The Разум Star

— Зоя, Зоя, просыпайся, Кес…! Он очнулся! Темноволосая девочка в порыве невероятного счастья обняла друга. — Пит, наконец-то! Я… Ах! Бежим, скорее! Медсестра радостно уступила место у кровати больного двум волшебникам. Питер не верил своим глазам. Кестер лежал на левом боку, уставившись в стену. Всё такой же бледный и худой, но он был в сознании… Он был живой! Слизеринец не мог больше терпеть не секунды. — Кесси, я так скучал! Не смей меня больше бросать так надолго, дурак! — Муррэй заключил темноволосого в крепкие объятия и всё что-то шептал, боясь остановиться и проснуться. Его поток сознания прервал хриплый голос Кестера. — Ты кто? *** Питер вбежал в палату, отведенную мадам Помфри специально для недавно привезённых, и замер. До последнего он надеялся, что всё это — глупая шутка, что кто-то просто решил проверить его на выносливость и спокойствие. Но нет, в палате действительно лежал его темноволосый друг. Глаза Рау были закрыты, лицо бледное, обветренные губы слегка приоткрыты. Грудь вздымалась размеренно. Пита охватила очередная волна паники. «Только бы спит, только бы не —» — Кома, — констатирует одна из медсестёр. Муррэй резко вдыхает, сжимает руки в кулаки и прикрывает глаза. — Его нашли однокурсники, под лестницей у парников, с книгой в руках, — продолжает медсестра, — в ближайшие дни он вряд ли придёт в сознание, так что идите на лекции, молодой человек. — Из-за моих лекций Кес сейчас здесь, — зашипел Питер, указывая рукой на Кестера. — Вы не виноваты. Мистеру Рау просто не следует читать на ходу. — Виноват! Я не подождал его, умчался на лекцию. Думал, ничего страшного — встречусь с ним там. Я не знал, я правда не знал, что так получится, — голос Пита сорвался, и он замолчал. Медсестра сочувственно посмотрела на своего посетителя и вышла из палаты, шаркая белыми больничными тапочками. Питер сел рядом с Кестером и всмотрелся в его лицо. Если бы не невероятная бледность, можно было бы подумать, что он спит. Питу так хотелось, чтобы так оно и было, но врачи поставили верный диагноз на этот раз. Проснулся эльф от пронизывающего ощущения чьего-то присутствия. Он сквозь сон чувствовал внимательный взгляд на своём затылке. Белые стены, запах лекарств. Питер тут же вспомнил все последние события, моргнул и нашёл того, кто невольно разбудил его. — Зоя! Зоя и правда сидела с другой стороны кровати Кестера. Мешки под фиолетовыми глазами услужливо подсказывали Питеру, что у его подруги была бессонная ночь. Слизеринец стыдливо отвел глаза. «Как я мог заснуть? Зое нужна была моя поддержка». Но Рау опередила Пита с его порывом извиниться и оправдаться. — Рада, что ты проснулся, но не обвиняю в том, что заснул. Мне всё равно нужно было переварить случившееся, — девочка слабо улыбнулась другу. — Мне жаль… — Не надо, Пит, мы ничего не можем изменить всё равно. Нам остаётся только одно… — Ждать. *** — Никаких ухудшений или улучшений не наблюдается. Состояние стабильное. Прогнозировать, выйдет ли он из комы, мы не можем. *** — Возможно такое, что кто-то подстроил случившееся с Кесом? — Вряд ли, а даже если и так, у нас нет ни одной зацепки, молодые люди. *** — Пит? — М? — Почему ты учишь все лекции здесь, а не в комнате? — Рядом с ним почему-то легче думается. Только ему не говори, когда он… К тому же, может хоть что-то из моей многочасовой зубрёжки откладывается у него в голове. Так ему придётся меньше мучиться с пропущенным материалом. *** — Как