Часть 1
5 сентября 2016 г. в 02:32
Когда сверху падает свет от прожекторов, он невольно жмурится. Привыкает к яркой вспышке, смотрит перед собой, с каждым мгновением замечая: сцену, на которой стоит; инструменты в руках людей, что расположились на стульях рядом; зрителей, чьи мутные лики прячутся в полумраке зала. Он не боится — уже привык. Остаётся лишь закрыть глаза, ухватиться за свой инструмент поудобнее и начать играть.
То, ради чего сюда пришли все — восходящая звезда с простым, но восхваленным стилем игры на скрипке.
Хан Бин замечает их краем глаза: завистливые взгляды. Вот в первых рядах сидит тот, кто когда-то был его одногруппником. Рядом с ним девушка, которую не так давно выгнали из их состава. Она тоже играла на скрипке. Но, как оказалось, хуже «подрастающего гения».
Старики и дети, восхваленные взгляды. Насмешки? Фальш? Юноша уже давно перестал их отличать за улыбками и льстивыми комплиментами. Он остаётся холоден, красив и неприкосновенен — так сказал был любой наблюдающий за Хан Бином человек. Но только он один чувствует, как ноги его с каждым последующим аккордом обвивает тугой ядовитый плющ. Колючки, впивающиеся под кожу, но скрытые за яркими бутонами розовых цветов.
Он умирает у всех на глазах.
Умирает, чтобы потом, поклонившись, скрыться за кулисами. Жарко — галстук душит, и Хан Бин его тотчас стаскивает. Быстрым шагом уходит, игнорируя похвалы и поздравления. «Отлично сыграл!», «Ты молодец!».
«Знаю!» — хотелось крикнуть, но он лишь поджимает губы и, кивая, уходит. Но не имеет возможности бежать, ведь стоит ему очутиться в холле филармонии, как сразу же окружают «ценители».
«Как давно Вы играете?» — он молчит, выслушивает, а прямо перед тем, как окончательно взорваться, замечает, что толпа расступается. Добрая улыбка, понимающий взгляд. Из омута его вытаскивает Мин Хё. Вновь.
— Мальчик устал, — бывший профессор улыбается, приобнимая своего ученика и партнёра за плечи. Тот не противится: просто опускает голову, пряча лицо за светлыми прядями. Более ни у кого нет вопросов.
Они уходят сразу же. Мин Хё просит подождать его у машины. «Подыши воздухом», — а сам отлучается по делам, оставляя юношу одного. Хан Бин пользуется случаем — закуривает, делая глубокую затяжку. Горло жжёт, и тогда он выпускает дым прямо в небо. На нос упала капля дождя. Лучше бы ему поторопиться.
Пока он ждёт своего покровителя, Хан Бин осматривается. Улица людна, многие посматривают в его сторону. Обсуждают. «Это же он!». Юноша хмурится, усмехается, но делает вид, что ему до этого нет никакого дела. Лишь бы поскорее покинуть это место, ведь он так его ненавидит — за людей, что надоедливыми толпами вечно маячат прямо перед лицом.
— Ты ведь Хан Бин? — спрашивает кто-то, и он замечает рядом с собой девушку. Не отвечает и отворачивается, полностью игнорируя светло-голубые, почти что прозрачные глаза. Необычные, такие у них в Корее встретить было почти невозможно — настоящие.
Незнакомка предпринимает ещё одну попытку достучаться, но подруга оттаскивает её за руку. «Идиот какой-то!» — слышит юноша, и девушки уходят. Две красивые особы, имён которых он не знает и уже никогда не узнает. Теперь они всем расскажут, какой этот «знаменитый мальчишка» на самом деле выскочка и эгоист. Он слышал сплетни. Ему рассказывали об этом.
Но, быть может, если бы он ответил ей, всё было бы иначе? Быть может, если бы он сказал «Да», она бы улыбнулась ему. Светлые пряди её волос упали бы на голубые, почти прозрачные глаза. Она бы стала восхищаться его игрой. Представилась — Фрок, именно так бы она сказала. Они бы разговорились, обменялись контактами. А потом девушки, хихикая, ушли.
Тем же вечером она бы написала ему «Привет». Хан Бин бы ответил, и завязался разговор. Что делаешь, чем увлекаешься, какая твоя любимая музыкальная группа. Через неделю общения она бы пригласила его на премьеру нового фильма — реклама шла по телевизору. Он бы согласился, и тогда у них было бы свидание. Фрок бы много смеялась над его словами, Хан Бин бы улыбался ей. После ужина в небольшом ресторанчике он бы проводил её до дома — там бы они впервые поцеловались. Пожелали друг другу добрых снов и разошлись. А через час ему бы пришло сообщение «Ты спишь?».
