"Петер, не надо..."

- Петер, не надо... Он положил руки на грудь шведу и попытался отстранить его от себя, удержать на расстоянии хотя бы вытянутой руки. Не получилось. Тэгтгрен перехватил запястья Алекси и потянул на себя. - Почему? Почему не надо? - проговорил он почти в губы парня. - Ну потому что... Я не хочу... Я... - он не мог все прямо и четко высказать, потому что постоянно уворачивался от губ шведа, настойчиво пытавшихся поймать губы финна. - Ну что ж ты делаешь? - с легкой улыбкой прошептал Петер, отпуская одну руку Алекси, правда, лишь для того, чтобы свободной рукой повернуть лицо Аллу к себе и удержать его так несколько секунд, чтобы все-таки поцеловать. Алекси недовольно и обреченно застонал ему в рот и опять вывернулся. Его синие глаза негодующе смотрели в насмешливые карие глаза Петера. - Что такое, мальчик мой? - Ну я же просил! - Что? - вежливо уточнил швед. - Ну... не трогать меня! Петер, ну что ты словно не понимаешь ничего! Я же сказал, я больше не... не буду этим заниматься. - Чем - этим? - с легкой улыбкой переспросил Петер опять. - Я... Я не буду больше спать с тобой. Наши встречи надо прекратить. - Говоря это, Алекси уткнулся взглядом в грудь мужчины и не поднимал глаз. - М... Вот оно что. Ну и почему ты так решил, можно поинтересоваться? Алекси вздохнул. - Я теперь... Ну, сам ведь знаешь, это ненормально! И потом, ты ведь женат... - Ты ведь уже тоже, - вставил комментарий Тагтгрен. - Ну да, и я уже тоже. Короче... - Знаешь, раньше это никому не мешало. Придумай что-нибудь оригинальнее. И потом, мы с тобой так часто видимся, что это, такие «частые» встречи, вообще никому мешать не могут. - Петер... - Алекси нервничал и не знал что сказать. - Ну что «Петер»? Алекси, солнышко, что ты опять вбил себе в голову? - под видом отеческой заботы швед мягко обнял и прижал к себе упрямого парня. Алекси опять вздохнул. - Понимаешь... Я вот как бы... ну, того... ну я не знаю, как сказать, ну... - Скажи как есть. Ты же «Дикий ребенок», такой вот безбашенный злой рокер. Чего ты ломаешься, как целочка на первом свидании? - Ну потому что... Потому что это личное, понимаешь? Ну, я хотел сказать, что... - он собрался с духом, вдохнул и выдохнул: - у меня есть... парень. Он меня любит, я люблю его, и я не хочу ему изменять, вот. Он наконец посмотрел твердо в глаза шведа. - Ах вот оно что!.. Нуу... Хм, а тебе не кажется, что ты изменил мне? - хитрый Тэгтгрен приподнял бровь. - Ну... не знаю, но... Понимаешь, мы же не встречались... Так, просто... А мы с ним встречаемся. И у нас есть чувства. Да. - А я, значит, ничего к тебе не чувствую. Ну и ты просто так был у меня в постели, - скептически заметил Петер. - Нет, ну... Ну Петер! - возмущенно воскликнул Алекси, понимая, что его загоняют в угол. - Ты прекрасно знаешь, почему ты... почему мы были в одной постели! Никаких чувств, кроме похоти, там не было. Ты сам это прекрасно понимаешь. - Значит, все-таки элементарное блядство... - с меланхоличным вздохом и еле-еле заметным сарказмом проговорил Петер. - А мне казалось иначе. Честно сказать, я видел это несколько по-другому. Не буду говорить о любви, ладно с ней, но все-таки... Лично я ощущал что-то больше, чем похоть. И, признаться, надеялся на какую-то взаимность. Не хочу говорить много пафосных слов, но, похоже, ты почти что разбил мне сердце, мой мальчик. Да, я все это представлял себе по-другому. Оказалось, зря. Жаль. Он снова нежно обнял и прижал к себе озадаченного финна, со вздохом сожаления проводя рукой по его волосам. Тот не уворачивался, наоборот, несмело и смущенно обнял шведа в ответ и положил голову ему на грудь. - Извини, я не знал... - тихо проговорил Алекси. - Не знал что? - Что ты чувствуешь. Как ты к этому относишься. Я не видел этого всего. - Малыш, ты разве не видел, как я за тобой бегаю? - тихо со смешком ответил Петер. - Или зачем, ты думаешь, мне надо звонить тебе постоянно, приглашать на встречи, зачем, в конце концов, я вообще не сделал вид еще тогда, что ничего не было? Нет, я все так же ищу встречи с тобой, жду, пока ты ответишь мне на и-мэйл, и в ответе будет нечто типа «да, я буду свободен, и мы сможем встретиться». Я