Just be friends

Когда-то давно, в прошлых веках, будто в прошлой жизни, Франция и Россия были вместе. В своих сознаниях они накрутили на указательные пальцы яркую красную нить, связавшую их. И даже если они были далеко друг от друга, они чувствовали, как нить обхватывает палец и ведет их на сближение. Они понимали друг друга как самого себя. Безоговорочно верили каждому сказанному слову. И улыбались, проснувшись рядом на смятых простынях при утреннем свете солнца из окна. – Так не хочется прощаться, – под одеялом они крепче прижались, согреваясь; в комнате было прохладно. – Да, мне тоже, – согласился с Иваном Франциск. В мире каждого ждали дела, но никто из них не хотел отпускать своего партнера. – Давай пролежим в этой кровати еще немного. – Я готов пролежать здесь с тобой хоть вечность. – Я надеюсь, что даже через несколько веков твое желание не изменится, – Франция снова прикрыл глаза, словно посылая молитву Богу, чтобы так и было. – Я думаю, что даже если между нами разгорится война, мы не отдалимся, – Иван улыбнулся, запуская пальцы в спутанные волосы Франциска. – Не хочу видеть тебя на другой стороне войны. Бонфуа растянул губы, думая точно так же, погружаясь в очередные сны, которые с присутствием рядом Ивана становились только хорошими, теплыми и солнечными, прямо как это утро. Франция прикусил щеку от нахлынувшего воспоминания, принесшего боль в области груди. Все чаще и чаще он вспоминает моменты, проведенные с Иваном. И все чаще они навевают грусть и боль. Он завел длинную прядь волос за ухо и принялся мысленно читать доклад, чтобы отвлечься от приятных и одновременно режущих, как острый нож, дум. Напротив него стал раскладывать свои бумаги по столу Англия. Организатора собрания, Соединенных Штатов Америки, видно пока не было. Страны медленно подтягивались к длинному столу, неся на руках документы для конференции. Собрание стран обходилось без участия Российской Федерации. Конференция проходила исключительно для участников НАТО, возможных участников и партнеров не приглашали. Почти на дальних местах он увидел подошедшую Бельгию. Франция встал со своего места, побросав документы, и присел на стул рядом с Лаурой, все же они в каком-то смысле родня. – А, привет, Франц! – Бельгия тоже села, повернув стул в сторону Франции, лучезарно улыбнувшись. – Здравствуй, Бельгия. Лаура поправила смявшиеся плечи ее нового свитера бежевого цвета с ломанными рыжими линиями на груди. – Красивый свитер. Тебе идет. – Правда? – Бельгия осмотрела свитер на себе, любуясь им. – Я его сама связала. Мне Ваня помогал. Представь, он научил меня вязать! Здорово так! – Неужели. При имени России, да еще и произнесенным так любовно, Франция поник, но сохранил лицо перед девушкой. Он никак не хотел показывать, что расстроен. – Ага. – Бельгия кивнула и продолжила в порыве: – Россия такой замечательный мужчина! Он умеет хорошо готовить, шить и вязать. Классно шутит, ухаживает за мной. Я ни с кем не могу его сравнить. Бельгия рассказывала, погружаясь в те самые сладостные моменты, так радевшие ее. Так расстраивающие Францию. Он повел челюстью и услышал, как заскрипели зубы. Хотелось выть, но он любезно слушал Лауру, не пропуская ни слова. – А ты знал, что он обучен французскому? Он превосходно на нем разговаривает. Вместе с ним я могу позабыть этот осточертевший английский. Бельгия глянула на Англию, но тот не услышал ничего такого. – Мы сидим по вечерам, он читает мне книги. Мы слушаем виниловые пластинки на его старом патефоне и крепко обнимаемся, сидя на диване и попивая горячий чай с молоком. Жалко только, что мы не видимся так часто, как хотелось бы, все же мы не последние в мире страны. У нас редко выпадают такие милые посиделки, но мне и этого достаточно. Я чувствую себя такой окрыленной рядом с ним… Я так счастлива, Франц, если б ты знал. Бельгия улыбалась, прищурившись. Какой же довольной она выглядела, высказывая это кому-то. Закончив говорить, она подняла радостный взгляд на Францию и, опешив, обеспокоенно спросила: – Франция, почему ты плачешь?..

