"И пусть никто не уйдет обиженным"

«Если он не уйдет через пять минут, я позвоню в полицию… или хотя бы выйду и поговорю с ним сама.» Все утро Дженни не давала покоя фигура, маячившая у нее под окном. Какой-то незнакомый мужчина уже несколько раз прошел мимо ее дома в обоих направлениях, немного постоял, не двигаясь, в двух шагах от ее машины, дернулся было в сторону двери, но сдержался и снова замер, похоже, поглядывая на окна. Точнее определить было нельзя — глаза надежно прятались за темными очками. Вообще, фигура казалась смутно знакомой, да и походкой — легкой и раскрепощенной, несмотря на явную вынужденность ожидания — очень напоминала Дженни так хорошо знакомого ей человека. Только напоминала. Тот хорошо знакомый после недавних происшествий ходил коротко остриженным, а у этого на голове непослушно курчавились длинные светлые волосы, а лицо обрамляла как минимум недельная щетина. Дженни хмыкнула. «Парик, темные очки, накладная борода. Ну и бред. Если бы я не знала Ника Каттера так хорошо, как знаю, то могла бы поклясться, что это он играет в шпионов у меня под дверью.» Зато намерение позвонить в полицию с каждой минутой неуклонно слабло. Изначально возникший было страх бесследно испарился, осталось лишь будоражащее ощущение секретности — как будто в детстве, когда находишь у себя в школьной сумке тайком подсунутую кем-то записку. Конечно, самым разумным было бы обратиться к кому-нибудь из своих, к тому же Беккеру, например, но почему-то не хотелось нарушать эту таинственность. И сразу разочаровываться тоже не хотелось — поэтому мысль позвонить за разъяснениями самому Каттеру тоже быстро была отодвинута на задворки разума. Дженни на всякий случай сунула в карман телефон и решительно вышла на крыльцо. Фигура, которая было опять отправилась считать вдоль заборчика рейки, замерла. — Привет. С какого перепугу я удостоилась сегодня такой чести? Почетный караул под окнами… Мужчина полуобернулся, наклонил голову вбок и чуть виновато развел руками. — Прошу прощения. Не бойтесь, я совершенно не опасный, просто слегка растерянный. Обычно я не такой трусливый, но вот сегодня никак не соберусь… Голос у него был лишь немного похож на Никовский, шотландского акцента, который не смогли побороть даже долгие годы столичной жизни, не было совершенно, скорее, чуть заметно проскальзывали столь же старательно искореняемые валлийские нотки — впрочем, от этого голос был только мягче и приятнее. Дженни немного растерялась — таких актерских талантов у своего товарища она раньше не замечала. Нахмурилась и пристальнее вгляделась в лицо — похоже, она попалась на удочку своим же фантазиям, приняв их за действительность. Как бы чего не случилось… — Я лишь хочу вас кое о чем спросить. — Я слушаю, — Дженни не сводила с него сурового взгляда. Мужчина же вдруг ухмыльнулся — опять знакомо-знакомо! — и снял очки. Голубые глаза без опасений и угроз смотрели на собеседницу — чистые, честные. Дженни опять почувствовала, как у нее уходит земля из-под ног, потому что глаза были не просто как у Ника — это и были глаза Ника. За одним исключением. У Ника из взгляда ни на мгновение не пропадала странная смесь грусти и ожидания, даже когда он смеялся и дурачился, у этого же человека в глазах искрилось истинное лукавство. Еще он, кажется, был помоложе… «О боги!» — пронеслось у Дженни в голове. — «Вот только вышедших из-под контроля аномалий на десять лет назад нам и не хватало…» — Спрашивай уже, я не кусаюсь, — теперь она с огромным интересом разглядывала неожиданного гостя. Он это быстро понял, снова ухмыльнулся и начал тараторить: — У вас далеко телефон? Мне просто интересно, есть ли у меня фора, чтобы убежать подальше, если вы вздумаете позвонить в психушку. Это еще не вопрос… на тот случай, если у вас лимит на количество задаваемых вопросов. Меня вообще сначала подмывало спросить «Верите ли вы в бога?» Ну, в смысле, «хочу вас кое о чем спросить… верите ли вы в бога?» Только, боюсь, на этом наш разговор был бы закончен, поэтому я сдержался… ненадолго, как видите… — А я произвожу впечатление сильно неверующей? — перебила нескончаемый поток слов Дженни. — Буквально минуту назад при виде тебя я подумала — дословно — «о боги!» Это считается? И, похоже, надо мне ставить лимит не на вопросы, а на произнесенные тобой слова… — Прошу прощения, — Ник-помоложе покорно опустил голову, потом опять лукаво сверкнул исподлобья смешливым взглядом. — Итак, вопрос. Вы давно живете в этом доме? — Около шести лет. — Ага… Вопрос посложнее. А сейчас какой год? — Две тысячи восьмой. И обрати внимание — вопрос меня не напугал. Ты ведь… из прошлого? Ник Каттер. Мужчина еле заметно покачал головой. В глазах теперь читалось… облегчение? Разочарование? Изумление? «Зашибись поворот событий!» — вот что читалось в этих ясных глазах. — Скорее, из будущего. И меня зовут Том. Томми Браун. *** Томми Браун даже не представлял, насколько ему повезло, что он попал в нужное время и к нужному человеку. Если бы он — там, где-то в будущем — жил хотя бы в соседнем доме, то история его дальнейшей жизни вряд ли была бы столь интересна. Так