Искусство проигрывать

      От прикосновения к холодному камню стены по спине пробегает дрожь – вниз, от непривычно обнаженных плеч до талии, стянутой мучительным корсетом. В свете маленького окошка на двери тесной кладовой постоянно движутся быстрые тени. Суетливые голоса, выкрики, смешки за стеной прокатывают дрожь еще ниже, и она зависает где-то в стремительно слабеющих коленях. Давление чужого тела усиливается, и сдавленное дыхание вырывается хриплыми рывками. Губы не целуют – они жалят, мучают, вгрызаются в податливую плоть. Подчиняют своей воле и порождают демонов, как древнейшая магия крови. Недаром малефикары проходят посвящение на оргиях – настоящие последователи, а не сбежавшие из Круга недоучки. В такие моменты сожаление об отсутствии магического дара остреет и горчит – маги тренированы сопротивляться соблазнам. Эта же одержимость кажется непреодолимой.       Зубы смыкаются на изгибе шеи – пока дразняще. Пока. Пальцы Элиссы нехотя зарываются в волосы на затылке, вплетаются в вихры и отклоняют голову. Шепот резок и уверен, но в нем предательски дрожит сожаление.       – Нет. Следы.       В полутьме его брови изгибаются полунасмешливо, полуудивленно. Раньше ее это не беспокоило. Но раньше никто не обращал внимания, если среди неизменной россыпи ссадин, гематом и кровоподтеков под доспехами появлялись несколько новых. Не сейчас, когда тело скулило в холодящем шелке, тысячи глаз глядели оценивающе, придирчиво, липко, а всепобеждающий воин превратился в изнеженную куклу. Временно, но от того не менее мерзко.       Он понимает, хоть и кусает ее губы с явным недовольством. Но все же не отказывает себе в диверсии и одну за другой вынимает шпильки из прически, которую накануне около часа укладывали вышколенные служанки Аноры. Локоны падают на плечи, путаются в мозолистых пальцах. На ее возмущенное мычание рука, лежащая на горле, сжимается до хрипа. Следов не останется. Лишь демоны ведают, откуда ему известен этот предел. Как и то, почему от этого в животе скручивается до болезненности сладкий узел.       В затылок давят щербатости на камне, и это кажется самой изощренной лаской. Ногти беспомощно скребут по грубой мешковине сваленных у стены тюков, юбки цепляются за нагромождение ящиков. Стоять поистине становится проблемой. Шнурки на корсаже распускаются быстро, хотя пальцы лишь пробегают по ним, как по струнам лютни. Спина прогибается, кожу обжигает прохладой, и грудь умоляюще ложится в сжимающие ее ладони. Наклоняясь, мужчина глухо рычит, поцарапывая ложбинку щетиной, сжимает зубы на затвердевших бусинах сосков, и дрожь проносится по всему телу, заставляя закусывать губы в попытке сдержать стоны. Ей некуда деть руки – он не велел себя касаться, и мешковина жалобно хрустит, под ней явственно перекатываются острые зерна, одаривая пальцы новой болью. Еще одной. Стоны сдерживать все сложнее.       Бедра нетерпеливо подаются навстречу, стараясь прижаться плотнее, почувствовать его горячность. Но проклятые юбки притупляют все ощущения, и Элисса чуть ли не плачет от досады. И тут же чувствует, как они подлетают, сминаясь шелком между настойчивых пальцев, как широкая ладонь бесстыдно ощупывает бедра и раздвигает колени. Она замирает в предвкушении, готовая умолять и заранее бесконечно благодарить – только бы почувствовать его внутри. Пальцы пробегают по тесьме чулка, напряженные донельзя, и впиваются в обнаженную кожу выше. Ему хочется сорвать с нее все эти раздражающие помпезные тряпки. Нельзя. Само существование каких-либо запретов ощутимо взвинчивает его дерзость, и рука немедля перескакивает выше.       Не обнаружив на ней белья, он поднимает голову и одобрительно усмехается, смотря в затуманенные похотью глаза. Усмехнувшись в ответ, она изворачивается и ерзает на жесткой руке, давая почувствовать свое возбуждение. Мужские брови снова изгибаются, будто он раньше не знал, как действует на нее. Что каждый раз надменная миледи течет, как сучка, в его присутствии, с тех самых пор, как впервые поймала этот бесстыже изучающий взгляд. Неизвестно, что такого он тогда увидел за ее грозно сведенными бровями, пока она, выкрикивая указания, усиленно строила из себя командира, героиню и бесстрастного убийцу. Откуда узнал, что ей действительно нужно, и как заставил ее саму в это поверить. Сейчас она уже не спрашивает себя – разум не в силах этого осознать. И когда пальцы грубо врываются в истекающее лоно, сжимают в горсти складки, яростно теребят и царапают клитор, она только шире раздвигает ноги, извиваясь и поскуливая от восторга.       