Обжигающий свет

      Рядом с Аомине Тецуя всегда чувствует себя словно на американских горках. Растворяясь в безудержной эйфории, ненормальном, распирающем все естество веселье, наполняя легкие чужим искристым смехом, находясь там — в высшей точке, с панорамой на целый мир. А в следующий миг срываясь, летя на головокружительной скорости вниз, задыхаясь, не в состоянии сделать и вдоха. В который раз, ревностно наблюдая, как принадлежащий тебе свет озаряет других, что неосознанно пытаются улыбнуться открыто и живо, нелепо подражая неудержимости Дайки.       Весь Аомине такой — настоящий, болезненно осязаемый. С необузданной силой, о которую невольно обжигаешься в нелепых попытках находиться рядом. Тецуя знает, что не имеет права требовать что-либо. Ведь ему не под силу приручить кого-то столь далекого, пусть и находящегося порой в паре-тройке метров.       Они просто друзья. Те, кто когда-то играл в одной команде. Бывший непобедимый тандем «света и тени». Формулировка не играет роли, гораздо важнее невозможность существования чего-то большего. Никакая тень не способна отразить столь яростный свет, Тецуя и подавно. Он давно выдохся: устал придумывать новые финты и трюки, так легко разрушаемые другими, а главное — самим Аомине. Иногда Тецуе кажется, что он топчется на месте. Всего лишь меняет декорации собственной жизни, оставаясь в одной и той же комнате, без права выхода. Дайки же отдаляется: все дальше, все быстрее — сияя при этом невыносимо ярко. До рези в глазах. До выступающих слез бессилия.       — Хай, Тецу. Покидаем мяч сегодня? Ты свободен? — в трубке голос Аомине искажается, надламывается, становясь пугающе незнакомым.       — Нет. Я не могу. Завтра тест по классической литературе, — спокойно отзывается Тецуя, сильнее сжимая корпус мобильника.       Позорная отговорка. Ему еще вчера сообщили об отмене занятия из-за болезни преподавателя. Но ведь Аомине необязательно знать?..       — Ну, тогда… В субботу на площадке? Позвони, как придешь с пар. — На той стороне слышится шум и Аомине смеется приглушенно, видимо, чуть отстранив телефон.       — Хорошо, — Тецуя блекло улыбается невидимому собеседнику и обрывает связь.       В выходные он отключает сотовый и домашний, закрывает наглухо окна в съемной однокомнатной квартире и зарывается в кокон из тяжелого одеяла. Дышать выходит с трудом — то ли из-за жары, то ли из-за опоясывающего грудь стального обруча.       Происходящее явственно отзывается глупостью, и от этого явно не становится легче. Постоянный бег в попытках дотянуться до обжигающего света уже не просто утомляет, а опаляет, мучительно медленно разъедая, и Тецуя наконец-то разрешает себе небольшую передышку. Тем не менее чувствуя, как с трудом налаженные отношения после средней школы рушатся. Карточный дом, воздвигнутый благодаря непониманию, начинает рассыпаться.       Тецуя подавляет желание схватить телефон и проверить количество непринятых звонков. Вместо этого он переворачивается на другой бок, почти связывая собственное тело одеялом.       Да, так правильно. Так будет лучше.       Он хотел продержаться с Аомине как можно дольше, но недосказанность разъедает пугающе быстро, вызывает отвращение к самому себе. Полгода назад они уже оказались на грани. Виной послужил порыв Аомине, но в результате пришлось прийти к молчаливому согласию, что ничего не было. Ведь Тецуя боялся потерять и без того шаткие иллюзорно-доверительные отношения.       Раз за разом прокручивая в голове их первый поцелуй, Тецуя корил себя за нерешительность — следовало разобраться еще тогда, а не тянуть столько времени, отравляя себя изнутри. Последний год старшей школы. Баскетбольная площадка, недалеко от дома Аомине, куда они в молчаливом согласии больше ни разу не пришли. Тогда загорелый парень беспардонно улегся головой ему на колени, смеясь над очередной шуткой. Они любили такие дни: когда играли только вдвоем в свое удовольствие, не подгоняемые скорым закрытием спортзала. Задумавшись, Аомине невесомо провел подушечками пальцев по его щеке, а потом еще и еще. Тецуя не возражал — Дайки был кинестетиком и подобные прикосновения давно вошли в норму, — но в ответ, без зазрения совести, опустил правую руку на влажную от пота непослушную шевелюру. То, что в следующее мгновение Аомине подастся вперед, кладя горячую, грубую от частых игр с мячом ладонь на ту самую щеку, — Тецуя не предвидел. А горячее прикосновение к губам, он скорее ощутил, чем осознал, растерянно моргнув. Аомине отстранился почти сразу, в синих глазах мелькнул испуг, остановивший Тецую от необдуманных действий. После этого они не разговаривали почти месяц, готовясь к выпуску каждый в своей школе. А когда встретились, Аомине улыбнулся как ни в чем не бывало, а Тецуя подчинился, внутренне коря себя за слабость. Но ведь если Дайки так решил, значит, шанса и не было?..       