Так тепло

За окном их гостиничного номера вовсю беснуется буря, и Томас чувствует безграничное счастье, что этот выматывающий, бесконечный матч наконец-то закончился. Холод, мерзкий пронизывающий дождь, безмерная, давящая на плечи усталость; игра выдалась не из легких. Он видит, как измученный Мануэль раз за разом тяжело приваливается к штанге в тесной клетке своих ворот; промокший насквозь, весь покрытый травой и вывалянный в грязи расквашенного поля, сейчас он непривычно смахивает на потерянного щенка; вратарь в который раз шмыгает своим покрасневшим носом, и сердце Томаса болезненно сжимается. Тем лучше, что сейчас они в теплой казенной постельке, и ничего больше не имеет значения, когда отогревшийся, раскинувшийся под ним Ману запрокидывает голову и стонет так сладко, что Томас едва не теряет рассудок. Он смотрит на большое, сильное тело, расслабленное под его руками; россыпи розовых отметин начинают проступать на бедрах, поднимаясь выше, к немного мягкому животу и широким плечам, к острым выступающим ключицам. Томас впивается губами в доверчиво подставленную шею; яркие пятна лихорадочного румянца разливаются по щекам Ману, растрепанные пряди светлых волос липнут к влажному лбу; он такой красивый сейчас, и Томасу кажется, что он в жизни не видел ничего прекраснее. Его ушибленное на сегодняшней игре колено дает о себе знать, и он не может двигаться слишком быстро; он теряет ритм, и его жесткая фиксирующая повязка наверняка неприятно царапает нежную кожу на внутренней стороне бедра вратаря, и черт знает что еще лезет ему в голову; но дрожащая рука Мануэля на его шее ободряюще сжимается, удерживая его в сознании, как надежный якорь, и Томас продолжает свое движение в медленном, тягучем темпе. А потом Ману вдруг издает странный жалобный звук, и его нос все-таки слегка забит, и Томас забывает обо всем, теряет голову, растворяется в мерном покачивании их тел. Толчок, и сильные длинные ноги судорожно, до боли сжимают его бока; толчок, и Мануэль последний раз всхлипывает, обмякая в его объятиях. Томас целует тонкую складочку между его сведенных бровей, красные горячие щеки, закрытые глаза; он шепчет ему на ухо какую-то несусветную нелепицу, и тело в его руках постепенно перестает дрожать. Когда Мануэль наконец-то открывает глаза, они влажные и немного покрасневшие, и Томасу хочется целовать его еще и еще, сделать полностью своим, закрыть и спрятать от всего мира. Но он просто обнимает широкие плечи крепче, укрывает теплым одеялом, притягивает к себе; Ману молча утыкается ему в шею, вздыхает шумно и устало. "А нос-то до сих пор ледяной" – успевает подумать Томас перед тем, как провалится в сон окончательно.