Maybe

- Иди за ним. - Какого черта это должен делать я? - Чжунэ складывает руки на груди, из своего угла наблюдая за тем, как дрожит от злости Чживон. Дрожащий от злости Чживон, пожалуй, одна из любимейших вещей в рейтинге у Чжунэ, после фанкама с фокусом на Ханбина в женском платье, их дебютного альбома, мандарин и плюшевой акулы, которую ему подарил кто-то из фанатов (про фанкам и плюшевую акулу Чжунэ никогда никому не признается даже под страхом смерти). - Потому что я, блядь, так сказал, - Чживон пинает его, и Чжунэ встает, потирая ушибленную ногу и гордость, чудом проглатывая слова возмущения и "больно, между прочим, мудацкий хён", и всё-таки выходит из зала, оставляя за собой тонкий шлейф из презрения и ненависти ко всему живому. Очень наглому, крикливому и безглазому живому. Чживон старше, Чживон мудрее, Чживону виднее, как будет лучше. Чжунэ отомстит ему когда-нибудь потом. Чжунэ не знает, какого хрена Чживон свалил всё на него. Ханбин вспылил, ладно. Ханбин вылетел из тренировочного зала, хлопнув дверью, с кем не бывает, но Чжунэ не был этому причиной. Он вел себя прилично (насколько такое возможно), не дерзил (почти) и не ошибался во время репетиции. Но, самое главное, Чжунэ никогда не был тем человеком, который мог найти нужные слова, чтобы успокоить и поддержать лидера в тяжелые минуты. А Чживон, на минуточку, был еще так называемым его лучшим другом. И вот какого хрена тогда, скажите, а. "Блядские хены", - думает Чжунэ, поднимаясь по лестнице к черному входу в студию. Почему он пошел именно сюда - совершенно непонятно, но по какой-то магической случайности именно здесь, на одном из пролетов уличной лестницы, стоит, застыв как каменное изваяние, Ханбин. Донхёк бы пошутил что-нибудь про высшие силы или судьбу, которая свела их вместе, но Чжунэ мысленно шлет все в жопу. Он не верит в эту ерунду, зато верит в силу чужих привычек. Много времени было в запасе, чтобы изучить их вдоль и поперек. Это место освещается плохо, здесь нет ни камер, ни окон, и Чжунэ видит сгорбленный силуэт их лидера, вырисовывающийся на фоне чернеющего неба. - Хён, - Чжунэ тянет полувопросительно и очень недовольно, подходя ближе. Ханбин вздрагивает, но не поворачивает голову. - Иногда мне кажется, что мы как рыбы, застрявшие в колодце, - подает голос Ханбин, глядя куда-то вверх. Чжунэ тихо фыркает, выражая свои мысли по этому поводу. Его заебала эта дворовая философия. И блядские загоны. И дикая усталость тоже заебала. И бесконечные нудные лекции от старших. Но Чжунэ держится, глотая недовольство, выплескивая его в песнях. Куда выплескивает его Ханбин, Чжунэ не знает. Надеется только, что рэпа и танцев ему достаточно. - Будешь читать мне лекции? - Обойдешься. Я тебе не Чжинхван - хён, - добавляет Чжунэ и, кажется, Ханбин искренне благодарен, что это так и есть. Ему не хочется лекций от Чжинхвана, не хочется обжигающих псевдоприободряющих прикосновений Чживона или проедающего душу насквозь взволнованного взгляда Юнхёна, оставляющего после себя бесконечное чувство вины. Чжунэ же просто стоит рядом и недовольно сопит, и Ханбин тонет в чужой ауре уверенности и  превосходства над всем миром, будто бы впитавшееся в его кровь с молоком матери. И это – именно то, чего Ханбину так не хватает прямо сейчас. - Чего пришел-то тогда, - шепчет Ханбин, и Чжунэ пожимает плечами в ответ. Он собирается сказать, что он и не хотел - это все проклятый Чживон, - но вовремя прикусывает язык. Ханбин выглядит слишком