Мать
27 сентября 2016 г. в 22:37
Красные тени гуляли по Хейму, заглядывая в каждый дом, в каждую комнату, в каждую душу. Свет выжигал сознание. Рейнар Келлер слышал рычание, стоны, журчание крови и биение сотни сердец внутри себя. Перед закрытыми глазами мелькали образы: пепельные силуэты на карминовом фоне. Отца, сидевшего в кресле и падающего с крыши от его ладони; матери, танцующей в агонии с бокалом в руке; Марты, расчесывающей волосы перед грязным зеркалом; людей в обличье волков, раздирающих их тела.
Вечный закат… Вечный конец дня.
Он застрял в этом проклятом летнем дне. Трое суток прошло с тех пор, как взошла алая луна в окружении багряных облаков, и Рейнар застрял в последнем. Он проживал его раз за разом, просыпаясь в закате. Раз за разом мальчик безотчетно поднимался по лестнице к кабинету отца и скидывал его с крыши на корм оборотням. Рейнар не видел за завесой себя. Она, как кара, сводила с ума. Сколько он в этом кошмаре? Десятки, сотни лет? Возможно, он и сейчас спит… Спит, проживая день в вечности.
Может, это наказание за ошибку? Иначе за что Боги послали эту кару? Каким страшным должно быть преступление, чтобы наказание являло собой убийство собственного отца на протяжение тысячелетий! Раз за разом рука Рейнара толкала ослабевшего отца, раз за разом он слышал треск разрываемой плоти и ощущал бурление крови внутри себя. Чувствовал, как чудовище, скрытое годами, просыпается вновь.
Бежать, бежать из этого дома! Не повторять ошибку! Ему нельзя спускаться вниз, к Марте. Кошмар начнется заново красным восходом третьего дня, и Охотник вновь ступит на дорогу до веранды. Марта вновь начнет расчесывать волосы. Нет, нужно выпутаться из сна, вырваться, очнуться! Вырваться из Хейма в толщу сумерек.
Рейнар безотчетно посмотрел на красную луну. Голова пульсировала, жажда жгла тело. Может, ему и сейчас это кажется?
Может, решение призрачно? Любое его действие приведет к повторению кошмара?
Нет! Он отказывался это принимать. Рейнар бросился к выходу из кабинета. Стены немедленно окружили сознание, будто пытаясь остановить. Пол тянул вниз, в кровавую жижу, заставлял остановиться, повернуть в детскую, но мальчик сумел побороть трясину. Лестница оборвалась в обрыв. Рейнар остановился на секунду, но заставил себя вступить на плиты первого этажа. Они не тянули тело вниз. Рейнар шел по холодному красному озеру, отражавшему зеркальный потолок. Стены тоже стали зеркальными. «Остановись», — говорил ему мир. Мальчик толкнул дверцы, в чьем дереве увязали пальцы, и оказался во дворе.
Вечерний сумрак обжег лицо. Красный луч скользнул по глазам. Рейнар невольно отступил назад. Луна не отпустит. Она видит всё и всегда. Алая луна видела тот день, когда Рейнар Келлер просыпал порошок в один из бокалов. Детская шалость, думал он тогда. Всего лишь пара песчинок. Пара песчинок, стоившим жизни матери.
Он не признал свою вину тогда. Только пришествие луны заставило воспарить совесть.
Рейнар шагнул вперед, под обличающий свет. Там, за оградой, начиналась дорога в город. На противоположном конце Хейма расположилось кладбище. Совсем недавно, в начале лета, Агата Келлер нашла там последнее пристанище.
Любимая мама. Она учила Рейнара всему, не доверив воспитание гувернантке. Совсем молодая, лет двадцати пяти от роду, открытая и добрая. Как сильно ее утрата ударила по городу и по семье. Марта плакала несколько дней, отказываясь есть; отец не выходил из кабинета, и только изредка Рейнар слышал тихие всхлипы, доносящиеся из комнаты. Город утоп в трауре по Агате Келлер, любимице Хейма, его первой даме и первой красавице. Сам Рейнар уходил в сад, гулять под пристальным взором Охотников. Тогда Охотники не выполняли тех задач, что сейчас, они просто следили за домом мэра, защищая от всего.
Рейнар мог бы попросить проводить до кладбища одного из Охотников, но не стал этого делать. Сейчас он не верил никому: ни себе, ни им. В каждом прятался зверь, жаждущий крови и плоти. Рейнар понял это за бесчисленные часы, проведенные в кошмаре. Он не боялся, что жители Хейма разорвут его: может, кошмар кончится хотя бы так. Лучше смерть, чем страдание на протяжении вечности.