же, как если бы он пришел к двери Дженни Льюис каких-то два года назад. Но фортуна решила повернуться к нему лицом — и это очень его удивило. А также то, что красивая девушка, знакомство с которой и длилось-то пока всего пару минут, уверенно взяла его за руку и потащила в дом, чтобы, во-первых, накормить завтраком (а это уже радовало!), а во-вторых, выслушать о его похождениях — без подозрений и сарказма, а даже наоборот — внимательно и сочувственно (и это радовало куда сильнее). — У меня к тебе вопрос, пока ты не начал рассказывать. И ты услышишь этот вопрос еще хотя бы раз, а может и не один. У тебя в родственниках никогда не числилась женщина по имени Клаудия? Томми виновато покачал головой. Он уже понял, что интерес к его персоне не ограничивается только лишь необычностью предстоящего рассказа — эта история неясным пока что образом оказывалась вплетена в жизнь многих других людей, в том числе и самой Дженни, к которой он уже чувствовал искреннюю симпатию. Поэтому ему очень хотелось быть для нее полезным, но как это сделать, было еще непонятно. — Вкратце о моем детстве… *** Первый раз Томми Брауну предстояло потерять разом всех близких ему людей еще в полуторагодовалом возрасте. Конечно, тогда он этого не осознавал. В его памяти не осталось ни следа от событий тех дней, поэтому ручаться ни за что нельзя — ему это только рассказывали. Его нашли на заднем сиденье машины в кювете на малолюдной дороге недалеко от Ньюпорта. За рулем была мертвая молодая женщина, а сзади полулежал он — улыбчивый малыш, который терпеливо ждал, пока его найдут и вытащат, и по дороге до приюта так и не проронил ни слезинки. Машина была старой, зарегистрированной на давно умершего человека, документов внутри не нашлось, поэтому первое время мальчик был безымянным. То, что он уже говорил свое имя — «Томми» — прошло мимо внимания окружающих его взрослых. Только спустя три недели полиции удалось опознать его мать — это была Камилла Браун, жительница Глазго, которую никто не искал и не ждал. Что она делала в Уэльсе в этой машине, тоже было неясно. Заодно официальное имя — Томас Браун — обрел и малыш. В документах о его рождении на месте фамилии отца был прочерк. Следующие тринадцать лет жизни были вполне предсказуемы для круглого сироты без единого родственника. Приемные семьи, непрестижные школы, разношерстные компании. К пятнадцати годам ему, наконец, повезло — очередной опекун оказался очень хорошим человеком, отчасти поэтому Томми не стал алкоголиком или мелким преступником. А отчасти и потому, что за все эти годы он ухитрился не потерять ясный разум и позитивный настрой, доставшиеся ему, видимо, по наследству от неизвестных родителей. Еще через год хорошего человека не стало. Убили камнем по голове где-то на задворках Ньюпорта. А после его смерти остались без присмотра старая больная мать и несовершеннолетний приемный сын. К тому времени Томми уже научился принимать решения и настаивать на них, поэтому выбранный им вариант оспаривать не стали. Он остался ухаживать за старушкой, которая уже не могла вставать с постели, а государству не пришлось оплачивать два лишних места в приютах — одном для престарелых, другом для малолетних. Старушка оказалась замечательной женщиной. Когда-то она была доктором физики, преподавала в Кардиффском университете, и за прошедшие годы почти лишилась зрения и сил, а вот живость ума и компанейский характер остались у нее без изменений. И Томми тоже не страдал презрительным высокомерием, обычным для подростков — он с радостью поддерживал любые разговоры, без пререканий соглашался часами читать вслух книги — от беллетристики до заумных монографий, а заодно запоминал и анализировал все обсуждаемое и читаемое, поэтому к двадцати годам, когда в очередной раз остался в этом мире один-одинешенек, он уже обладал знаниями, близкими к академическим, во многих вопросах. Конечно же, работу, подобающую этим знаниям, давать ему никто не спешил. Томми перебрался жить в Кардифф, днем таскал на складах коробки и мыл в госпиталях полы, а по вечерам писал заметки в научно-популярные журналы. Если подворачивалось хоть что-то необычное и интересное — тут же бросался туда с головой. Долго был волонтером в клубе для неблагополучных подростков, комментировал футбольные матчи местных команд, сочинял каверзные вопросы для викторин в пабах. Девушкам вроде бы нравился. Они охотно велись на его непослушные кудри, заразительную улыбку и потрясающей глубины глаза. Но те девушки, которые обращали на Томми внимание, быстро начинали обвинять его в несерьезности и нежелании устроиться уже на нормальную работу, а те, которых могли бы заинтересовать его взгляды на этот мир… были ему недоступны. Жили где-то в хороших домах, учились в хороших колледжах, потом работали в хороших офисах. К тридцати годам Томми уехал в столицу. Там ему в скором времени подфартило — он попытался устроиться на телевидение, пусть безуспешно, зато познакомился с молодой парой, которая быстро прониклась к нему симпатией и попросила о небольшой услуге — присмотреть за квартирой, пока они несколько лет будут жить в