честно говоря

верь в лучшее, жизнь – это танец под присмотром чуткого бога.

школа закончилась незаметно и немного пугающе, ставя прямо перед пустой пропастью жизни. куда кого первым хватали – тот туда и шел, да вот только переходили через перевал не все. ойкава была удивлена больше хаджиме. хаджиме думала, что это в порядке вещей. ойкаву пригласили в модельное агентство – на матчах та всегда смотрелась шикарно, это хаджиме знала; это хаджиме видела, это все видели, но хаджиме знала и так. все разбрелись по своим уголкам, и мало кому повезло: ушивака продавал мороженое в 'баскин робинсе' с этой тупой маленькой шапочкой, кагеяму занесло в рыболовный промысел, про кенму ходили слухи от биржи до проституции, ханамаки помогал маме с домашним магазинчиком пельменей и все в таком духе. сначала всем казалось, что ойкаве повезло больше всего. даже у иваизуми мелькнула такая мысль. но тоору не подходила по некоторым параметрам. хаджиме стучится тихо, но квартирка у тоору маленькая и пустая, и ей кажется, что она слышит собственный стук изнутри. тоору волочит ноги по полу. у тоору свалялись волосы. она улыбается – губы светлые и в мелких трещинках. — хаджиме. заходи! ты слышала про солнечное затмение? — да. — девушка спотыкается о бутылку. вся комната завалена пепси лайт. — я спала. окна в квартире ойкавы большие, светлые и заклеенные рисовой бумагой. сквозь них пробивается серое солнце, заливая комнату серебром и концентрированным душным воздухом. ойкава не имела привычки заправлять футон – обычно просто ногами сбивала в угол. сейчас сил хватало не всегда. тонкой, как сухой ветке ивы, ойкаве нужно было освободиться еще от трех килограмм. хаджиме не улыбалась, хаджиме теребила короткие черные волосы и протягивала пакет с едой. вся она была рассчитана на то, что всю можно будет оставить в кормушке или у двери для кошек. она не заставляла тоору есть – привычка отказывать себе, наконец, укоренилась в ней, а все съеденное отправлялось в туалет. неизвестно откуда, но в ойкаве еще оставался жизненный запал. (честно говоря, больше, чем в иваизуми) (иваизуми оставалось только верить, что однажды тоору выживет, однажды она захлебнется пепси и выживет) тоору целовалась вяло и нежно, почти с опаской смотрела на свои запястья и ногой запихивала под футон канцелярский ножик. (словно хаджиме не знала, что к шрамам у моделей там относятся лояльно) (словно она не видела обратную сторону запястий тоору) (словно она не касалась ее, словно не жила по соседству и не врала ушиваке, как у них все классно) впрочем, хаджиме относилась к больной, сломленной и безнадежно-веселой тоору слишком бережно. весь ее запал был истрачен. (отдан ей) — ива-чан, обними меня. иваизуми прикасалась осторожно, обводя кончиками пальцев выпирающие кости и тонкие венки. она боялась сломать уже сломанное и сама пыталась быть счастьем. в квартире тоору дышалось тяжело, углы заросли паутиной и пустыми бутылками. у себя в голове ойкава строила бутылочные дворцы. три килограмма – и она – ; (а что теперь с ними будет)