думаешь, мне разрешат перевестись на курс назад, к тебе? Не могу ходить на лекции, где все так и норовят сесть рядом со мной, сесть на его место. *** — Как ты? — Глупый вопрос, Пит. Как будто мы тут с тобой из-за меня собрались… А ты? — И я так же. *** — Не думала, что кому-то признаюсь в этом. Я без него совсем не могу. От меня как будто отрезали половину души и тела, но заставляют жить. Что они понимают? — Он очнётся, обязательно очнётся. — Очнётся, да… я снова буду целой, но швы-то останутся навсегда. *** — А где Канни? Она ни разу не приходила. — Она и сама не в лучшем состоянии. Простуда. *** — Сменил цветы? — Да, с утра сходил на поляну. — Не проголодаешься? — Зоя, ты оставила мне целый пакет печенья, помнишь? — Да, точно… Уверен, что мне не нужно остаться? — Иди уже! Всего за один день со мной ничего не случится. Канни тоже заслуживает того, чтобы ты за ней поухаживала. *** — Кес, ты не представляешь, как я хочу, чтобы ты открыл глаза. Да нет, хотя бы пошевелил пальцем… Меня назначили старостой. Я староста Слизерина, представляешь? Не могу понять, почему я, правда. Я на этой неделе на лекции почти не хожу. Мне столько всего хочется рассказать тебе. Я и не знал, что настолько одинок. «А как же Эллисон?», — сказал бы ты. А она декан, Кесси. У неё всегда кучу дел, а ещё кучу друзей. Ей не до меня сейчас. Оказалось, что мне интересно только с тобой. До смешного обидно, что я начал осознавать это только сейчас. Сегодня со мной пыталась познакомиться когтевранка с нашего курса. Симпатичная такая, знаешь, все по ней с ума сходят. Так вот, меня чуть не стошнило. Самовлюбленная, скучная и приставучая. Что может быть хуже? Единственное, о чём с ней можно поговорить — учёба. Да плевал я на эти лекции! Хочу, чтобы ты был рядом. Ах да, чуть не забыл! Скоро ведь рождество, я приготовил тебе подарок. И ты обязательно оценишь его… обещаю. *** — Как Канни? — Поправляется. Обещала со дня на день навестить Кеса. Показывала мне свои новые рисунки. Чего там только нет: закат на Чёрном озере, маленький единорожек на поляне, там даже есть мой портрет! По её словам, это просто набросок от нечего делать. А по-моему — настоящий портрет. Такая красота! И почему я не умею так рисовать?.. — … — Как он, Пит? — Ничего нового. *** — Никаких ухудшений или улучшений не наблюдается. Состояние стабильное. Прогнозировать, выйдет ли он из комы, мы не можем. *** — Знаешь, Зоя, я ведь верил в Бога. Но если Бог есть, то как Он мог? Почему именно Кес? Лучше бы на его месте был я. Ненавижу это ожидание без надежды на хороший конец! Ненавижу! *** — Что с тобой? — Голова болит. Раньше я могла не приходить на лекции и списывать у него материал. Даже когда вы стали учиться на другом курсе, он помогал мне. Я могла позволять себе быть невнимательной, непунктуальной, потому что всегда был тот, кто не давал увязнуть в проблемах. — Я знаю, Зоя, я знаю. Но сейчас он не может прийти на помощь. Зато могу я. И с этого дня мы с тобой помогаем друг другу, идёт? — Идёт. *** — Что ты знаешь про кому? — Особо ничего. Читала рассказы с упоминанием людей, вышедших из неё, когда-то давно. У нас большая фамильная библиотека. Но я вряд ли вспомню что-нибудь полезное для нас. — Я взял несколько вроде бы подходящих книг. Будем по очереди читать. *** — Пит, я больше не могу! Чем больше я читаю твои книги, тем меньше во мне силы духа. Мы же не знаем, сколько он так пролежит… Я всё время жду, когда