Австралии. Так Томми Браун оказался в хорошем районе и с небольшим, но стабильным доходом. В квартире, которую когда-то, как выяснилось, занимала Дженни Льюис. На этом «обычная» история заканчивалась и начиналась история «аномальная». Томми не смог остепениться, разменяв четвертый десяток — по-прежнему лез в непонятное и искал приключений на свою задницу. Как-то, гуляя по окрестностям, забрел на странный пустырь, где обнаружил нечто совершенно необыкновенное. Сначала его охватило неописуемое веселье, поскольку необыкновенным оказалась обшарпанная телефонная будка синего цвета — ну точь-в-точь ТАРДИС из известного телесериала про Доктора. Снаружи она была самой обычной, а вот внутри… нет, там вовсе не обнаружилось начинки корабля для покорителей времени и пространства, там всего лишь беззвучно переливалась золотистыми иголками непонятная сфера, которая все так же беззвучно схлопнулась перед носом у Томми, когда он чуть было не уговорил себя засунуть в нее голову. Он стал наблюдать. Сначала просто приходил, потом повесил в будке видеокамеру и начал собирать статистику — когда открывается, сколько держится, не выпускает ли что-то во внешний мир. Проверил на радиацию, на колебания температуры… Однажды, наконец, осмелел, и пролез внутрь, а потом начал делать это регулярно. Как правило, там был мир с необычайно чистым и свежим воздухом и зелеными деревьями, но больше вниманию зацепиться было не за что. Как-то раз остро пахло протухшим мясом. Еще как-то раз там оказался такой же город, как и по эту сторону. Томми с опаской прошелся по знакомым улицам, так ни с кем и не заговорив. Вернувшись сквозь будку обратно, пошел домой — и тут увидел, что посреди дороги лежит полуобглоданный человеческий труп, над которым склонилось непонятное серое существо. Он в ужасе побежал обратно, и, проскочив через ТАРДИС, опять оказался в мире, очень похожем на свой. В тот раз ему впервые стало страшно по-настоящему. По счастью, мир действительно оказался его, по крайней мере, в квартире лежали его вещи, а по телевизору шел фильм, который он собирался смотреть вечером. Проанализировав видеозаписи, он заметил, что сфера в этот раз как будто бы двоилась — поэтому решил, что чуть было не заблудился в переходах между мирами. В следующий раз принес с собой баллончик с краской и нарисовал на камне напротив выхода из будки крест. В таких путешествиях у него прошло почти полгода. Больше таких накладок не возникало. Но вот вчера вечером, вернувшись после прогулки по солнечному зеленому холму, Томми вдруг понял, что на камне напротив нет нарисованного крестика. В попытках проскочить в свой мир он провел большую часть ночи, а когда стало светать, ТАРДИС погасла, оставив его в этом, чужом для него мире. Дождавшись утра, Томми осторожно двинулся вдоль улиц, каждую секунду опасаясь столкнуться с чудовищем, которое однажды видел. Дойдя до дома и увидев у входа чужую машину, а на окнах незнакомые занавески, признал окончательно, что город вокруг не тот, но очень похожий — может, из недалекого прошлого, когда он еще не жил тут. Из будущего вряд ли, логично заключил он — крест на камне в этом случае остался бы. А потом за спиной раздался голос Дженни, и в жизни Томаса Брауна началась новая глава. *** Эту историю Томми пришлось рассказать еще неоднократно, и его каждый раз слушали очень внимательно. И, как и предсказывала Дженни, вопрос о его однофамилице по имени Клаудия был задан очень скоро. Что и понятно, поскольку задал его мужчина лет сорока с небольшим, который отличался от самого Томми лишь степенью небритости, длиной волос на голове и несколькими приобретенными с возрастом чертами. Глядя, как в голубых глазах того мужчины за долю секунды проносится целый спектр чувств, Томми вдруг ощутил, что у него начинает кружиться голова — он словно видел себя в зеркале, которое отображало все чуть раньше, чем он успевал это осознать. Услышав, что имя Клаудия ни о чем ему не сказало, мужчина, которого все называли Ником (а иногда — профессором), похоже, сразу потерял интерес. Впрочем, историю Томми он слушал очень внимательно и вставил несколько ценных замечаний, с которыми все согласились. Чудовище на улице все единодушно назвали Хищником, а ТАРДИС решили проверить — поскольку она, по всей видимости, блокировала аномалии. Оставался всего один вопрос, который не давал покоя Томми. — Ребята, где мне можно будет переночевать? — Можешь пока пожить у меня в комнате для гостей, — тут же ответила Дженни, не обращая внимания на брошенные на нее со всех сторон взгляды, в основном удивленные, но кое-где даже слегка уязвленные. — Ну, если никто против не будет, — тихонько согласился Томми. — Третий лишний, всякое такое. — Какой там третий, я в этих лишних уже со счету сбилась, — сердито пробормотала Дженни. А вслух повторила: — Комната для гостей в твоем распоряжении. *** Жизнь и работа продолжались. Неделя, если не считать появления в рядах команды столь незаурядного участника, выдалась безбожно скучной и спокойной — ни одного вторжения, ни одного вызова. Коннор и Эбби съездили на пустырь, где была ТАРДИС, не обнаружили