Звуки за стеной отчего-то становятся отчетливее и громче. Свет в окошке пропадает – кто-то из слуг решил устроить перепалку прямо у двери в кладовую. Опасность быть обнаруженными лишь абсурдно обостряет ощущения. Мужчина улыбается хищно и, зажимая ей рот свободной рукой, еще больше ужесточает ласки. Глаза жмурятся, но нельзя им подчиняться – он хочет видеть ее мечущийся безумный взгляд. На грани удушья Элисса дергает головой и захватывает губами закрывающие их пальцы, покусывает подушечки, обводит их языком и вздрагивает от удовольствия, когда он просовывает их глубже в рот. Смотрит с вопросом, ожидая поощрения, и он, помедлив, едва заметно кивает.       Губы благодарно сжимаются, завязки на гульфике путаются в жадных пальцах. Горячий затвердевший член упирается в ладонь, и она любовно проводит по нему рукой, оттягивая кожицу, сжимая так, как он любит, очерчивая вздувшиеся вены. На заостренном желанием лице не дергается ни один мускул, лишь глаза наполняются тьмой, пожирающей остатки ее самообладания. Не в силах больше терпеть, девушка тянет его к себе, кусая пальцы, забрасывает ногу ему на бедра.       Но это никогда не происходит по ее сценарию. Именно поэтому он так сводит ее с ума. Она даже не успевает осознать, как оказывается вжатой лицом в исцарапанные ею же мешки. Зерна под грубой тканью колют щеку, раздражают чувствительные до боли соски, движение холодного воздуха обвивает обнаженные мокрые бедра. В запахи копченостей, сыра, алкоголя, сухофруктов, пряных трав и специй вплетается другой – вязкий, животный, умопомрачительный. Шероховатые ладони мнут ягодицы, пощипывают, раздвигают, но ее страждущая плоть остается без внимания, и, прогибаясь, она требовательно подается назад. Почувствовав упирающуюся во влагалище головку, Элисса задерживает дыхание в мучительном ожидании. Член скользит между складок, дразнит, проникает ненамного и снова отклоняется. В груди булькает нечто, слишком похожее на рыдания, томление внизу живота становится невыносимым. Засранец, почти ласково думает она и срывающимся шепотом тянет:       – Пожалуйста.       Последние звуки переходят в протяжный стон, когда мужчина резко входит в нее до упора, и она больно закусывает свою руку, зная, что не сможет больше молчать. Он двигается отрывисто, размашисто, буквально вбиваясь в ее нутро, впивается пальцами в кожу, дышит хрипло и рвано, и волны яростной дрожи пробирают ее до кончиков пальцев. Только чувство оскверненной крови может действовать так же дико, так же застилает глаза багровой пеленой, так же простреливает мышцы злыми молниями. Едкая смесь страха, боли, жестокости и желания. Он знает, как ей это нравится, – единственный. Единственный, кому она позволила это узнать.       Подступающие спазмы накручивают узел внутри до предела, и она почти бессознательно тянется к месту соприкосновения тел, чтобы ускорить разрядку. Но мужская рука перехватывает ее запястье на полпути, скручивает до хруста и заводит за спину, прижимая между лопаток в ворох откинутых юбок. Он останавливается и сипло рычит, а она скулит, дергаясь и ворочаясь, умоляя продолжать, простить, наказать – все, что угодно, лишь бы это безумие не прекращалось. Звонкий шлепок по заднице отражается от стен неожиданно громко, и звуки за дверью затихают. Представив себе во всех красках, что будет, когда кто-нибудь войдет и застанет ее в таком виде, Элисса сжимается от ужаса и – внезапно – дрожит от возбуждения. Повернув голову, косится на дверь. Тени исчезают, сопровождаясь топотом удаляющихся шагов. Ей хочется смеяться – надрывно, в голос, но вместо этого она снова подается назад и снова получает шлепок, отдающийся горячей вибрацией по всей глубине, обволакивающей член. Вжимаясь лицом в свое плечо, она душит вскрик – боли, удовольствия, восхищения.       Запястье освобождается, пятерня вбирается в волосы, комкает их, накручивает на кулак, запрокидывает голову. Она шумно дышит сквозь оскал улыбки и послушно складывает ладони перед собой, выгибаясь так, чтобы полностью поглотить его собой. Помедлив еще секунду, он, наконец, вознаграждает ее за покорность. Сильными, глубокими толчками, ускоряя темп, отклоняя ее голову еще сильнее. А после скользит рукой между ног, сам сжимает клитор между жестких пальцев и терзает его до тех пор, пока она не начинает глотать воздух, хрипеть, сдерживая крик, трепетать и захлебываться в накатывающих волнах оргазма.       