сопровождает процесс, отражаясь от стен и заглушая постепенно становящиеся тихими крики Чимина. Юнги нехотя выполняет желание макне и, выйдя из порядком растраханного Чимина, переворачивает его на бок, лицом к Чонгуку, давая и ему возможность развлечься, незамедлительно снова заполняя его, устроившись сзади, обхватив Чимина поперёк живота. Чонгук, не теряя времени, забирается на освободившееся место, стягивает черное худи, оголяя торс, и теснее прижимается к беззвучно плачущему Чимину, нежно поглаживает бедра подушечками пальцев и попутно успевает оставлять багровеющие черешни засосов на чувствительной шее, пока Юнги резко и весьма грубо двигается сзади, хрипло постанывая. Чонгук собирает обветренными губами соленые градинки с чужого лица, попутно пытаясь протолкнуть два пальца разом, которые проходят плохо. Чимин до сих пор узкий, но Чонгука это не останавливает: он с завидным упорством и неприсущей себе резкостью вставляет их как можно глубже, не заботясь о чувствах Чимина, задыхающегося от резкой, разрывающей боли, распахнувшего рот в немом крике и ногтями впившегося в его широкие блекло-бежево-охристые плечи. Чонгук упрямо раздвигает пальцы в стороны, сильнее растягивая гладкие мышцы и приобнимая внезапно ставшего таким хрупким и ослабленным Чимина за талию. Максимальный тактильный и зрительный контакт проходится наждачной бумагой по извилинам головного мозга, выравнивая дорогу к тотальному безумию в которое катится каждый из них. Самым первым по идеально гладкому пути спустился Юнги. Теперь пришла очередь Чонгука. Пройдясь ладонью по песочной коже чужих бедер, Чонгук запрокидывает одну ногу Чимина на собственную талию, придерживая за заднюю поверхность голени. Полный решимости, он плавно и медленно вводит собственный член внутрь Чимина и судорожно выдыхает, захлебываясь влажным прокуренным воздухом комнаты. Обращает глаза к бездне отчаяния и смирения во взгляде столь желанного им на протяжении нескольких лет Чимина. Чонгук ощущает густое расползающееся чувство удовлетворения и маниакальной радости от того, что, твою мать, его сексуальные фантазии, выращиваемые в теплице его извращённого сознания наконец проросли в реальность. Желание насадить Чимина всегда занимало одну из лидирующих позиций. Чонгук отчетливо слышит и чувствует эпидермисом раздробленные аритмичные вдохи с выдохами, шекочащие его приоткрытые в беззвучном стоне губы и ловит, глотает чиминово дыхание, упиваясь им. Сосредоточившийся на основном объекте своего давнего вожделения, он запоздало переключается на соприкосновение своей возбужденной плоти с чужой и от накативших ощущений шумно выдыхает через нос. Юнги не прекращает вдалбливаться в разомлевшее от бессилия тело, терпящее такое количество боли одномоментно. Чимин больше не сопротивляется, только смиренно принимает весь этот пермаментный пиздец, напоминающий сочетанную галлюцинацию больного шизофренией, которого уже ничто не спасет. Собственно, как и Чимина. Он пытается не упасть и не погрязнуть в бесконечной пропасти с выворачивающей внутренности пыткой и отчаянно цепляется за выступающие в области сочленения с плечевым суставом ключицы Чонгука как за единственную возможность вынести все это. Безмолвное «не надо», никем не услышанная тысячная просьба остановиться и Чимин утопает в новом горячем импульсе страданий — Чонгук несдержанно поддается бедрами вперед. В отличие от слетевшего с катушек после двух доз кокаина Юнги, двигающегося размашисто и с особым остервенением без определенного ритма, Чонгук ощущается тягучим и плавным: его движения становятся растаявшим маршмеллоу — он причиняет намного меньше болезненных ощущений. По крайней мере, так кажется Чимину. Но следующим мгновением он готов забрать слова обратно и растворить их шипучей таблеткой анестетика в бескрайнем океане физических и моральных терзаний. Теперь оба верхних партнера самозабвенно отдаются собственному наслаждению, получая блаженство от самых глубоких проникновений, трения, создающегося между их половыми органами и гладкими узкими стенками и от ощущения простаты, в которую они стараются попасть с особым усердием. Пальцы одной руки Чонгука впиваются в ребра Чимина, а второй, вдавливаются в мышцу голени, его зубы оттягивают мочку уха и спускаются к шее, захватывая кожу её основания. Ладони Юнги сжимают чиминовы бедра до лилово-багряных гематом, перемещаются на ягодицы и его охрипший голос приобретает изнеможденную скрипучесть. Чимин хватает аромат шизоидного припадка и алкоголя ртом и задыхается, потому что впервые за все время насилия с хрустом шейных позвонков, запрокинув голову, срывается в полный наслаждения стон от внезапно прошедшего по всему организму электричества, приятно покалывающего в кончиках пальцев и на тонкой коже припухших, украшенных алыми трещинами губ. Ненадолго. Тэхен до этого молчаливо наблюдающий за процессом со стороны, сидя в мягком кресле, резко поднимается и направляется к месту развернувшегося действия. По пути он скидывает абсолютно лишнюю в данный момент одежду, не отрывая взгляда и облизывая постоянно пересыхающие губы. Нить с реальностью поддерживается лишь за счет сдавленного приступообразного смеха Хосока, улавливаемого где-то на периферии сознания и воспринимаемого словно сквозь толщу слоёв густого воздуха. Достаточно возбуждённый член затрудняет движения и Тэхен, не