там абсолютно ничего стоящего внимания, оставили на всякий случай маячок. Беккер провел расследование, сообщив в итоге, что Томми Брауна официально в их мире не существует. Лестер потратил полчаса на то, чтобы это официальное существование стало реальностью. Не меняясь в лице, оповестил всех, что штатный состав в ЦИА не резиновый, поэтому кого-нибудь придется уволить взамен еще одного принятого на работу умника, которого он уже начинает ненавидеть. А Дженни… Дженни слегка зарделась и согласилась делиться с Томми спальней для гостей и дальше — сколь угодно долгое время. Ник же пока сделал только одно — взял образцы ДНК и отправил их на анализ. Ответ пришел через три дня, в воскресенье. Ник после обеда зашел в лабораторию и первым же делом увидел скучающую от безделья парочку. Дженни заплетала косичку Томми, чье лицо в этот момент сильно напоминало довольную морду кота, которому чешут за ушком. Они оба смущенно вскочили, и Дженни сказала невпопад: — Тебе там пришло письмо… «Тест на отцовство». Может, посмотрим? — Потом посмотрю, — отмахнулся Ник. — Нужно писать отчет. Ему не хотелось смотреть результаты при всех. Глупо, конечно, но в словах Дженни могла быть частичка правды. Тест на отцовство… Томми младше его на десять лет, будущее, откуда он пришел — 2015 год. Семнадцать лет разницы, полная чушь…, но это только если не будет никаких перемещений во времени. А если будут? А если Томми неправильно запомнил имя матери? Может, она была не Камилла? Но почему прочерк вместо фамилии второго родителя? Впрочем, куда вероятнее был бы другой расклад. Ник плохо помнил своего отца, но, судя по всему, единственным ребенком тот не ограничился. И если Томми — его брат, то… то неопределенность никуда не денется. Это если будет хотя бы частичное совпадение. Если не будет, то можно не переживать. А если полное — тогда это будет доказательством существования миров с нелинейным движением времени. Параллельных миров, в которых живут не существующие здесь люди. От этих размышлений ныло в груди. Плюс ко всему примешивалось еще одно чувство, которое Нику сразу не удалось угадать. Ревность. Месяц назад здание ЦИА сильно пострадало от взрыва, устроенного его, Каттера, благоверной. К счастью, всем удалось выбраться оттуда целыми и невредимыми. Почти невредимыми. Сам Ник отделался бы царапиной на лице, не реши он поиграть в рыцаря, отправившись в горящее здание спасать виновницу всего безобразия. И чуть было не оказался убит — ею же, из пистолета, хладнокровно направленного ему в грудь. Спасло его чудо — внезапно открывшаяся за спиной Хелен аномалия. Впрочем, Ник тогда неуклонно продолжил искать грабли, на которые еще не успел наступить — он бросился за нею и в эту аномалию, чтобы не дать ей погибнуть, но получил там по голове летящим по воле стихии выкорчеванным деревом и вместе с ним был выкинут обратно в свое время. Где его и нашел верный товарищ, Коннор, вытащил на руках наружу, не дав задохнуться в дыму. Ник тогда быстро пришел в себя, ему уже успели обрить половину головы и почти закончили зашивать рваную рану, когда он вдруг понял, что видел рядом с собой всех, кроме Дженни. Он поймал за рукав Сару и спросил ее — «где Дженни», а она посмотрела на него странным взглядом и переспросила — «кто?» И вот тут Ника Каттера накрыло таким яростным приступом паники, что продолжало трясти еще долго после того, как на шум прибежала Дженни. Она и сама наверняка была здорово огорошена тем, в какие неистовые объятия обычно холодного и неприступного профессора ей довелось попасть. Этот случай вполне мог бы стать триггером в их отношениях, если бы не одно «но». Всего через полчаса Сара внесла полную ясность в произошедшее — оказывается, вопрос звучал чуть по-другому. Не найдя взглядом знакомого лица, Ник спросил у нее «где Клаудия?» И вспыхнувшее было безграничное нежное чувство снова подверглось критическому осмыслению. Ник до сих пор иногда просыпался в поту от страшного ощущения, что потерял навсегда Дженни — именно Дженни, независимую, порою язвительную, но любимую всей душой — но наступал день, и шаг навстречу опять откладывался. А вот теперь в ее доме живет человек, похожий на него внешне, но совершенно другой во всем остальном. Спит за стеной, на расстоянии вытянутой руки от нее… И она чешет ему за ушком. В смысле, заплетает косички. Ник мысленно обругал себя и решительно надорвал конверт. Уставился на цифры на листе бумаги. — Что там? — раздался у него за спиной тихий голос. Ник поднял голову. В дверном проеме стоял Томми — непривычно серьезный и встревоженный. И Ник вдруг осознал, что этот человек, не знавший никогда никакого родства, волнуется куда сильнее его. — Совпадение девяносто девять и девять. С учетом погрешности. — Значит, мы родственники? — Разве что однояйцевые близнецы. Но скорее всего — клоны. Или один и тот же человек. — Ух ты. И мне можно будет вслух разговаривать с собой, не вызывая косых взглядов? Всю жизнь мечтал. Ник непроизвольно улыбнулся. — И даже иногда услышать ответ. От себя самого. — А ты сегодня на дежурстве? Воскресенье же. Не хочешь убежать с работы, выпить