он очнётся, каждую секунду. Каждый раз, возвращаясь сюда, я надеюсь, что этот раз последний. И каждый раз моё сердце разрывается, когда я вижу, что ничего не изменилось… Да с кем я говорю? Ты тоже не понимаешь. Никто не понимает. Мой брат в коме! Мой брат! Что ты тут вообще забыл?! Зачем ты приходишь?! Это моё бремя, это моя боль. Это мой брат. Это я знаю его всю жизнь, а не ты. Делаешь вид, что он для тебя важен? Или… Погоди, ты что, жалеешь меня? Мне не нужна твоя жалость! Лучше бы ты, как Каника, ни разу не приходил… Пит? Пит, подожди! *** — Пит? — Да, да, сейчас уйду, я только цветы занести. — Останься. — Мне только в вазочку поставить… Что? — Останься. Я… Я не знаю, что на меня вчера нашло. Ты единственный, кто был со мной, а главное с ним, рядом всё время. Ты единственный, кто не надоедал бесполезной жалостью, ты просто помогал. И если кто-то и близок к тому, чтобы понять моё состояние сейчас, то это ты… Ой, только не расплачься! Иди сюда, дылда, я обниму тебя. Прости меня, Пит. — Я уже думал, что ты действительно никогда больше не разрешишь мне приходить сюда и сидеть с ним рядом. — Это было бы слишком жестоко. *** — Кого я вижу! Неужели сама мисс Инчис соизволила посетить нас! Как твоё самочувствие, Канни? — Ничего, уже практически поправилась. Сам-то ты как, Пит? — Я в полном порядке, физически… — Так, так, так. И кто же эта дама сердца, что потревожила твоё душевное спокойствие? — Нет никакой дамы сердца. Уж ты должна знать, что ранит мою душу и занимает все мысли. — Чёрт, прости… Можно мне к нему? — Да, проходи… *** — Пит, я принесла твою гитару. — Зо… Ну я же просил. Не хочу распевать песни, не тут, и не сейчас. — Спой. Кестер бы с удовольствием послушал. Знаешь, он любит, когда ты поёшь. — Правда? — Конечно. И я люблю. Спой. Спой для него. — …

All I want is nothing more To hear you knocking at my door 'Cause If I could see your face once more I could die a happy man Iʼm sure…

*** — Пит? — Ммм? — Ты ведь… Ты ведь любишь его? — … — … — Кого? — Кеса. — Люблю. Конечно. И тебя люблю, и Канику. — Нет. По-другому. По-настоящему. —… — Я ведь вижу. Ты же просто сам не свой с того дня, как он здесь. Всё, что в тебе осталось светлого, — твоя любовь. — Все Рау такие умные? Боже… Это настолько заметно? — Твои глаза говорят за тебя. Так ты смотришь только на него. — Зо… И тебе не противно? Что я люблю его? Что не люблю какую-нибудь девушку? — Он мой брат, Пит, я желаю ему только лучшего. И, по-моему, это лучшее у него прямо под носом. Вот только сейчас может быть уже слишком поздно… *** — Ты кто? Питер замер на полуслове, пытаясь прогнать разрастающийся в груди ужас. Он отодвинулся от друга и заставил себя посмотреть ему в глаза. Они были другими. Нет, цвет был всё тем же: фиолетовым. Взгляд был пустым, совершенно безразличным. И это ранило сильнее, чем ранила бы любая эмоция, искрящаяся в родных глазах. — Ты кто? — повторил Кестер, раздраженно нахмурив брови. Через секунду в глазах его промелькнуло наконец что-то, кроме пустоты. Это был страх. — И… кто я? Питу показалось, что небо только что упало на землю. Он не мог пошевелиться, только смотрел на человека перед собой. Из оцепенения эльфа вывел срывающийся голос Зои. — Кес, не разыгрывай нас так. Мы почти два месяца жили только одним желанием, чтобы ты очнулся. *** — Итак, повтори ещё раз. — Я абсолютно точно не помню, кто я. И абсолютно точно не помню, кто вы. В моей голове только