помятым и уставшим, каким-то неправильно, трогательно уязвимым, и в то же самое время – напряженным, как струна, которая вот-вот лопнет. Чжунэ замолкает, боясь смотреть в его сторону дольше пары секунд, потому что лидер выглядит бесконечно обнаженным перед всем миром (заключающимся в одном конкретном Чжунэ), и это кажется чертовски неправильным. - Как у тебя это получается, - внезапно почти истерично бросает Ханбин, поворачиваясь к Чжунэ и впиваясь пальцами в ворот его куртки, - Как? Чжунэ не очень понимает, что именно Ханбин имеет в виду, но отстраниться не пытается - позволяет Ханбину толкнуть себя к стене и замереть рядом, вцепившись в грубую ткань дрожащими пальцами. - Я просто... - лицо Ханбина совсем близко, но его взгляд - бесконечно далеко. Он направлен куда-то в параллельную вселенную, где он - обычный парень, без кучи обязанностей, ответственности и правил, с каждым годом придавливающих к земле все сильнее, не позволяющих пошевелиться и вздохнуть. Этот пустой, безжизненный взгляд всегда собранного Ханбина пугает до чертиков и холодного пота. - Думаешь слишком много, - Чжунэ кривит губы в противной невеселой усмешке, снимая с себя руки Ханбина, и толкает к стене уже его самого. - Должен же хоть кто-нибудь из нас это делать, - парирует Ханбин, возвращаясь из придуманного мира в мир настоящий. Чжунэ ликует внутри, потому что тот незнакомый, отстраненный Ханбин пугает его до холодного пота, а с этим он хотя бы знает, что делать. - Руки убери. Чжунэ запоздало осознает, что все это время стискивал в ладони запястье лидера, и, ухмыльнувшись, сжимает пальцы еще сильнее. - Сука… - Ханбин возмущенно стонет и бьет его свободной рукой по плечу, заставляя охнуть от неожиданности. Они борются некоторое время, скорее для галочки, чем всерьез, обзывая друг друга обидными словами и ставя друг другу мелкие синяки и ссадины по всему телу, пока Ханбин внезапно не запрокидывает голову и не стонет, едва слышно, но так отчаянно, что у Чжунэ все переворачивается в груди там, где должно быть сердце. И сладко тянет там, где находится член. Чжунэ опускает взгляд и застывает. Он слабо отражает тот момент, когда все в его жизни скатилось в такие ебеня, и почему прямо сейчас, вместо того, чтобы, скажем, залепить Ханбину по лицу привычную пощечину, он сжимает его член сквозь джинсы. Но, судя по тому, как болезненно Ханбин заламывает брови, дрожа в его руках, но даже не пытается освободиться, он все делает правильно. Чжунэ думает, что почему бы и да. Ведь это - всего лишь еще один способ достать Ханбина, вывести его из себя и заставить выбраться, наконец, из раковины, в которой он так старательно прячет свои настоящие чувства уже несколько лет подряд. Он шевелит пальцами, удобнее перехватывая чужой член через ткань, и Ханбин изо всех сил вжимается спиной в стену, глядя вперед каким-то непередаваемо-шокированным взглядом. Чжунэ ухмыляется уголком рта и подается ближе, расстегивает чужие джинсы. Это странно - трогать кого-то, кто не ты сам, но член Ханбина горячий, гладкий, твердеющий под его грубоватыми прикосновениями, и словно создан для его руки. Чжунэ наслаждается тем, как его ладонь плотно обхватывает ствол, щекочет и дразнит чувствительную кожу, и тем, как Ханбин задушено шипит в ответ на каждое новое касание, едва слышно всхлипывая ему на ухо. И собственный член Чжунэ дергается в ответ на эти восхитительные, пошлые и слишком откровенные звуки. Ханбин застывает, словно камень, и лишь мелко подрагивает