пива со своим альтер эго? — Нет, не на дежурстве, просто работаю. Нужно обдумать кое-что. Может, потом как-нибудь? Или сходи куда-нибудь с Дженни… — Дженни уже ушла. У нее планы на вечер. Пойдем, я угощаю. — У меня уйма задач, Томми, тебе будет скучно. — Я как-то в журнале читал интервью с одним ученым, он говорил, что все текущие вопросы обычно обсуждает с резиновым утенком в ванне. Так что я могу сегодня побыть твоим резиновым утенком. Я даже могу молчать и просто преданно смотреть в глаза…, но если позволишь влезть в обсуждение, то приложу все усилия, чтобы помочь тебе решить твои задачи. Незамыленный взгляд, так сказать. Чтобы я не выглядел совсем придурком, моего базиса знаний хватить должно… Я хоть и дилетант, но дилетант широкого профиля. Ну вот спроси у меня что-нибудь… Ник недоверчиво прищурился. Томми смотрел на него широко открытыми, полными мольбы глазами. Преданный взгляд, по крайней мере, у него прокачан на отлично. А что касается базиса знаний… Ник потянулся к ноутбуку, нашел в гугле картинку, на которой было изображение динозавра с длинным трубчатым гребнем на голове: — Ладно. Это кто? — Паразауролоф, — тут же ответил Томми. — А это? — Пахицефалозавр. — Ладно, — смиренно повторил Ник. — Должен признать, что большинство людей и прочитать бы это с первого раза не смогли. — Да ну, — просиял Томми. — Знаешь, как говорят? Лучше всего в динозаврах разбираются шестилетние «специалисты», на втором месте ученые-палеонтологи, а на третьем — родители шестилетних «специалистов». Родителем мне стать пока не угораздило, зато у меня был такой вот хорошо знакомый палеонтолог как раз шести лет, когда я тренировал детскую футбольную команду. — Ты еще и футбольным тренером был? — Был. Еще хотел стать спортивным комментатором, но не срослось. А ты насчет футбола — как? — Люблю. Раньше играл, сейчас смотрю. Иногда. Редко. — Ага. Выбирай. «Селтик» или «Рэйнджерс»? — А почему не «Сити» или «Юнайтед»? — Потому что внутри твоего валлийского брата бурлит шотландская кровь, — Томми гордо задрал подбородок. — Какое мне дело до Манчестера, когда есть Глазго? Ну и, потом, чемпионат Шотландской премьер-лиги же! Сегодня матч… ну так «Селтик» или «Рэйнджерс»? — «Селтик». Томми восторженно сжал кулаки и закатил глаза: — Я знал! Тогда мы идем в спортивный бар, и я уже выбрал, в какой. Собирайся давай, пока все интересное не пропустили! Ник послушно потянулся за курткой. Сопротивляться урагану бесполезно, даже если ураган имеет форму обычного мужчины, пусть и не самого крупного, зато искрящего энергией через край. Уже на выходе из ЦИА Томми со вздохом произнес: — Я Глазго не помню вообще… А ты сам бывал там когда-нибудь? — Я там родился. И провел почти все детство. *** Первый час в баре Ник вел себя сдержанно — и это не доставляло ему никакого труда. Сначала лениво тянул первую пинту, чуть снисходительно разглядывая полосатые бело-зеленые группы болельщиков, собирающиеся за соседними столиками. Когда началась игра, довольно прохладно порадовался тому, как «Селтик» размочил счет, едва заметно поморщился, стоило «Рэйнджерсам» ответно забить с углового. Поймав виноватый взгляд Томми, чуть помотал головой и отправился к стойке за следующей порцией. Пока возвращался обратно, «Рэйнджерс» опять отправились пробивать угловой. И снова забили. Томми взвыл в голос в унисон со всей толпой, вцепившись Нику в рукав. — Тебе ведь известно, какой будет счет? — прокричал ему на ухо Ник. — Известно. Но разве хоть что-то можно гарантировать? Мало ли, что еще может не совпадать в наших мирах? Хотя начало матча, вроде бы, совпадает. Давай-давай-давай! — снова заорал Томми в экран телевизора. — Сломай все мои шаблоны! У тебя есть шанс! «Вот что ему нужно для счастья? Знает исход матча, и все равно болеет.» Ник отхлебнул пива и тоже уставился на экран. И когда Макдональд, не глядя, шедевральным образом влепил мяч через плечо в девятку, вдруг удивленно обнаружил, что, как и все, вскочил из-за стола и орет что-то нечленораздельное, восторженно сжимая плечо Томми. Весь второй тайм счет оставался 2:2, и судьба чемпионата Шотландии с каждой минутой все больше и больше начинала волновать посетителей бара. Ник исключением не оказался. Так же, как все, задерживал дыхание в опасные моменты, так же, как все, ругался на грубую игру соперников. Когда ближе к концу матча объявили пенальти, с огромной надеждой в душе повернулся к Томми: — Ну, забьет? Правда, забьет? Скажи мне! — Не знаю! — Томми крепко обхватил его за плечи. — Не знаю, Ник! Смотрим! *** Забил. «Селтик» все-таки забил пенальти. И продержался оставшиеся двадцать минут, став чемпионом Шотландии 2007—2008 года. По этому поводу было выпито еще по одной пинте, потом еще по одной в подарок «братишкам» от соседнего столика, потом Ник взмолил о пощаде. Впрочем, «пощадой» оказалась перспектива взять с собой бутылочку скотча и выпить ее в месте не таком громком и не таком полосато-бело-зеленом. То есть дома у Дженни, которая неосмотрительно оставила своего нового соседа без присмотра, уйдя на встречу выпускников. — Ник, я так и не понял — ты же сегодня