не знаю, Алекси, я постоянно занят, студия, группа, но все это только помогает мне бороться с собой и не думать постоянно о тебе, не сходить с ума, что ты где-то не рядом. И учти, это все при том, что я не гей. И у меня есть семья - жена, ребенок, которых я очень люблю. Почему ты этого всего не видишь? Может, просто не хочешь видеть? Тогда тебе давно надо было сказать: видал я тебя в гробу, Петер Тэгтгрен, и твои чувства тоже. Но ты только сегодня мне это говоришь. Почему? Швед еще раз ласково погладил финна по голове и приподнял его лицо, смотря прямо в глаза. Алекси сглотнул комок, внезапно ставший в горле и перекрывающий дыхание. Он не знал, что и ответить. - Не знаю, Петер, не знаю, - прошептал он, отводя взгляд. - Алекси... - Петер осторожно коснулся губами губ Лайхо. - Я... мне тебя не хватает. Честно. И это не из-за похоти. - Но я не могу... - с тихим стоном Аллу качает головой. - Да, да, конечно... - Петер опять прижимает к своей груди его светловолосую голову. Если честно, то да, сначала он хотел просто затащить парня в постель. Было что-то особенное в этом, что-то иное, чем спать с женой, да и с любой другой женщиной. Что-то такое и грешное, и священное в совращении этого парня. Даже и не в первый раз. Но каждый раз его приходилось словно заново совращать. Это вам не физическая девственность. Это человеческая душа - душа светлая и до сих пор наивная, чистая, почти как у ребенка. Не тело, а душу каждый раз совращал Петер. И получал необъяснимое удовольствие, видя, как эта душа каждый раз бьется в агонии собственной непорочности. Душа Феникса... Но сейчас он говорил правду. Ту самую, о которой обычно он предпочитал не задумываться. Потому что она была... неудобной какой-то. Ну что же это такое, правда, что он ощущал почти физическую зависимость от этого парня? Никуда не годится. Но это и есть правда - женщина, которую никто не хочет видеть голой. Мысль о голой женщине помогла направить настроение и поток размышлений в другую сторону. Именно в ту, которая больше нравилась Петеру. О том, что он собирался сделать чуть раньше. Петер проводит руками по телу этого невыносимого парня, который заставил его чувствовать себя так странно. Проводит чувственно, не пропуская ни одной детали рельефа, позволяет возбуждению медленно распространиться по всему своему телу. Он снова тупо хочет его. Хочет грубо и сильно. Хочет заставить его стонать и вскрикивать от боли и наслаждения. Хочет довести его до слез и истерик. Так, как было в первый раз. Он снова касается губ финна, уже настойчивее, тот не уворачивается, и Петер радуется про себя, что подзагрузил парня. Пока он думает, можно заняться своим делом... Еще более настойчивый поцелуй, уже чуть прикусив его губку. И еще. И еще, и снова, пока швед не просовывает язык в рот парня. Тот не отпирается уже... И Петер прижимает его к стенке, получая необъяснимый кайф от податливости этого большого и дикого ребенка, послушности, от глубоко спрятанной душевной чистоты... Петер с легким рычанием подхватил Алекси и понес его на кровать. Там быстро раздел его, на некоторое время остановился и просто молча смотрел на обнаженное тело финна. В глазах парня были просьба и тень страдания, взгляд шведа пугал его, но он ничего не сказал, а просто закрыл руками лицо. Тэгтгрен расстегнул ремень, ширинку и опустился на кровать - точнее, прямо на Лайхо, усевшись тому на бедра, уверенным жестом отвел руки финна от лица и прижал к кровати по обе стороны головы. Наклонился, начал их целовать, переходя от ладоней и запястий к более чувствительным местам. Плечи, ключицы, шея, грудь. Отстраняется, демонстративно стягивает футболку и плотно прижимается голой кожей к телу под собой, ртом накрывает нежные разомкнутые губки финна... - Уй! - не удержался от восклицания Алекси: Петер неожиданно и больно укусил его за губу. - Извини... - коротко прошептал швед, оторвавшись от поцелуя. Он принялся целовать тело парня, оставляя то засосы, то укусы. Херра Лайхо только вздыхал да шипел... пока Тэгтгрен не опустился ниже, к бедрам, одной рукой поглаживая быстро отвердевшую плоть финна. Тихие мелодичные стоны ласкали слух Петера, возбуждая все сильнее