в его руках. Он не сопротивляется, но и не помогает - просто стоит, вцепившись руками в стену, и кусает губы. Ладонь у Чжунэ прохладная и сухая, и это почти больно, но Ханбин только беспомощно выдыхает воздух, запрокидывает голову и едва слышно стонет сквозь сжатые губы. Чжунэ видит, как он изо всех сил царапает шершавую стену содранными ногтями, чтобы держать себя в сознании, чтобы не подаваться бедрами навстречу его руке, но это нормально, это правильно, так нужно прямо сейчас. Чжунэ ускоряется, наслаждаясь тем, как Ханбин становится все более несдержанным и громким, как он всхлипывает, беспомощно и жалобно, как стонет своим прекрасным голосом, когда Чжунэ, мстительно улыбаясь, царапает ногтем влажную головку или сжимает пальцы у основания слишком сильно. Ему бы поцеловать Ханбина прямо сейчас, сказать что-нибудь нежное на ухо, но эти ванильные радости - явно не к Чжунэ, его жизнь к такому не готовила, поэтому он ускоряется, наслаждаясь чужими болезненно-сладкими стонами. Но поцеловать все равно хочется до дрожи во всем теле. Это то, о чем думает Чжунэ, когда Ханбин издает последний, самый громкий стон, запрокидывает голову и кончает с тихим, почти болезненным "Чжунэ" на устах, забрызгивая вязкой спермой чужие пальцы. Чжунэ едва ли не физически чувствует, как из лидера выходит вся усталость и злость вместе с последней каплей спермы, которую он позволяет себе подцепить с головки большим пальцем и размазать по чужому животу. Ханбин никак не реагирует на эту выходку. Он очень похож на спущенный воздушный шарик, моргает ошеломленно и часто, и обмякает, привалившись к стене. Чжунэ хочется прижать его к себе, обнять, ударить, вдавить в стену - и еще много чего хочется, но он только отстраненно наблюдает за тем, как Ханбин наспех приводит себя в порядок дрожащими руками. Его мокрая челка липнет ко лбу, он часто облизывает искусанные губы, и Чжунэ снова очень хочется его уебать (выебать?), но он просто стоит и даже не дергается, когда Ханбин подходит ближе. Он позволяет Ханбину повиснуть на своем плече. Непослушная рука тут же поднимается, неловко придерживая его за талию, и Чжунэ подумает об этом новоприобретенном рефлексе когда-нибудь в другой раз. Сейчас у него – Ханбин, тепло привалившийся к его плечу, с совершенно нездоровыми шальными глазами и мелко подрагивающими пальцами, которыми он бездумно рисует узоры на предплечье Чжунэ. На его шее расцветает синяк, так похожий на засос, и Чжунэ думает, что в следующий раз это обязательно будет засос, и даже не удивляется, когда думает о том, что следующий раз в принципе будет. И, кажется, понимает, почему Чживон вытолкнул искать Ханбина именно его. (Ему всё ещё очень хочется его поцеловать). Чжунэ, расслабившийся на пару минут, вновь напрягается, когда Ханбин вдруг пьяно смеется, поднимает руку и, прикоснувшись пальцами к своим губам, следом тычет этим же самым пальцем прямо в нижнюю губу Чжунэ. - Ты отсосешь мне? - Это звучит и как обещание, и как приглашение, и еще черт знает как. У Ханбина лихорадочно горят щеки и блестят глаза. - Ты ебанулся? – Опасно щурится Чжунэ, в разрез со своим недовольным тоном слишком аккуратно поддерживая размякшего лидера под спину. Ханбин улыбается, неловко цепляясь пальцами за рукав его куртки. В этом жесте столько немой благодарности, что Чжунэ поневоле улыбается в ответ, чуть мягче и теплее, чем все вокруг привыкли. Чуть счастливее, чем стоило бы позволить кому-нибудь увидеть. Может быть, может быть.