обрадовался, когда увидел результат ДНК-теста? — скотч был уже разлит по стаканам, а стаканы держали в руках двое не слишком-то трезвых друзей, откинувшихся в полутьме на спинку дивана в гостиной и приготовившихся к следующему этапу — задушевному разговору до полного изнеможения. — Наверное. Страшнее было бы, если бы мне пришлось гадать, брат ты мне или сын. Впрочем, сейчас я тебя и усыновить мог бы с чистой совестью. Но лучше все-таки спроси меня об этом завтра. — Наверное? То есть, ты ждал, что совпадения не будет? — Нет… Томми… я рад, что мы — одно и то же. Рад, честно. Только теперь мне очень не хватает возможности сделать еще один тест. Подожди… Ник полез в карман за бумажником, откуда вытащил маленькую оборванную с одной стороны фотографию. — Вот. Томми осторожно взял фото в руки и добрых пятнадцать секунд разглядывал его. Потом тихо сказал: — Это не Дженни. Клаудия Браун? — Клаудия Браун. Когда-то в моей реальности была она. Потом ее не стало, а чуть позже появилась Дженни. Я думал, это из-за меня, из-за того, что я что-то в прошлом напортачил. Теперь вот думаю, что их тоже может быть две. Она где-то есть, моя Клаудия… мне тоже ведь должно когда-то повезти… как тебе с Дженни. Вернувшись с вечера встречи выпускников, Дженни с немалым изумлением обнаружила у себя в гостиной сразу двоих небезразличных ей мужчин. Один спал, подперев щеку кулаком, положенным на подлокотник, а другой — сидя на полу и откинув косматую голову на диван. Она пару минут полюбовалась столь неожиданной картиной, потом растолкала второго, отправив прямиком в постель, накрыла пледом первого и пошла к себе в спальню, даже и не пытаясь скрыть довольную улыбку. *** Проснувшись утром, Ник попробовал вскочить с дивана, хрипло застонал и свалился обратно. Нещадно гудела голова. Воспоминания были вполне отчетливы, стыдиться, вроде как, было нечего — хотя бы с этим проблем у профессора обычно не возникало. Но голова… Ник полежал с минуту на спине. Подушка, плед. Томми нигде не видно. Потом на кухне послышался шум льющейся воды. Ник усилием воли привел себя в вертикальное положение. Пошатываясь, пошел на кухню. Там за столом сидела Дженни, читала утреннюю газету. Подняв глаза на Ника, тут же расплылась в ухмылке: — Доброе утро, герой. Садись пить кофе. Черный, два сахара? — Где Томми? — спросил Ник, обхватывая пальцами большую кружку с горячим кофе. — Ушел на пробежку. Долго сопротивлялся. Ник снова застонал, представив, как кто-нибудь прямо сейчас осмелился бы выставить на пробежку его самого. — Ник, ну как так получается? Я за целый год так и не смогла вытащить тебя на совместный ужин, а этому чуду лохматому потребовалась какая-то жалкая неделя. — Не волнуйся. Комплекс неполноценности из-за него не только у тебя, — Ник на мгновение умолк, пытаясь получше сформулировать тот вопрос, который вертелся у него в голове со вчерашнего вечера. — Дженни… как тебе Томми, ну, вообще? Как ты к нему относишься? Дженни ничего не ответила. Ник постарался поймать ее взгляд — она выглядела растерянной, чуть виноватой, смущенной. — Дженни? — Я от него без ума, Ник, — честно ответила Дженни. Посмотрела ему в глаза, прямо и открыто. — Влюбилась, как школьница, и не представляю, как теперь быть. Мне слишком долго казалось, что люблю я тебя. Зачем только вы так похожи? — Ты меня не любила. Тебе именно что казалось. Ты замечала, что на тебя смотрит влюбленный мужчина, и это тебя заводило. — Не заводило, а задевало. Слишком уж я привыкла, что мне признаются в любви при первой возможности. А ты только смотрел. Я ждала от тебя признаний так долго, что это превратилось во что-то большее. А ты? Ты же меня не любил? — Нет. Я до сих пор люблю женщину, которая очень сильно похожа на тебя внешне. И до недавнего времени уговаривал себя забыть о ней и видеть только тебя. Безуспешно. — Тогда ты меня понимаешь. Я люблю другого мужчину и уговариваю себя осознать, что он — это совсем не ты. Они помолчали. Потом Дженни мягко улыбнулась и взяла Ника за руку: — Спасибо, что задал этот вопрос. Ты очень помог мне. И знаешь, Ник, за всю мою жизнь у меня никогда еще не было настолько приятных признаний во взаимном отсутствии любви. *** С того дня в поведении команды мало что изменилось для внешнего наблюдателя. Но те, кто постоянно участвовали в деятельности опергруппы ЦИА, не могли не заметить деталей — что Дженни и Томми теперь постоянно рядом, что они очень уж быстро научились понимать друг друга с полуслова и полувзгляда, что он, совершая набеги на автоматы со сладостями, всегда берет по два шоколадных батончика, а потом неизменно скармливает один ей, часто по долькам и прямо в рот, что она после вылазок обязательно собственноручно мажет ему царапины, ласково дуя на ранки… Что их теперь почти невозможно увидеть поодиночке. Ну, разве что в компании Ника Каттера. У него, кстати, тоже в последнее время что-то совсем незаметно поменялось в жизни — по крайней мере, из взгляда почти испарилась боль, застывшая там после смерти Стивена Харта, и глаза заметно теплели, стоило ему заметить счастливые улыбки Дженни или Томми. Вот и теперь, спустя