Как же надоело-то, а!

— А он меня как за шкирку — ХВАТЬ! Матвей резко выставил руку-лапу вперед и со свистом провел ей перпендикулярно полу. Вся честная компания в составе Яги, Лешего, Соловья, Лихо одноглазого, кота Матвея, писаря Чумички и, конечно, меня — Кощея, сидели на ступеньках возле моего трона. Лихо по-кошачьи выгнуло спину, замурлыкало, словно было не Лихо, а Матвей, и растянулось поперек трона, придерживая голову правой рукой. — Ой, кот, ну ты не начинай! Дос-с-стал ув-жве с-со звс-оими однообрас-сными историями. — просвистел Соловей. Он жутко картавил и не выговаривал буквы «з» и «ж», ему недавно выбили его золотой зуб для свиста. И, как всегда, виной тому был Илюша. — Тогда, дайте слово мне — ответил я с энтузиазмом — Василису, украл. Иван пришел, начал, значит, претензии предъявлять — говорит, — Я Василису уже спас, но поскандалить для приличия надобно! — Ну, я ему: «Ванюшенька, мальчик, бессмертный я. Меня уже раз двести такие-вот как ты убивали, иголочку разломав, а я, видишь, сижу — жив, костляв и, в общем-то, весел. Может, — говорю — закончим уже этот идиотизм, а? Ты Василису забрал? — Ну и все, беги давай, топай в свое Тридесятое». Хах… — я горестно укусил себя за костлявую челюсть. — Так ведь нет! Давай — говорит, — биться. Вот теперь и думаю, кто еще из этих Иванов больший дурак. — Да, да… — понимающе откликнулась Яга. — А они всё: «Изыди, нечисть проклятая! Изыди!». А я, может… добрая вообще! Во время последних слов, Лихо передернуло, и ладонь его убийственно медленно начала сжиматься. — Ох, и надоело уже это всё! — вздохнул Леший. — Герои, эти Иванушки-идиотушки всякие, житья уже не дают! Вечно тебя шпыняют! Вечно меня срамят! Злодейства, видите ли, требуют! — Ха-ха-ха… — саркастично произнесло Лихо. — Попробуй, поработай вместо меня денек, жизнь медом покажется! — Я ведь родилась-то в Санкт-Петербурге. Ну… столица, понимаешь ли, театры, Эрмитаж, культура! Еленой меня звали, да. Хотела в педагогический поступать, на учительницу русского языка и литературы. Планы строила, мол: школу закончу, поступлю, работу найду временную, чтобы деньги были. А тут мне приходит письмо, прямо-таки в канун моего шестнадцатилетия. Мол, ты — Лихо-одноглазое уже в тринадцатом поколении. Придется лицо женское на среднее сменить, глаз один заклеить, в блондинку перекраситься, и волосы, как у Хагрида распушить. — оно злостно стиснуло зубы и напрягло нос, отчего он покрылся поперечными складками. Леший, надув ноздри, шумно выдохнул через нос и грустно уставился в пол. — Так ведь он у нас наивен, ей Богу, как дитя. — фыркнул Матвей. — Он, видимо, полагает, что жизнь — есть один сплошной сладкий абрикос, и только он живет в горьком хвостике. Леший не выдержал и хотел было отвесить Дикому крепкую (насколько можно) затрещину, но его руку перехватила Баба-яга, при этом уничтожительно посмотрев Матвею в глаза. Кот еще раз фыркнул, поднялся со ступеньки и потопал к выходу. — Он у нас хоть и нечисть, — вступилась Яга, — но тоже имеет чувства. Он же меланхолик, его поддерживать нужно! Леший вспыхнул и заерзал на месте. Чумичка усмехнулся. Лихо закатило глаз, а Соловушка выгнул одну из бровей, громко присвистнув. — Я тут думаю всё, — вдруг начал я, — а не уйти ли нам из сказки? Все встревоженно переглянулись, даже Матвей застыл у порога, словно восковая фигура. — Ну, посудите сами! Вы — указал на участников «Диких гитар» поочередно. — Здесь только в канун Нового года нужны, чтобы Маше и Вите досаждать и Снегурочку в темнице моей запирать. — Далее кивнул в сторону Соловья-разбойника, Лихо и Чумички — Вы — все по углам прячетесь, битва-то проиграна. Кому, спрашивается, мы здесь сдались. Просто добряки нас бесят, герои обижают, девицы прекрасные да молодцы крепкие — ноль внимания, а Автору — хоть бы хны! Давайте свистнем отсюда? Лихо отвернулось и начало смотреть одним глазом в пустоту одной из открытых дверей залы. — Тогда Лихо в Питер вернется, в педагогический свой поступит, парня, может, себе найдет. Воск этот дебильный тебе от глаза отлепим, волосы выпрямим и выкрасим в каштановый, скажем. Одежку посимпотнее прикупим. Одноглазое с недоверием посмотрело на костлявого соратника. И, хоть его лицо еще было напряжено, будто ему глубоко на все наплевать, видно было, как начали подрагивать от волнения коленки. — Ты — я снова кивнул на Бабу-ягу — зубы вставные, ну, те, что кривые и страшные, больше носить не будешь. Умоем, вычистим. — Тогда я хочу с Ягой жить. — произнес голос из конца залы. — Я вообще нормальным котом был, на четырех, пока меня Автор на две ноги не поставил и рогатку в руки не сунул. А так-то я домашний, правда, не породистый, но домашний. — А я маму искать пойду, абрикосы кушать буду! — А я книгу напишу! — А я… — Я во тогда… На том и порешили.

***

В итоге, к счастью или к несчастью, отсутствия их не заметили. Лихо одноглазое снова стало Еленою, похорошела, кстати. Поступила в институт. Яга поселилась неподалеку и с ней созванивалась. Стюардессой стала. Квартирка у нее такая опрятная, чистая. Матвей в обычного черного кота обратился и переселился к Яге. Кстати, теперь ее зовут Валентина. Леший маму так и не нашел, но, пока искал, нашел другую семью — начинающую группу «Ленинград», и ушел к ним работать гитаристом. Теперь на абрикосы ему хватает сполна. Соловей теперь сольной карьерой занялся, зуб ему вставили, золотой. Ну, я подсобил, конечно. В общем, второй альбом уже записывают. Чумичка написал не просто книгу — целую трилогию, впрочем, ставшую бестселлером. Я часто вхож в его дом, мы все еще друзья. А я, теперь — Константин Эдуардович Костецкий, живу на окраине города, читаю книгу Чумички, ем пирожки Яги, при этом болтаю по телефону с Леночкой. Иногда, конечно, я с грустью вспоминаю Горыныча, которого нельзя было взять с собой; Кикимору Кикиморовну Болотную, которая так и осталась сидеть на своих болотах. Изредка вспоминаю царя Макара, жить ему сто лет; Митька, рыжий, в памяти скользнет… Но, в целом, здесь же мне лучше. Хотя… сказать, что я уж совсем ничего не взял с собой из сказки, никак нельзя: мне кое-как удалось переманить Василису сюда, в город, подальше от сказочного мира. Теперь она живет со мной. Вдвоем-то оно веселее. Вот, сейчас все думаем, как Горыныча нашего ненаглядного сюда переправить. Других проблем, ну, кроме как ежедневных, житейских, мы не имеем.