Он шагнул снова, на хрустящую листву. Сад был тих. Слева слышалось сопение Охотника, справа, у самой ограды, находился еще один. Где-то шуршали дорожки, приглушенное рычание раздавалось со стороны центра Хейма. Калинка с трудом открылась — за прошедшие дни она покрылась паутиной и странной, въедливой ржавчиной. Короткий скрип заставил с беспокойством вслушаться. Охотники продолжали стоять на месте; дорожки зашуршали с новой силой; рычание усилилось.
— Я не боюсь, — сказал Рейнар ждущим его теням. В глубине выжженной души он даже хотел, чтобы чудовища вышли к нему, разорвали на части. Кошмар пройдет.
Создания отступили, подчинившись виновнику своего рождения.
Хейм опустел. В нем больше не горели фонари и окна, по улицам не ходили мужчины, женщины и дети. Разбитые окна, следы когтистых лап на грязи, клочки шерсти, застрявшей в оборванном городе. Полосы луж окрашивались в кровь от света заходящего солнца и восходящей луны. Хейм, как дикое необузданное существо, стонал и рычал заброшенными домами, смотрел на Рейнара осколками стекла. Душа мальчика хотела идти по улице спокойно, не боясь жителей; звериная сущность твердила о самосохранении, безопасности.
Чем дальше шел Рейнар, тем острее чувствовался запах разложения и крови. Как ток, он будоражил тело и сознание, заставляя безотчетно принюхиваться, скользить глазами в поисках источника эйфории. О, как сладостно пахла кровь. Раскаленный песок в горле вспыхнул с новой силой.
Рейнар не знал, как оказался около одного из тел. Бурлящая кровь в венах жгла его; острые зубы впились в плоть, ища вожделенное. Дрожь пронзила мальчика, заставляя испустить звериное рычание. Пальцы вцеплялись в добычу, словно боясь, что умершую день назад молодую девушку украдут другие звери. Рейнар с силой дернул головой, отрывая лоскут плоти. Мясо его не интересовало. Жажда крови — вот что руководило молодым оборотнем. Ему хотелось утихомирить пожар, тлеющий внутри на протяжении веков. Лишь когда тот начал гаснуть и завеса исчезла с глаз, Рейнар отпустил тело девушки. Труп упал в грязь.
Вся одежда, кожа, лицо Рейнара Келлера были в крови.
— Животное… — шепнул он себе, обвиняя. Мерзко. К горлу подкатила тошнота. Он только что разодрал мертвого человека. Вкусил крови. Самое страшное — понравилось. Рейнар посмотрел на собственные руки. Бледные, с легким синим оттенком, кривыми ногтями, под которые забилась кровь.
Желчь полилась из горла, окрашенная алым. Рейнара жгло снова. Кожа на лбу, казалось, готова была потрескаться, как старая краска, в глаз словно закапали кислоты. Губы дрожали. Он с усилием вытер их, увидев темные разводы — склонился к земле снова. Только когда внутри не осталось ничего, кроме отвращения, Рейнар сумел подняться.
Он стоял на кладбище, в окружении вскрытых могил. Везде лежали тела, части тел: кисти, ступни, головы, внутренние органы. В алой темноте бродили тени, ища добычу. То там, то здесь раздавалось истеричное рычание, визг, треск. Рейнар стоял среди зверей, с которыми ассоциировал себя.
Он чудовище, и после его проступка на землях Хейма проступила кровавая роса.
Это он отравил мать, оставив содеянное в тайне. Обычная детская шалость? Он сделал это осознанно, глупо обманывать себя. Рейнару было интересно, как выглядит смерть, и теперь он стоял среди нее. Рейнару было интересно, как звучит агония, и теперь агония жгла его душу на протяжении вечности. Он хотел увидеть безумие — и стал безумцем, застрявшем в кошмаре собственного воображения.
Где же граница сна?
Он стоял на кладбище, в окружении вскрытых могил. Везде лежали тела, и около Рейнара лежало тело молодой девушки двадцати пяти лет с золотыми волосами и глазами цвета молодой листвы. Он разодрал его, как чудовище, испил мертвой крови, чтобы утихомирить пожар, жегший душу изнутри.
Колени ослабли, Рейнар осел на жирную кладбищенскую землю.
Красная пелена мира спала, явив золотистый рассвет. Лето украшало Хейм. Кладбище пустовало. Десятки венков стояли у могилы Агаты Келлер, чье изломанное тело лежало у ног собственного сына. На ее бледной, чуть тронутой тленом коже, играли светлые лучики солнца.
Где же граница сна?