полгода после знаменательного матча Шотландской премьер-лиги, Ник, отправив группу на ликвидацию аномалии, вернулся в лабораторию, где Дженни выдумывала очередной пресс-релиз по случаю недавних происшествий. Она бы с удовольствием поехала к аномалии, но Лестер, злорадно усмехнувшись, приказал первоначально выполнить свою работу, а уж потом лезть в чужую. Впрочем, аномалия была довольно скучной, поэтому Дженни особо не переживала. Спустя десять минут негромко завыла сирена. Не основная, какая-то добавочная. Ник даже не сразу сообразил, в чем же была причина. Потом вспомнил — тот маячок, который когда-то был поставлен на пустыре, где ТАРДИС… — Дженни, поехали. Возьмем на всякий случай блокиратор, но это не совсем и аномалия. Обычный сканер не сработал. Они доехали до пустыря на машине, дальше пошли пешком. На улице уже стемнело. ТАРДИС слабо светилась сквозь щели, но стоило Дженни открыть дверь, как все вокруг стало видно, как на ладони. Ник и Дженни переглянулись, потом Ник осторожно просунул в аномалию голову. Там был такой же точно пустырь. На огромном камне напротив двери был нарисован оранжевый крест метровой величины. Ник вылез обратно и коротко кивнул Дженни: — Посмотри. Что будем делать? Дженни посмотрела. И когда вылезла оттуда, в глазах у нее была тревога. — Надо сказать Томми. Это ему решать, что делать дальше. — Он не уйдет. Здесь его много что держит. А там ничего нет. — А может, мы просто не все знаем. По крайней мере, он до сих пор переживает, что обещал приглядывать за домом друзей, и не смог. Надо ему сказать. Но знаешь, Ник, если он решит уйти туда, я пойду с ним. Ник поежился. По пустырю гудел холодный октябрьский ветер, выбивая из глаз слезы. — Да нет, не уйдет, — примирительно сказала Дженни, взяв Ника за руку. — Ведь тут есть ты. Смотри, тебе не кажется, что аномалия двоится? Ник пригляделся. Действительно, если смотреть на аномалию, начинало казаться, что в глаз попала волосинка — с одного края искры были нечеткие и размытые. Потом из глубины телефонной будки раздался протяжный вой. — Это хищники, — тут же определила Дженни. — Здесь два прохода, к Томми и к хищникам. Похоже, волнения по поводу, кому что рассказывать, были преждевременны. — Надо закрыть аномалии, — произнес Ник. — Если они пролезут в тот мир, то пострадает уйма народу. Может быть, все человечество. — Если мы закроем аномалии здесь, то они закроются и там? — Не знаю. Может так получиться, что я закрою отсюда только «внешнюю» аномалию, а «внутренняя» там так и останется. Надо закрывать с обеих сторон. Я пойду туда, а ты будешь здесь. — И ты останешься там? — Нет, просто поставлю там блокиратор с таймером на 5 секунд и вернусь. Но если что — у меня всегда будет возможность сказать, что я Томми Браун. Дженни не стала улыбаться в ответ на эту шутку. — Давай. Жду тебя тут. Дальше уже Ник старался не думать ни о чем, только лишь действовать, как запланировано. Прошел через будку к камню с нарисованным крестом, установил и сфокусировал блокиратор, поставил на таймере 00:05, дождался, когда пятерка сменится на четверку и шагнул обратно, моля всех богов о том, чтобы оказаться по нужную сторону. *** Сторона была нужная. На утоптанном пятачке земли стоял настроенный блокиратор, недалеко валялся фонарь, с которым они приехали сюда. Только вот Дженни нигде не было видно в кромешной тьме — аномалия в будке погасла. А через пару секунд откуда-то сбоку раздался знакомый вой, отчаянный женский вопль и несколько выстрелов. Ник бросился в ту сторону, крича на бегу имя Дженни. Умница, захватила все-таки оружие, не то что он. Лишь бы ей это помогло! Чуть не налетел в темноте на бесформенное тело — это валялся убитый хищник. Принялся вглядываться в темноту в поисках напарницы. — Сюда! На помощь! Здесь человек ранен! — раздался вдруг всего в паре метров от него знакомый голос. Потом засветился фонарик, выхватывая из тьмы лежащее человеческое тело. У Ника поплыло в глазах — у Дженни по правому бедру проходила глубокая рана, а светлая серая брючина стремительно и неуклонно пропитывалась темной кровью. Ник сбросил куртку, стащил с себя рубашку, перекрутил ее и наложил жгут. — Вот, так! Держи здесь! Я пригоню машину. Все будет хорошо, артерия не задета. — Да, ладно… — послушно ответил все тот же ужасно знакомый голос из темноты. — Ник… И Каттер тогда разглядел в неярком свете от фонарика, что на него смотрят те самые глаза, которые он уже третий год каждую ночь видел во сне. Терять было нельзя ни секунды. Ник перегнал машину, помог затащить Дженни в салон, рванул до ближайшего госпиталя, на ходу набирая номер — чтобы их там уже дожидались. Его била крупная дрожь. Может из-за того, что куртка осталась на пустыре, а октябрьская лондонская ночь не подходит для комфортных прогулок в футболке, может из-за того, что жизнь Дженни висела сейчас на волоске… А может, и из-за того, что сознание отказывалось принимать ту простую истину, что с ним в одной машине ехала Клаудия Браун, опасаясь возможного разочарования, которое будет после того, как Дженни увезут в операционную и можно будет взглянуть на