и сильнее. Лучше может быть только его перемешанный со стоном крик... И он приспускает штаны и ложится поудобнее между ног Алекси. Смотрит ему в глаза. И входит резко и сильно, не отрывая взгляда. Он так хотел увидеть все это в выражении его лица... - Ааах!.. - прерывистый громкий стон, судорожно напрягшийся и выгнувшийся Алекси задыхается и закатывает глаза под лоб, веки трепещут, пальцы сжимаются на простыне... Прекрасно! Он великолепен! Петер неспеша выходит, почти весь, и снова атакует тело финна, на полную длину, быстро, резко и сильно. Он снова вскрикивает и выгибается. Швед всем телом прижимает Алекси к кровати и... От такого секса у Аллу на глазах даже слезы выступили. Ритмичное быстрое... насаживание на кол - вот что ему показалось поначалу. О да, он сильно отвык от своего яростного шведа! Но все равно, черт побери, Петер трахался офигенно. И скоро Алекси уже не просто постанывал от удовольствия - он, весь мокрый от пота, бился под Тэгтгреном в неподконтрольных конвульсиях и не мог сдержать таких же непроизвольных вскриков и стонов... Петер отрывался на полную катушку. Он слишком долго ждал этого дня - дня очередной встречи, - чтобы теперь сдерживать свою... страсть и ярость. Почему ярость? Потому что он был зол: на Лайхо - за то, что заставил его, Тэгтгрена, чувствовать все это, за то, что он стал для него таким желанным и почти необходимым, за то, что он так долго увиливал, а теперь говорит, что уходит окончательно... За то, что он такой... такой, как есть, и это так задевает Петера. На себя швед тоже злился - за эту странную слабость по имени Алекси Лайхо, эту чертову педерастическую слабость. Ну как так можно, а?! Ему это по статусу не положено просто! Но все «можно» и «не можно» попросту испаряются из головы, когда мозг начинает закипать от самого вида или голоса этого оторванного финна... За это он сейчас и получает вместо нежности, что накопилась в груди Петера и вытесняла даже дыхание, злобный агрессивный напористый трах. Хотя ему, кажется, это нравится... Фак, как же он стонет... Оу фак... Его звонкий голос, его высокий умоляюще-призывный протяжный стон заставляют Петера чуть ли не разрывать парня пополам... и кончить. Да еще как кончить! «Это я только что кричал?» - с сомнением подумал швед. Наверное, да, горло до сих пор перехватывает, и он снова рычит... От удовольствия. До сознания медленно и словно издалека доносится странный звук. Петер чувствует вздрагивания. Поднимает голову и несколько секунд пытается понять, что такое с этим парнем делается. - Петер... Ты сукин сын... не мог еще сдержаться? - он смеется и плачет одновременно, извиваясь и кусая губы, рукой сжимая свой член. Он просто еще не кончил, отчего и истерический припадок. Ха, подумаешь, проблема. Петер кладет его ноги себе на плечи и встает на колени, ставя Алекси в «березку». Свой еще эрегированный член поместил обратно туда, откуда только что вынул. И, придерживая ноги любовника, положил ладонь на его член, провел легонько, чуть сильнее, охватил и... Петер сам чуть снова не кончил от вида, как белые брызги падают на лицо Алекси, на волосы, летят в глаза, и он еле успевает зажмуриться, на губы и в открытый в крике рот... Парень чуть не поперхнулся, глотая попавшие в горло капли собственного семени. Языком слизывает сперму с губ и хочет вытереть ее со всего лица, но Петер удерживает его руки и любуется этой до безобразия пошлой картиной. «Надо было и мне кончить ему на мордашку», - подумал он мимоходом. Пальцами одной руки стирает сперму с лица Алекси и всовывает их ему же в рот. Парень облизывает, молодец, сообразительный... Швед наконец с видом «делай, что хочешь» отпускает вторую руку финна и позволяет ему нормально лечь на кровать. Тот наконец вытирается, а Петер думает, кого или что ему напоминает эта картина. Унижение. Послушание. Проглоченное молча оскорбление. Собака, которую то пинают ногами, то ласково треплют за загривок. Побитый, слабый, беспомощный и потому зависимый от чужой милости щенок. Некоторое время назад он был почти готов сказать что-то подобное о себе. Ему казалось, что его словно кормят подачками и дразнят, но не дают полностью то, что