какие-то смутные воспоминания и отдельные чувства. Так что я был бы весьма благодарен, если бы вы всё-таки ввели меня в курс дела. Зоя опустилась в кресло у стены и вцепилась тонкими пальцами в его деревянные ручки. Столько растерянности, страха и боли было в её позе, что оцепенение эльфа как рукой сняло. Питер мысленно отвесил себе подзатыльник и начал говорить, Зо и так была настоящей героиней. — Тебя зовут Кестер Рау, тебе двенадцать лет. Сейчас мы находимся в больничном крыле школы чародейства и волшебства Хогвартс: Приори Инкантатем. Приори, проще говоря. Ты упал с лестницы, видимо, читал на ходу, ударился головой и практически два месяца с того момента был в коме. Это твоя сестра Зоя, — Пит указал на неё взглядом, — а меня зовут Питер Муррэй. Я… Твой друг и однокурсник. Питер замолчал, всматриваясь в лицо Кестера. Тот был растерян ни капли не меньше, чем Пит и Зоя. — Я честно пытаюсь вспомнить что-нибудь из этого, но пока ничто во мне не откликается ни на своё, ни на ваши имена. Зоя встала с кресла, подходя к брату, и взяла его бледную руку в свою. — Я обещаю, мы сделаем всё возможное, Кесси. Твоя память обязательно вернётся. *** Всё было не так плохо, как показалось сначала. К Кестеру возвращалась память. Медленно, по кусочкам. Но стоило только кому-нибудь из ребят отчаяться, как вдруг мелькало в фиолетовых глазах юного волшебника понимание, и он вскрикивал, вспомнив то или иное из рассказов сестры. Питер был счастлив. Как тут не быть счастливым? Рау каждый вечер приходили к нему. Он снова видел, как Кес смеётся, снова мог сидеть рядом с ним и покрываться мурашками от едва ощутимого тепла, исходящего от его тела. И невероятное счастье сплеталось с неугасаемой болью… Кес вспомнил часть своего детства, вспомнил Зою, даже Канику вспомнил. Но он до сих пор не помнил Питера. Как-будто и не было дружбы, как будто и не было смеха до боли в животе, счастливых взглядов и случайных прикосновений. Эльф ждал, терпеливо, мучительно. Страх не давал сосредоточиться и вспомнить что-то такое, что помогло бы Кестеру. — Знаете, я вспомнил кое-что, — начал Кес одним вечером, когда они втроем вновь сидели у камина, прячась от холода. — Я вижу перед собой чей-то размытый силуэт. Этот кто-то говорит, но я не слышу, что именно, я только чувствую обжигающее тепло. Вот тут, прямо в груди. И в голове ни одной связной мысли, лишь пульсирующее желание: прижать к себе и поцеловать. Зоя бросила быстрый взгляд на сидящего рядом Муррея, но тот продолжал внимательно изучать языки пламени в камине. — Ты серьёзно вспомнил, что тебе кто-то нравился? — Да, а что такого? — Да быть того не может! Я бы заметила, если бы ты влюбился в кого-то, уж поверь. — Может быть я просто хорошо умею прятать чувства, — надулся Кес и протянул ноги поближе к камину. *** — Всё же, куда мы идём? Я теряюсь в догадках. — Терпение, Кесси, мы почти на месте, — по голосу Питера легко было понять, что он улыбается. Муррэй, положив руки на плечи друга, направлял его, сворачивая то вправо, то влево. Тёмное, почти чёрное, небо сегодня было особенно ясным, особенно далёким. Хруст тонкого слоя снега под ботинками прерывал необыкновенную тишину вечера. Слизеринец свернул направо, утаскивая с собой и Кестера. — Ещё пять минут, и ты снимешь эту повязку, не ворчи. А сейчас надо будет кое-что перешагнуть. Ага… Вот сюда. Садись. Кес с волнением вслушивался в тишину, прерываемую слегка учащённым дыханием Питера и ещё