***

Франция недоумевал: почему, когда их политические отношения настолько напряжены, Россия и Бельгия вместе, а Франция и Россия – нет. Они любили друг друга, несмотря на экономику, не оглядываясь на политических деятелей, им ничего не мешало. Смотря на их веселые лица, у Франции сжималось сердце. Бельгия могла расстегнуть плащ России, забраться под него, заключив в объятия и уткнувшись лицом в грудь, зная наверняка, что и Иван ответит ей, застегнув плащ и прижав еще сильнее. Франции было тошно. И он не хотел отвечать, почему так красны его глаза Монако, его новой возлюбленной. Франциск считал это своеобразной местью – быть с Монако, когда Россия с Бельгией. Мишель недовольно покачала головой, сложив руки на груди, наблюдая который день обреченное состояние Франции. Сейчас Франциск, как по расписанию, снимет ботинки, распутает шелковый шарф, пойдет на кухню и возьмет бутылку вина. И будет сидеть на диване, смотря на пустое место, выпивая алкоголь. Монако оставила Францию бичевать одного в гостиной. Бонфуа давно чувствовал, как нежные руки Мишель быстро остывают и становятся холодными по отношению к нему. Эти женские руки больше не грели. Он старался этого не замечать, как и старался не замечать все остальное. Ему просто нужен был человек, который создавал бы видимость внимания и заботы, а может, ему просто не хотелось быть одному в его большом доме. Он не хотел чувствовать себя брошенным всеми. Вероятно, Монако слишком сильно зависела от помощи Франции в экономических и политических делах ее страны, и поэтому она все еще каким-то образом была рядом с ним. Франциск взглянул на ладони потухшим взглядом. Все еще он хранил в своем сознании представление о невидимой нити, связывающую его и Россию. Нить давно потускнела, Франция держится за нее, как за спасательный круг, но он от чего-то все равно тонет. Россия, срезав нить со своей стороны, тем самым обрезал Франции путь обратно. Он больше не сможет вернуться к Ивану, а Франциск почему-то еще верит в хороший исход, будто он сможет перевязать обрубленные концы нити, и та снова засияет ярким красным цветом. Чтобы Франция ни делал, иступляя свою вину и вину прошлых правителей, делавших все во вред России, Иван не принимал его обратно. Возможно, они и могли на собраниях поговорить на стандартные темы, ответить так же стандартно, пожать руки и разойтись, не оглядываясь. Однако Франциска это мучило сильнее, чем игнорирование. Россия даже не смел разговаривать с ним по-французски – совсем не так, как с Бельгией, с которой не допускал и слова по-английски. Очевидно, они отдалились слишком далеко, чтобы вернуться. А Бонфуа все хватался за эту нить их прошлых отношений. Россия же каждый раз возводил одну стену за другой. Не стоило даже стараться. Франция откинулся на спинку дивана, удерживая в руке бутылку вина. Иван ошеломленно смотрел на догорающую Москву. Он хватался за сердце – там распространялся жуткий ожог. Брагинский не мог смотреть на разрушающий огонь без слез, пот, смешиваясь с грязью, лился по лицу от неистового жара, исходящего от огня. Иван не мог поверить в то, что это происходит. – Эван, я не виноват… Франция смотрел на него с сожалением. Кто знал, что война все же настанет между ними. А когда Российская Империя все же победил его, он был в каком-то смысле рад. Иван выпер его, проводил до Парижа, возможно, он тоже хотел сжечь дотла столицу, но успел передумать. Брагинский не стал его слушать, он взял и ушел от него, не потерпев предательства. Он все понимал, но злился и ненавидел. Это все правители, а не Франция, но кому какое дело, когда все решает народ. Народ России отталкивал Францию, и Иван этому подчинился. Они не виноваты, что так случилось. – Прости меня… Франциск протер глаза и отпил из горла.

***

На следующем собрании, проходившем через месяц, был Россия. Он был без Бельгии, зато сидел рядом с Сирией и увлеченно что-то обсуждал. Франция под столом царапал себе руки в отчаянии, он решился сегодня поговорить с Иваном. Когда уже все быстро покидали зал для конференций, Франция, встав перед столом, окликнул уходящего Россию: – Эван. Он сказал слишком тихо, совсем неуверенно, больше всего он зачем-то хотел, чтобы Россия пошел дальше, так не услышав его или сделав вид, что ничего не услышал. – Да? – он остановился на месте, не поворачиваясь лицом. Франциск подошел ближе, чуть ли не дыша ему в шею, укутанную шарфом. – Мне без тебя плохо. Сказал напрямую, без притворства. Он все еще на что-то надеялся. – Je sais*, – резко сказал Россия, поднимая свой шарф к лицу. – Прости, Франциск, мне необходимо идти. – Не уходи, – проговорил Франция на русском языке, схватив за руку Брагинского, собравшегося поскорее сбежать. – Не уходи, побудь со мною, я так давно тебя люблю… Внутри живота от внезапно вспомнившихся слов песни будто расцветали пышные розы. И совсем без шипов на стеблях. Россия скрыл за шарфом грустную улыбку, фиолетовые глаза прищурились. – Je suis désolé*. Меня ждет Лаура. Хватка Франции ослабилась, и рука в кожаной перчатке выскользнула из рук Франции. Обрубленная нить легко сползла с пальца и осталась лежать на ладонях француза. Франциск смотрел вслед России с распирающей его печалью, сжав в руке два конца нити. – Эван, я хочу, чтобы мы были друзьями. Хотя бы друзьями. Juste pour être amis*… – Франциск, – Иван на выходе тяжело выдохнул и покачал головой, его взгляд так и говорил: «Ты можешь и дальше разбивать стены между нами, только знай, что я их в любом случае восстановлю», – мы не более чем partenaires commerciaux*. Я вынужден идти, до свидания. А Франция уронил лицо на ладони, сдерживая внутренний крик. На стеблях роз вдруг выросли шипы и вонзились в сердце, окутывая его, перевязывая, словно бинты. Россия поставил окончательную точку, закрыв за собой дверь.