неожиданную помощницу уже трезвым взглядом. *** Двор госпиталя, куда они прибыли за считанные минуты, был ярко освещен. Их уже ждали врачи с каталкой, еще через двадцать секунд от Ника уже ничего не зависело. Только тогда он решился на то, чего ждал уже долгие месяцы — обнял стоящую рядом с ним девушку и прошептал ей на ухо: — Как мне тебя не хватало, Клаудия Браун! Потом они долго сидели в больничном холле, ожидая, пока завершится операция. У них была уйма времени, чтобы узнать, что же случилось. История Клаудии оказалась довольно короткой и не слишком-то радостной, даже по сравнению с долгими терзаниями Ника. В тот давний день она ждала его возвращения из аномалии, когда позвонили из офиса с каким-то необычайно срочным поручением. Лестер ехать наотрез отказался, отправив помощницу, чтобы она, по его же словам, «проветрила голову». Клаудия ехала в сторону Лондона, вслух матерясь на черствого начальника, когда вдруг заглох двигатель. Телефон почему-то тоже не работал, и, как назло, по дороге за двадцать минут не проехала ни одна машина. А когда, наконец, показалось хоть какое-то транспортное средство, то хмурый водитель почему-то лишь грязно ее обругал, затолкнул в кузов и привез в какой-то заброшенный район, хотя по всем ее представлениям о географии Лондона, ехали они именно в сторону Министерства. По дороге ей все же удалось составить кое-какое представление о происходящем. На всей территории Великобритании хозяйничали Твари — которые были, как она поняла, ни чем иным, как Хищниками. Тогда она и сообразила, что в аномалии, куда ушли Ник сотоварищи, что-то пошло совсем не так, и все будущее поменялось. Место, куда ее привезли, было подобием резервации. Первый месяц или около того, она сбилась со счета, в толпе других женщин ей пришлось выполнять самую разнообразную работу — стирать одежду, копать траншеи. Пока однажды она не услышала в свой адрес — «вон та, вроде, ничего, завтра ее возьму» от одного из управляющих. В тот же самый день она подошла к какому-то начальнику повыше рангом и заявила, что хочет перейти в бойцовский отряд. Добровольцев было немного, и ее взяли. Среди бойцов, по счастью, оказалось много неплохих ребят, но если бы и там кто-то стал распускать руки, то она уже решила, что не побоится сбежать. Ее задачи как бойца были просты. Четыре раза в сутки она надевала толстую стеганую куртку, вешала на себя прибор, отпугивающий тварей каким-то там излучением, брала оружие и шла проверять точки. Ходила только по огороженной территории, а твари были за забором. Не страшно, не опасно. Однако же на третий день она увидела тварь совсем рядом, по эту сторону. Потом заметила, что рядом есть аномалия, и стала загонять тварь туда. Зверюга зацепила ее когтистой лапой и затащила в аномалию, но ей повезло — толстая куртка была исполосована, на теле же не осталось ни царапинки. Клаудия расстреляла тварь в упор, а через секунду обнаружила, что рядом есть люди. Раненая женщина и Ник Каттер. Что было дальше — ему уже известно. После этой прямой, как гвоздь, истории, Нику почти что совестно было рассказывать о терзаниях в стиле бразильских мыльных сериалов на тему «люблю — не люблю». Но Клаудия заговорила об этом сама. Конечно же, она, пока ехала в госпиталь, явно заметила сходство с женщиной, чью голову ей пришлось держать на коленях. Конечно же, она слышала, как Ник, затягивая жгут на бедре у пострадавшей, бормочет самые ласковые эпитеты в ее адрес. И конечно же, она понимала, что своим появлением может разрушить чью-то счастливую жизнь. Ник растерялся. Потом подумал, что Дженни, должно быть, ощущала что-то подобное, признаваясь в любви Томми. И, вспомнив про Томми, расслабился — оставалось только дождаться, когда же тот принесется в больницу, и эта проблема отвалится. Так и случилось. Томми прилетел очень скоро, все сразу понял, выбил из автомата в коридоре два шоколадных батончика, один вручил Клаудии («только не говори, что ты равнодушна к миндалю!»), отправил Ника на второй этаж к кофемашине, и в его отсутствие потребовал у ошалевшей однофамилицы дать два обещания («первое — никогда не подвергать сомнениям верность тебе Ника Каттера, второе — ни при каких обстоятельствах не называть сына Томасом, Ник достоин лучшего потомства»). Потом получил от медперсонала отчет о состоянии больной («операция прошла успешно, пациентка будет спать до утра») и отправил друзей домой, показав тайком каждому по очереди скрещенные пальцы на обеих руках. После долгого отмокания в ванне, сытного ужина и бокала вина Клаудию быстро сморило. Ник с полуулыбкой разглядывал ее похудевшее лицо, нисколько не потерявшее мягкости черт, размышляя, как же ему поступить. Все же решил отнести ее в спальню, а на диван пока перебраться самому. По пути до кровати Клаудия в полусне нежно обняла его руками за шею и пробормотала: — Ник, не бросай меня больше. Я не хочу быть одна. — Не брошу. Всегда буду рядом, — прошептал ей в ответ Ник, и, уложив на кровать, тоже влез под одеяло, прижавшись лбом к ее шее и полуобняв рукой. Клаудия довольно улыбнулась во сне и угнездилась рядышком с ним еще поудобнее.