удержавшись, прикасается к нему, начиная медленно надрачивать. По мере приближения, движение руки по стволу ускоряется, гармонично смешивая его томные вздохи с вымученными всхлипами Чимина и симфонией удовольствия сухого осиплого, но весьма мелодичного сочетания стонов Юнги и Чонгука. Подойдя к Чимину вплотную, он грубо хватает того за макушку и приподнимает голову вверх для собственного удобства. Затем, надавив на его нижнюю челюсть, принуждает разомкнуть сжатые губы и бережно погладив по щеке свободной рукой, проталкивает член в рот. Чимин давится от упирающегося в глотку органа и выпускает его с характерным звуком, на что Тэхен незамедлительно раздражается и отвешивает звонкую пощечину, заставляя шире открыть ротовую полость и вновь принять до основания, млея от ощущения гладкой обволакивающей слизистой. Его пальцы вплетаются в выжженные цветом марокканского апельсина волосы, но потрясающе мягкие после покраски, напоминающие шелковистые атласные ленты и ладони поглаживают по голове в качестве поощрения за послушание. Бедра подрагивают пред совершением короткого стартового толчка. Чимин старается сдерживать рвотный рефлекс от головки члена, расположенной ровно на корне языка и с трудом пытается не сомкнуть челюсти вокруг напряжённой плоти. Тэхен не выдерживает медленного темпа и начинает стремительно вторгаться внутрь рта. Чимин с непривычки закашливается от раздражающих горло возвратно-поступательных движений. В настоящий момент все внимание в совокупности с эмоциями концентрируется на появившемся источнике, доставляющем порцию прежде неизведанных ощущений. Получающие наслаждение Юнги и Чонгук становятся неосязаемыми подобно миражу в раскаленной пустыне и единственное что остается материальным — сорванные гортанные хрипы Тэхена сверху. Смуглые длинные пальцы давят на щеки, подразумевая их принудительное втягивание и Чимин беспрекословно выполняет потребность, не являющуюся собственной. Тэхена догоняет взрывным фейерверком разнообразных оттенков чувств, рассыпающихся шипящими искрами под закрытыми веками, когда скользкий язык проходится по всей длине, а во рту становится более тесно и горячо. Чимин отстраненно улавливает надломленные выдохи, обжигающие взлохмаченный влажный затылок и вгрызающиеся в истерзанную кожу бёдер тупые короткие ногти. Юнги переходит на невъебическую скорость по сравнению с Чонгуком, который сохраняет размеренную частоту проникновений. Жидкость вязкой консистенции, толчкообразно заполняющая задний проход, давит на внутренние стенки, заставляя испытывать ощущение наполненности. За грудиной с оглушительным треском ломается прежнее состояние пассивности и сменяется опустошенностью, тошнотворным писком в ушах, внезапным потемнением на сетчатке, обрезающей связь с настоящим и разливающейся внутри черепа чернильной кляксы, всасывающей оставшиеся мысли. Тэхен первым замечает подозрительно расслабленное состояние Чимина, который вдруг прекращает работать ртом и высвобождает его до сих пор возбужденный орган. По помещению раздается приглушенный шорох ступней Юнги, не спеша собирающего разбросанные по полу личные вещи и мерное дыхание уставшего, но не перестающего снимать Хосока, облокотившегося на спинку дивана. Тэхену приходится доводить себя до настолько желаемой разрядки самостоятельно: сомкнув пальцы в тугое кольцо вокруг пульсирующего ствола, он умножает интенсивность скольжения в несколько раз. Раздающийся хлопок дверей и уходящего Юнги никто не замечает, не отвлекаясь от процесса. Чонгук игнорируя бессознательное состояние Чимина не останавливается, лишь крепче удерживает его и вжимает ослабленное тело в мягкое изголовье. Затяжной полнотелый глубокий стон облегчения прокатывается по аметистово-выбеленным стенам: Тэхен пачкает белесой спермой умиротворенное лицо Чимина. Шумно выдохнув и откинув голову на ближайшую стену, он размазывает капельки пота со лба в попытке отдышаться. Спустя пару минут Тэхен трясущимися после пережитого оргазма руками натягивает нижнее белье, чуть не спутав его с боксерами Чонгука, ставший грязно-бежевым свитер и измявшиеся светлые джинсы, в спешке покидая помещение от внезапно накрывшего отходняка после употребления кокса. В одиночку Чонгук имеет Чимина до темных разводов перед глазами и гулкий набат пульсирующих артерий болезненно отдаётся в висках, заполняя сознание расплавленным свинцом. Дыхание приобретает ломкость и приблизившись к апогею удовольствия Чонгук с отчаянным вырвавшимся рычанием, изливается в растраханное отверстие, миксуя собственный и чужой оставшийся эякулят, всаживая зубы в основание плеча. Выходит с пошлым шлепком, наблюдая за стекающими по внутренней поверхности бёдер дорожками молочно-кремового цвета. Красная кнопка, оповещающая о скором выключении камеры начинает подсвечиваться и Хосок суматошливо сохраняет отснятую запись, закрывая дисплей и полностью отключая устройство. Цепляется за дверную ручку и вываливается в коридор на полусогнутых затекших ногах. Чонгук, предварительно поднявшись с дивана, находит собственную скомканную одежду и напоследок взглянув на Чимина, до сих пор не пришедшего в себя, накрывает его обнаруженным серым покрывалом, надеясь, что тот ничего не вспомнит. Со скрипом дверей, выпустивших последнего человека комната становится морозно-холодной и погружается в мёртвую тишину до следующего утра.