Напряжение уходит, и твердые колючие мешки кажутся пуховой периной. Так всегда было. Может быть, лишь благодаря ему багровые дороги войны не довели ее до полного помешательства. С ним она слабая и мягкая – нечто иное, чем все привыкли видеть. С ним она может позволить себе проигрывать. Забыться и прекратить решать судьбоносные вопросы. Просто отдаться чужой воле, не пытаясь предугадывать события. Это свобода – возможно, в самом извращенном из ее пониманий.       Легонько похлопывая по бедрам, он выходит и переворачивает ее, усаживает на нижний ярус мешков, скользит влажным членом по губам. Элисса безропотно открывает рот, слизывая с него свои пряные соки, вбирает его полностью, смыкает губы и кладет мужские руки обратно себе на голову. Он блаженно вздыхает – в первый раз, и теперь уже она смотрит на него с удивлением. Но руки, зарываясь в волосы, тут же задают ритм, и она может лишь следовать желаниям любовника, поворачивая голову, сглатывая, впуская его так глубоко и так резко, как ему хочется. Последний рывок – головка упирается в горло, и плоть на ласкающем языке вздрагивает и пульсирует, наполняя рот острым семенем. Его ноги дрожат, дыхание срывается на хриплые отрывистые стоны, а руки судорожно сжимаются, но он смотрит ей в глаза, пока она глотает, и вдруг кажется другим – беззащитным и подавленным. Он опускается на колени и целует ее неожиданно нежно, касается языком ее языка робко, как монахиня, гладит обнаженные плечи. Отстранившись, ловит ее ошеломленный взгляд, но в ответ лишь качает головой.       Руки почему-то начинают дрожать, а сердце екает и испуганно подпрыгивает. Мужчина принимается деловито затягивать шнуровку на платье. Куда сноровистее, чем приставленная к Кусланд эльфийка и, тем более, она сама, и, на самом деле, ее вовсе не волнует, сколько расстегнутых платьев было в его жизни. Элисса просто следит за ловкими движениями его пальцев, а в голове жужжит навязчивое предчувствие чего-то стихийного.       В первый раз он целовал ее так, будто… Не может быть, чтобы он думал…       – Прости, – между делом шепчет он, переходя к своей одежде. Извиняется он также впервые. И что это может значить, ей даже предполагать страшно.       Не отвечая, девушка собирает рассыпавшиеся по полу шпильки, пытается заплести волосы в некое подобие прически или хотя бы причесать их пальцами, но со вздохом понимает, что по пути в тронный зал придется все же сделать крюк до комнаты. Неважно, что она опаздывает, и что все ее ищут. Вряд ли коронация начнется без пресловутой Героини, роль которой она вынуждена исполнять.       Элисса поднимает взгляд и видит, как он задумчиво крутит последнюю шпильку – ту, что с жемчужиной, – в своих длинных пальцах.       – Я просто рад, что ты жива, – говорит он тем же объяснительным тоном. Не зная, что ответить, она кивает и протягивает руку, чтобы взять шпильку, но он усмехается и прячет ее в нагрудный карман камзола. – Заберешь в следующий раз.       «Следующего раза не будет», – хочет сказать она, но снова молчит. Потому, что говорила это слишком часто. В тот первый раз, когда он зажал ее между шкафов в библиотеке Эамона, пока эрл лежал в беспамятстве, леди Изольда рыдала за стенкой над спасенным сыном, ветер с озера нес зловоние погребальных костров, а она всерьез задумывалась о том, чтобы в нем утопиться после всего, что насмотрелась в Рэдклиффе и, особенно, Башне магов. И в тот последний, когда была полна боли, обиды и горечи после разговора с Риорданом, уверенная, что погибнет в Денериме, и сама пришла к нему в комнату, начав раздеваться прежде, чем закрыла дверь. Тогда она еще не знала о Темном ритуале и действительно верила, что тот раз – последний.       Сейчас же… демон знает, почему это произошло сейчас. Как оказалось, причин никаких и не нужно. И в одном этом факте больше лишних противоречий, чем во всех их странных отношениях.       – Я ухожу первой, – как обычно, говорит Кусланд, и новая двусмысленность этой фразы заставляет еще раз посмотреть ему в глаза. Поймет ли? Похоже, нет. И она сама уже не верит в оправданность своих решений.       Все уже там. В пустых коридорах Элиссу сопровождают только доносящиеся из зала лютневые переборы приезжих менестрелей и обступивший дворец гул ликующей толпы. И эти спутники ей до дрожи омерзительны.