Чтобы разрушить неспокойную дрему, хватило одного уверенного стука. Поморгав, прогоняя остатки едва пришедшего сна, Тецу понимает, что стучат в дверь, ведь звонок не работает уже пару дней. И тот, кто это делает, явно намеревается снести ее, если он еще хоть немного замешкается.       С тяжелым вздохом Тецуя кое-как выпутывается из удушающих объятий одеяла, шлепает босыми ногами по полу в прихожую. Открывая дверь, он запоздало думает, что там может оказаться Аомине, и — не ошибается. Запыхавшийся Дайки стоит на пороге, насторожено сузив глаза. Беспокойство во взгляде быстро сменяется раздражением. Он влетает в квартиру, попутно захлопывая дверь, и, не разуваясь, шагает по направлению к Тецуе, который неловко отступает назад, встречая лопатками стену.       — Тецу, что это значит?! — голос, напротив, отбивается напряжением от стен, рассыпаясь острыми осколками, кажется, вполне осязаемо впивающимися под тонкую кожу.       — Я не понимаю, о чем ты, Аомине-кун, — Тецуя отводит взгляд в сторону, не в силах смотреть в сверкающую яростью синеву.       — Нет, понимаешь! — возражает парень, а он против воли скользит взглядом по знакомой фигуре, отмечая детали: любимые черные кроссовки, темные джинсы, очерчивающие длинные накачанные ноги, белую майку с аляповатым принтом и потертую куртку, не скрывающие выступающих ключиц, к которым хочется прикоснуться… — Ты слушаешь, Тецу? Почему ты отключил телефон? Что-то случилось? Или дело во мне? Я не смогу ничего узнать, если ты мне не скажешь!       — Я люблю тебя, — срывается с губ тихое и усталое.       Не получая никакой ответной реакции, Тецуя все же решается поднять голову, встречаясь с ошарашенным взглядом и растерянным, почти беззащитным выражением лица всегда уверенного в себе Аомине.       — Что?..       Вероятно, Аомине где-то в глубине души надеется на шутку, но Тецуя смотрит прямо, не давая и шанса на поблажку или сомнение. Старательно выстроенная так называемая «дружба» окончательно разрушается без возможности на восстановление.       — Черт, Тецу, — парень подается вперед, прижимая одной рукой к груди, от чего Тецуя упирается носом в те самые соблазнительно открытые ключицы, рвано вдыхая смешанные запахи баскетбольной площадки, пота и лета, всегда окружающие Дайки. — Прости, — шепчет он почти в самое ухо, и сердце замирает, неготовое получить отказ. — Теперь я больше не смогу сдерживаться.       Доли секунды уходят на то, чтобы осознать, еще мгновение — чтобы ответить на резкий жадный поцелуй. Тецуя чувствует, как его губы сминают, терзают, покусывая, время от времени зализывая ранки мокрым горячим языком. И, несмотря на непроизвольную грубость партнера, Тецуя отдается полностью, как всегда делает на площадке, обжигаясь таким любимым ослепительным светом.       Аомине ведет языком по чувствительной шее, придавливает бешено пульсирующую жилку. Жесткими ладонями задирает футболку и проходится по бокам широкими собственническими движениями. Тецуя задыхается от нереальности происходящего, его ведет от сочетания бледной и смуглой кожи, чужие прикосновения вибрируют жаркими волнами по телу, скапливаются в паху и требуют выхода. Он бездумно обхватывает рукой сильную шею, ведет вверх к коротким жестким прядям, зарываясь в них непослушными, подрагивающими от возбуждения пальцами.       В какой-то момент Аомине насыщается, возвращая контроль, — Тецуя понимает это по изменившимся движениям, что становятся спокойнее, медленнее, аккуратнее. Поцелуй из болезненно-терзающего становится глубоким, пугающе интимным. Чужой язык проходится по кромке зубов, встречается с его собственным, увлекая — нет, не в танец, скорее в игру, словно всепоглощающее взаимодействие света и тени на ответственном матче. Перед глазами Тецуи давно плывет от желания, и он громко стонет в чужие губы, чувствуя слегка давящее колено между ног. Но вопреки ожиданиям, Аомине отстраняется, переводя дыхание. Тецуя ощущает подсыхающую на губах и подбородке слюну и пытается сфокусировать взгляд на довольно ухмыляющемся лице напротив.       — И не смей больше убегать от меня, — рвано шепчет Аомине в горящее ухо, прикусывая мочку. — Ты сам виноват, Тецу.       — Не буду, — обещает Тецуя, невозмутимо добавляя: — В прошлый раз первым струсил Аомине-кун.       Дайки негромко смеется, ведя носом по щеке, и его подбрасывает от столь простого действия. Аомине снова целует, а Тецуя думает, что пусть этот необузданный свет спалит ко всем чертям — он не отступит. Просто не сможет, получив заветное разрешение.       Ведь с Аомине нельзя по-другому. Только так: без остатка, стирая собственные границы, погружаясь в опасное и чарующее счастье, способное вечность держать на тех самых горках, бросая в самый низ, чтобы сполна прочувствовать все самое лучшее.