После этого свидания они бы начали встречаться. Через две недели отношений у них был бы первый секс. Через год — он бы сделал ей предложение. Они бы жили в просторной квартире, ибо большего не нужно. У них было бы двое детей. Девочка и мальчик — Леона и Руди. На пятую годовщину они бы вчетвером поехали в Корею, на родину отца. Он бы показал им то, где жил и где учился.
Каждую субботу к ним бы приходили друзья семьи. Шумные ужины, выпивка, шутки и вспоминания прошлого. Летом дети уезжали бы в загородный дом к бабушке и дедушке — родителям Фрок. А они бы целыми днями посвящали себя друг другу, и каждый секс был бы такой, как несколько лет назад; как их первый секс.
Возможно, у него ещё есть шанс. И если Хан Бин сейчас уберёт ото рта сигарету, окликнет их, тогда в старости он бы нянчился у камина со своими внуками, а его дорогая жена Форк, сидя рядом, легко бы хохотала, улыбаясь невесть чему. Но он не убирает сигарету. Он молча провожает незнакомок взглядом до тех пор, пока те не скрываются из виду.
Быть может... быть может...
И это уже во второй раз.
Сигарета падает на землю. Хан Бин со злостью втаптывает её носком лакированной туфли. Дорогие — позволить самостоятельно их он бы себе не смог. Он не жалеет ни туфли, ни сигарету. Она — его проблемы. Она — его боль.
Она — его потерянная жизнь.
Только заметив краем глаза выходящего Мин Хё, Хан Бин успокаивается. Смотрит на него, дожидается, пока тот подойдёт. В руках у Мин Хё бежевое пальто и какие-то бумаги, в руках Хан Бина — только скрипка. Они садятся в машину, — Мин Хё за руль, Хан Бин рядом, — и покидают филармонию; покидают самый настоящий Ад.
Хан Бин утирает пот с лица и приоткрывает окно. За стеклом — картины засыпающего города. Огни, витрины, другие машины и люди. Всё превращается в единую кляксу. Но только теперь он может спокойно вдохнуть. Успокоился.
Мин Хё замечает это. Косит взгляд, а потом возвращает внимание к дороге. Но спрашивает:
— Всё хорошо?
— Да, — врёт. — В этот раз даже намного лучше, — врёт. — Меня даже не тошнит, — врёт. — И спать совсем не хочется, — врёт. — Я был бы не прочь даже там ещё немного побыть, — врёт. — Хотелось бы посмотреть выступление Аннет, — врёт.
Мин Хё опять косится. Но вновь почти сразу возвращается к дороге.
— Ты хорошо потрудился, — говорит он. — Тебе нужно отдохнуть.
Хан Бин соглашается. Ему НУЖНО отдохнуть.
Они приезжают в гостиницу. В Мюнхене они проездом. Их встречают с улыбками, но не получают их в ответ — только от Мин Хё, который благодарит за ключи. На пятый этаж, номер триста двадцать. Двухспальная кровать, небольшой душ и минибар. К нему-то сразу и идёт Хан Бин.
Он пьёт — один глоток. Он пьёт — второй. Он пьёт — третий. Ему становится легко. Ему становится хорошо.
Мин Хё предлагает сходить в душ, но Хан Бин отказывается. Он не хочет, знает, что не сможет устоять на ногах. Не из-за алкоголя — причина была другой. И только спиртное могло удержать его в равновесии.
Кровать рядом прогибается от чужого веса. Хан Бин пьёт — четвёртый. Пьёт — пятый. Чужие руки расправляются с пуговицами его белой рубашки. Груди становится холодно от прикосновений широких ладоней.
Он пьёт — шестой. Он пьёт — седьмой.
Его шею целуют. Оставляют отметину — чтобы больше никто не смел смотреть. Хан Бин склоняет голову, оголяет кожу, тем самым разрешая прикоснуться. Как разрешает трогать себя: по груди, животу, ещё ниже. Он закусывает губу, когда Мин Хё берёт его член в руки. Юноша закрывает глаза и перестаёт думать.
Закрывает глаза и окунается в совсем далёкое место.
Если бы в тот день он не проигнорировал. Если бы ответил. Если бы.
Если бы не это недопонимание, мы бы начали дружить.
И сейчас, наверное, встречались бы?
Хан Бин считает — один. Хан Бин считает — два.
Хан Бин сбился со счёту, сколько пролил слёз о упущенной жизни.