***

      – Дамы и господа, позвольте официально представить вам мою нареченную, которая вскоре станет вашей королевой.       Шорох шелка по мягкому паласу кажется оглушительным. Элисса поднимается по ступенькам в полной тишине, царапающей спину шокированными взглядами. Ожидающий ее Алистер видит их воочию, и по его неестественно торжественному лицу пробегает ухмылка – заговорщическая, даже хулиганская отчасти. Тишина напряженно звенит, и это оправдано. Они не афишировали свои отношения, но даже близкие друзья, неизбежно знавшие о них, не подозревали, что дело дойдет до женитьбы. Король-Серый Страж сам по себе уже есть вызов закостеневшим традициям, а два Стража на престоле – практически оскорбление.       Она смотрит в его смеющиеся глаза с тревогой. Он ухмыляется, уже не скрываясь. Никто не может заставить короля делать то, что ему не хочется. Говоря эти слова, она не предполагала, что придет ему в голову. Но отказать ему было бы сущей глупостью.       Толпа взрывается овациями, лишь когда Героиня Ферелдена становится рядом с новопомазанным монархом, и руки переплетаются, отметая все сомнения в серьезности их намерений. Элисса пробегает взглядом по бесконечному морю лиц, ни на ком не задерживаясь, но ясно давая понять, что право Кусланд приравниваться к Тейринам дано ей от рождения, закреплено в бою и не требует доказательств. Люди верят – или делают вид. Они видели, что бывает с теми, кто с ней не согласен.       У Алистера гордая осанка, и говорит он как-то по-другому. Уверенно, вдумчиво, властно. Как чужой. Голос не сбивается, подбородок поднят. Рука держит крепко и аккуратно, но холодно-официально, не нарушая приличий. Краешек губ неуловимо дергается – хорошее представление. Элисса тихо вздыхает и понимающе сжимает его пальцы – привыкай.       Когда все необходимые речи произнесены, и они могут поговорить с глазу на глаз, он, наконец, расслабляется, поглаживает ее ладонь кончиками пальцев. Упоминает о пропаже Морриган, смотря куда-то выше ее плеча, о Стражах, которые задают вопросы. Сквозь усталые шутки о необходимости казаться дураком неуловимо проскакивает беспокойство. Алистер все еще думает, что она страдает и не спит ночами, представляя его в постели с другой, в которую уложила его своими же руками. Элисса не разубеждает – маловероятно, что ему понравилась бы правда, насколько ей плевать, и почему. Единственное, что она говорит искренне – это то, что гордится им. От всей души. И главным образом, именно из-за Морриган.       Король молчит, но прежде, чем отпустить невесту в объятия толпы, быстро, легко целует ее руку. А после улыбается и целует ее еще раз, уже сознательно махнув рукой на приличия.       Кусланд не удивляется и воспринимает это как должное – Алистер любит ее целовать. Ему нравится пересчитывать губами шрамы, история каждого из которых ему доподлинно известна, искать родинки – все до одной, будить ее поцелуями. Раздевать медленно, жарко шептать на ухо нежности, томно и неторопливо заниматься любовью. Долго разговаривать в постели и сквозь сон поправлять на ней одеяло. Он старается соответствовать ее желаниям – тем, которые она может озвучить.       Улыбаясь, Элисса благосклонно следит, как он водит пальцами по запястью, еще горящему чужими прикосновениями, и понимает, что не чувствует ни страха, ни стыда, ни угрызений совести. Наверное, она действительно любит его и хочет стать его женой, в короне он или нет. Потому, что с ним просто и спокойно. Его щит и сильная рука всегда рядом. Он предан, понятен и предсказуем – идеальный спутник и настоящий друг. Но, главное, с ним она не сходит с ума.       И все бы хорошо. Если бы не это внезапное, скользкое «наверное».       У подножья ступеней девушку перехватывает эрл Эамон. За бородой сложно понять, насколько искренна его улыбка, но голос, слаще меда, кажется вершиной искусства сарказма.       – Я хочу поблагодарить вас за спасение моей жены и сына, – проникновенно, с чувством проговаривает старик. – Они – моя единственная отрада. Героиня Рэдклиффа всегда будет считаться другом в моем доме. Но… – многозначительно тянет он, бросая быстрый взгляд на короля, – насчет брака… вы уверены?       Элисса холодно кивает, понимая причину его оторопи, – у эрла из-под носа увели его любимую марионетку, на которую он возлагал только ему известные, но, определенно, грандиозные ожидания. Он понимает, что его так удобно вспыхнувшие псевдоотеческие чувства не смогут ввести в заблуждение королеву, а о степени ее влияния на Алистера даже рассуждать излишне. Но, конечно, эту истину они оба будут старательно прятать за слащавой лестью. Изображая смущение, Кусланд мысленно подбирает слова – вычурные и пустые, способные заменить рвущееся наружу «Отвали» и «Выкуси».       Она не успевает их произнести. В разговор вмешивается младший из братьев Герринов.       – Ваши намеки неуместны, дорогой брат, – говорит банн Теган, слегка наклонив голову в знак приветствия. – Его величество не смог бы сделать лучший выбор.       – Благодарю вас, милорд, – Элисса приседает в небольшом реверансе, опуская глаза. – Полагаю, что мне позволено будет сказать, насколько для нас с Алистером важно ваше одобрение.       – К чему эти церемонии, право. После всего, что вы для нас сделали, любое ваше решение будет почитаться нами за данность. Поздравляю вас, миледи.       Теган протягивает ладонь для рукопожатия – красноречивый жест друга, соратника, в-некотором-смысле-родственника. Эамон вздыхает, но улыбку смягчает, кланяясь, бормочет поздравления и поднимается наверх – закидывать последнюю удочку. Помедлив, Элисса пожимает предложенную руку, и тут же ее пальцы накрывает вторая ладонь. Ее глаза расширяются – совсем немного. Его вежливая улыбка растягивается еще шире.       – Всего доброго, миледи. Не думаю, что мы еще увидимся до свадьбы.       С этими словами он снова склоняет голову и, выпустив ее руку, присоединяется к эрлу. Элисса не смотрит назад – ее уже подзывает Фергюс, и она спешит удовлетворить его любопытство. Но он становится лишь первым из многих.       Через несколько минут от объятий, похлопываний, удивленно-восторженных реплик друзей гудит в голове, и даже кажется, что шрамы снова начинают кровоточить. Винн тревожится ее болезненной бледностью, но она смеется и беспечно пожимает плечами. Лелиана мило щебечет и хлопает ресницами, но косится на ее руки, сжатые в кулаки, и бегло прищуривает глаза – бард всегда знает больше, чем говорит. И, хвала Создателю, у нее хватает ума промолчать, когда слова становятся лишними. Огрен машет кружкой из угла – потом поговорим, и Элисса, хмыкая, шутливо грозит ему кулаком. Зевран лишь подмигивает сквозь толпу, притворяясь невидимкой, и снова отворачивается. Стэн ограничивается сухим «Прощай».       Только остановившись возле двери, Кусланд тяжело выдыхает и разжимает кулак. Стражник удивленно смотрит, как невеста короля с тоской рассматривает лежащую на ладони шпильку с жемчужиной, устало, почти скорбно прикрывает дрожащие ресницы. Но это длится не больше нескольких секунд. Точеные плечи расправляются, глаза снова наполняются синим льдом, украшение прячется в складках платья.       – Прикажете открыть ворота, миледи?       Элисса оборачивается назад и видит, как Алистер, хмуря брови, безапелляционным жестом обрывает распинающегося Эамона и недвусмысленно переплетает руки перед собой. Она не слышит, что он говорит, но сереющее лицо эрла внушает ей оптимизм. Теган стоит рядом, и в его позе – абсолютная поддержка короля.       Власть меняет людей, а маски имеют свойство срастаться с лицом. Остается лишь надеяться, что в случае с Алистером еще не все потеряно. А свою маску она выбрала себе сама.       – Открывайте, – говорит она решительно, и на лице ее снова играет улыбка.       В проем распахнутых ворот льется полуденный свет, и пока Героиня движется навстречу торжествующей толпе, сожаления покидают ее сердце.