одним едва различимым, непонятным звуком. — Снимай, — скомандовал Муррэй, и Кес подрагивающими пальцами развязал повязку. Вокруг было темно. Свежий, зимний воздух морозил нос. Рау ошарашенно огляделся. Они сидели в лодке на середине озера. Прямо над водой со всех сторон лежал туман, укутывая двух слизеринцев своей таинственной красотой. Где-то вдали, сквозь плотный слой белой дымки пробивались огни из окон замка. Но всё это было ничем по сравнению с тем, что было над их головами. Тысячи тусклых и ярких фонарей зажигались на небе, создавая причудливые узоры, весело подмигивая друг другу и танцуя. — Пит, с ума сойти. Такая красота! Но… Зачем? «Это всё только предлог, чтобы провести больше времени с тобой. Но, чёрт, ты меня даже не помнишь». — Из-за комы ты пропустил рождество. Говорят, в этот праздник случаются чудеса… Я каждый день просил, чтобы ты очнулся. Однако, в рождество чуда не произошло. А подарок тебе я упаковал, положил под ёлку. Я хочу подарить тебе его, раз не тогда, то сейчас. Питер достал из сумки свёрток и протянул Кестеру. Рау не мог выдавить из себя ни слова: всё это было настолько лично, настолько неожиданно. Поэтому он просто разворачивал подарок, от волнения покусывая губы. На несколько секунд черноволосый волшебник просто застыл. В его руках лежал складной телескоп. Он был холодный, старинный и невероятно красивый. — Пит… — Даже не спрашивай, откуда я его взял. Кестер не мог отвести взгляд от гладкого предмета в своих руках. — Почему телескоп? Питер сжал губы и отвел глаза. — Одним вечером после занятий мы сидели у меня в комнате и делали Астрономию. У тебя никогда не было проблем с учёбой. Не удивительно, ты невероятно талантлив. Но в тот день мы говорили о звёздах. В детстве я много бродил по стране, по ночам наблюдая за звёздами. Они кажутся мне чем-то особенным, чем-то близким. Свет, прорезающий тьму, надежда во мраке. Я рассказывал тебе о созвездиях, что были видны из города, где я родился. И тогда ты сказал: «Пит, идём прямо сейчас, выйдем на поле, ляжем и будем смотреть на звёзды, и ты мне всё расскажешь про них». Но в тот день всё небо было укутано серыми облаками, и не было видно собственного носа, не говоря уже про звёзды. А потом нас закрутила суета будних дней: учёба, сочинения, конспекты, лабораторные. Но я помнил тот разговор. Одним совершенно ясным, хоть и холодным, днём я пришёл на лекции, точно зная, что сегодня подходящий день: занятий было мало, а погода на тот раз была идеальной. Я был счастлив, я был в предвкушении, когда в кабинет забежали мои однокурсники… — И сказали, что я упал, да? — Да… Я бежал, боясь остановиться. Молился только об одном, чтобы падение было не смертельным. Мне бы не за чем было жить, если бы ты умер, Кес. Я понял это сразу, как увидел тебя там, в больничном крыле. Бледного, подключенного к аппаратам… Всё бы потеряло смысл, звёзды были бы противны, хоть они и были бы такими же красивыми, потому что я бы так и не показал их тебе. И тогда я… Время остановилось. Кестер поднял глаза на эльфа и резко вдохнул. Он помнил. Он всё это помнил. Он помнил тот вечер, когда они говорили о звёздах. Он помнил Питера, он помнил их знакомство. Он помнил их дружбу. Он помнил все те моменты с ним, которые хотелось бы проживать ещё хоть раз. И теперь он помнит главное — что отчаянно, чертовски любит этого человека. Мне бы не за чем было жить, если бы ты умер. Питер говорил, напряженно разглядывая