он заслужил. А теперь он понял. Понял, кто есть кто на самом деле и как себя чувствует. Собакой, той самой то побитой, то помилованной беспомощной собакой он точно не был. Он понял теперь, почему этот невероятный финский парень избегал его и хочет все прекратить. Только теперь он это понял. И почувствовал, как сжимает горло в комок нечто. Жалость. Он его любил. А теперь вот пожалел. Наконец-то пожалел. Он с трудом сглотнул тот самый ком, что мешал ему вздохнуть, и сморгнул невесть откуда взявшуюся влагу на глазах. Так, поволока, но... - Алекси... - хрипло прошептал он, не в силах справиться с эмоциями. Он хотел сказать... Что? Что тут можно сказать? «Как мне тебя жалко!»? Конечно... А он смотрит снизу вверх тебе в глаза. Непередаваемое выражение - смесь сексуального экстаза и даже безумия, отрешенного восторга с упреком и обидой не то щенка, не то уже взрослой и умной, но оттого не более счастливой собаки... Он молчит и просто смотрит, ожидая, что ты хочешь сказать или сделать теперь. Ждет с усталым интересом и настороженностью. Он не верит, что так легко отделался. Не верит тебе, но ты сильнее, и потому он молчит и ждет твоей милости. В груди что-то перехватило дыхание и до боли сжало сердце. И ты следуешь какому-то чувству: порывисто прижимаешься к нему, зарываешься в волосы, нежно и благодарно целуешь шею с несколькими отметинами твоих губ и зубов, соленоватые от слез и семени щеки, прокушенные и припухшие от твоих засосов губы, недоуменно смотрящие чуть испуганные глаза... И шепчешь так искренне и честно, как никогда с ним не говорил, так, что тебе самому больно: «Прости...» Прости меня... Потом вы пойдете в душ. Он хотел побыть там один, но ты нагло подсмотрел, что он там делает - то ли матерится шепотом, то ли проклинает, то ли просто бредит сквозь невидимые в струях воды слезы... Ты пришел к нему и туда. Он встретил тебя молчаливым упреком, но ты был очень нежным, предупредительным и заботливым - ты старался поухаживать за ним, подарить ему то, что на самом деле давно хотел ему отдать - всю ласку, нежность, заботливость к человеку, которого вообще не должно было быть в твоей жизни... Ты хотел, чтобы он не боялся тебя. Не ожидал очередной грубости. Чтобы он тебе доверял. Чтобы почувствовал себя с тобой уютно. Чтобы он хотя бы подумал - даже если не скажет вслух, – что не хочет уходить отсюда... Что хочет остаться с тобой. Просто быть рядом... А он все равно не верил. Не верил в то, что такое может быть. И от этого недоверия тебе хотелось чуть не выть. Но ты сам виноват в этом. Ты проводил его аж до самолета. Он отказывался, но ты настоял. На прощание ты как мог нежно поцеловал его в щечку и коснулся губ - при всех, но все словно пропали на миг со вселенной. Ты прошептал ему тогда: «Я люблю тебя. Я позвоню тебе. И ты звони... Я буду ждать тебя». Было чувство, словно в сердце что-то отрывается. Словно вы прощались навсегда. Он так и хотел, но ты из последних сил надеялся на лучшее. Надеялся, стиснув зубы и зажмурив глаза, чтобы задавить ту чертову поволоку на глазах. Надеялся, сжимая в руке горлышко бутылки в баре, где много людей, тут ведь ты точно не дашь себе волю... Ты позвонил сразу, как только он прилетел домой. Он не поднял трубку. Ты звонил вечером и ночью. И на следующий день. Тот же результат. Ты звонил еще через пару дней. Одно и то же. Он не отвечал. Ты решил ждать еще несколько дней. Безрезультатно... Спасаясь от депрессии, ты сутками напролет работал. Это здорово отвлекало мысли. Ты старался думать о своей семье. Ты старался, и мир словно начал понемногу возвращаться на свое место. Начал... Он позвонил вчера вечером. Сам. Они с группой в Швеции, выпал свободный вечерок, можно собраться вместе, как когда-то... бла-бла-бла и все такое. Но на душе светлей. И в голове каша. И сердце периодически грозит выскочить из груди. Но все это пустяки. Они снова встретились. И кажется, все нормально. Он не увидел того недоверия в его глазах. Петер Тэгтгрен вздыхает на полную грудь и с легкой улыбкой смотрит сквозь сигаретный дым на жизнерадостного финского парня, а тот вдруг улыбается именно ему... Все хорошо. Все снова хорошо. (... - 30/11/2010/)