водную гладь и иногда ёжась от холода. Но Кестер не слышал. Он смотрел на нахмуренные брови Пита, на бледные обветренные губы и очаровательный зимний румянец, проступивший на щеках. Красивый. — Пит, — прервал эльфа Рау, — Пит, я всё помню. Муррэй часто заморгал и облизал сухие, холодные губы. — Да… Я знаю. Уже далеко не первый день… — Нет. Всё. Я помню тебя, — Кес посмотрел на друга в упор, тот нервно моргнул, но не отвёл взгляд. Рау глубоко вздохнул, пытаясь обуздать страх, и повторил слова, сказанные совсем недавно к комнате Пита. — Ты говоришь, но я не слышу, что именно, я только чувствую обжигающее тепло в груди. Словам потребовалась маленькая вечность, чтобы они во всем своем значении дошли до Питера. Внезапно он почувствовал влагу в уголках глаз, неверие, страх и счастье бушевали в душе. — Пит? — спросил Кестер, не выдерживая затянувшейся паузы. Слизеринец ничего не ответил, просто встал и подошёл к другу вплотную. Он осторожно взял руку волшебника в свою и переплел пальцы. Как само собой разумеющееся. Будто они только этого и ждали. — Кес… — произнес Муррэй тихо и наклонился, замерев совсем близко у его лица. Он чувствовал рваное дыхание Кестера на своих губах. — Насколько я помню, дальше было «В голове лишь пульсирующее желание прижать к себе и поцеловать». — Верно, — так же тихо отвечает Рау, выдыхая это слово прямо в губы эльфа. — Я намереваюсь поцеловать тебя. Я так хочу поцеловать тебя, что схожу с ума. Ты убьёшь меня, если я сделаю это? — Убью. Если не поцелуешь, — голос дрожал, и больше Рау ничего не смог произнести — от избытка чувств перехватило дыхание. Слова просто остались висеть в воздухе между ними. Питер чуть отстранился и осторожно положил пальцы свободной руки на пылающую щеку Кеса. — Пожалуйста, Пит, — едва слышно произнёс тот, и Питер сократил расстояние. Их губы встретились, мягко, осторожно. Казалось, реальность исчезла. Новое, незнакомое чувство разлило по всему телу тепло, запустило шипучие искры в крови. Пальцы нежно проскользили от скулы Кестера к его волосам и зарылись в мягкие черные волосы, отчаянно, словно ища подтверждения, что это не сон, что это наяву. Осторожно, почти неохотно они все же прервали поцелуй. — Что будем делать дальше? — спросил Кес. Его губы раскраснелись от одного только поцелуя. Питер рассмеялся: — Смотреть на звёзды, — он провел ладонью по щеке Рау. Тот улыбнулся и опустил взгляд. — Я хочу найти нашу звезду. Чтобы, даже в разных концах света мы могли быть друг с другом через неё. — Это как? — Ты будешь смотреть на нашу звезду и знать, что где-то там я тоже на неё смотрю. Разве не здорово? — Здорово, — согласился волшебник, направил подаренный Питом маленький медный телескоп вверх и занялся поисками. *** И начались дни, которые по праву можно назвать их золотыми годами. Кес и Пит, конечно, нашли свою звезду и долго ещё им удавалось смотреть на неё, сидя рядом друг с другом, а не в разных концах света. Зоя с Каникой успешно участвовали в Олимпийских Играх, ссорились и мирились, старались посещать лекции и были практически такими же счастливыми, как мальчишки. А вся четвёрка собиралась в комнате Кестера, они смотрели на звёзды (так что телескоп Питера совсем не пылился, а был отличным подарком), пили чай и играли в игры. Звезда Кеса и Пита, которую последний по неизвестной никому причине назвал «Разум», периодически заглядывала в окошко четырёх друзей и светила ещё ярче, заряжаясь их счастьем.