Нетрадиционное лечение

      Пробуждение Орихиме никак нельзя было назвать самым приятным из всех возможных: там, где должны были быть переломы, достаточно болезненно ныло, синяков было много (по мнению Орихиме, она вообще была один сплошной синяк), голова болела и, словно в довершение этой радужной картины, беспокойство за Ичиго, Исиду, Чада и других друзей, угодивших в эту неприятность. Но, будто почувствовав её настроение, голоса за стенкой стали звучать громче.       - А как я их Гетцугой!       - Ты своей Гетцугой и нас чуть не прикончил!       - Я не нарочно!       - Он не нарочно, Исида. Но ты всё равно дурак, Ичиго.       - Не надо беспокоиться, Иноуе-сан. С вашими друзьями действительно всё в порядке, - у стены, как заметила Орихиме, вполне спокойно сидел Урахара, впрочем, тут же встал, подошёл к Иноуе, присел рядом на краешек её постели и положил ей руку на лоб, словно проверяя температуру. – И с вами, Иноуе-сан, тоже практически всё в порядке. Ещё денёк, и даже следа от всех этих неприятностей не останется.       Говорил он тихо, будто не хотел, чтобы его услышал кто-то кроме неё, руку со лба убрал, но только затем, чтобы взять её руку и поцеловать. Щёки Орихиме залил пунцовый румянец. Этот жест не имел ничего общего с официальным знаком уважения даме, положенный правилами этикета, - слишком нежно, слишком лично для официального. После этого Урахара спокойно взглянул на неё, будто говоря, что поводов для смущений тут совсем нет, поцеловал её в ладошку, выпустил её из своей руки и сосредоточился на лечебном кидо.       - Я ведь вам говорил, Иноуе-сан, предупреждал, что не надо вам во всём этом принимать участие.       - Но как же Куросаки-кун… как же все? – всё это произнесла Орихиме тем же почти шёпотом, что и Урахара.       При упоминании временного шинигами Урахара незаметно нахмурился, что осталось незамеченным для Орихиме.       - Ваши друзья вполне способны себя защитить. Подумайте и о себе.       Иноуе хотелось возразить, хотелось сказать что-нибудь, но она промолчала. А боль в месте предполагаемых переломов уходила, как, наверное, и синяки, прекращалась головная боль.       - Теперь всё в порядке. Но больше не смейте так подставляться, не смейте участвовать во всём этом, - и снова она хотела возразить, сколько слов можно было бы сказать, сколько вопросов, но вместо всего этого она, наконец, приняла сидячее положение и задала тот вопрос, который и не планировался, не должен был прозвучать.       - Для вас это и вправду так важно?       - Да, важно.       И снова её руки покрывают поцелуями, заставляя смущаться, вынуждая смотреть на этого странного человека, что с такой лёгкостью готов отправить Куросаки-куна, Исиду, Рукию, кажется, кого угодно хоть в самые дальние уголки Уэко Мундо, хоть ещё куда-нибудь (опасных мест много) и при этом делал всё, чтобы она во всё это не ввязывалась, старался предостеречь и старается сейчас, и целует так, словно любит, словно она его. Орихиме понимает, что всё это неправильно, что ей следует прекратить всё это, отнять руки, поблагодарить за лечение и предостережения, и как можно быстрее идти к друзьям, благо те в соседней комнате всё так же громко обсуждают последнее приключение, или позвать их сюда, но главное, остановить то, что так неправильно. Но ничего этого Орихиме не делает и продолжает смотреть, к своему стыду осознавая, что ничего не будет делать против этих далеко не официальных знаков внимания, что эти прикосновения ей нравятся, что она сейчас словно загипнотизированный кролик, что так легко поддаётся своему искусителю-губителю, вот только Урахара Орихиме ни как искуситель, ни как губитель не воспринимался, не мог он быть кем-то таким.       Поймав этот взгляд, Урахара улыбнулся, иначе, чем обычно, другой улыбкой он улыбался гостям своего магазинчика, в этом Иноуе была уверена, и посмотрел прямо ей в глаза, а после, видимо, увидев то, что хотел, поцеловал её уже в губы, окончательно смутив и заставив признать, что сейчас в этот момент он властен над ней.       Орихиме сама стягивает с него привычную полосатую панаму и жмётся к нему ближе, шёпотом просит обнять и со страхом смотрит на стену, за которой громко и весело смеётся лейтенант Абарай, а Куросаки-кун обиженно замечает, что Рукия сама виновата, что рисовать не умеет. Она где-то далеко внутри, слыша всё это, чувствует себя предательницей своей несостоявшейся любви с Ичиго, но почему-то совершенно не жалеет и столько хочет сказать, но с губ срывается лишь «Обнимите меня…» «Поцелуйте…». И видит, и чувствует, что Урахара тоже может сейчас сказать, что если она ему сейчас не скажет «Нет», то никогда уже не будет между ними по-прежнему, что она его и только его, что все «Куросаки-куны» смогут прожить и без неё, что… да много чего ещё, но произносится вслух только «Не бойся».       Он снимает её простой, никак не украшенный, белый халатик, словно красивейшую, но совершенно ненужную обёртку с драгоценного подарка, медленно и аккуратно, смакуя каждый открывшийся участок тела, лаская и целуя, заставляя Орихиме желать пока неизведанного, но, несомненно, прекрасного, убеждая, что она прекрасна, что она желанна.       Иноуе наслаждается и вместе с тем боится. Боится, что друзья вот-вот войдут в комнату, и она будет опозорена, боится и вместе с тем хочет прикоснуться к обнажённой коже Урахары, наслаждается его прикосновениями. А он, словно чувствуя её страхи, только снова повторяет «Не бойся», и она верит, что с ним, хотя бы сейчас, бояться не надо, хотя за стеной и есть очень весомый аргумент для этого. И поэтому только позволяет себе узнавать, пробовать, желать и быть желанной.       Поцелуй притупил кратковременную боль первого проникновения. Осталось только желание принадлежать друг другу, желание любви полной, той, какая бывает только с любимым.       - Только моя…       И Орихиме с этим соглашалась, ведь понимала, что так будет, слышала в этих двух словах нежность и признание. И, наверное, не жалела, не хотела чувствовать стыд, что предала Куросаки-куна, хотела дольше чувствовать себя защищённой этим «Не бойся», находиться под этой властью.       - Только моя, - повторил Урахара и поцеловал Орихиме в плечо.       В соседней комнате раздался очередной спор и Орихиме побледнела. Куросаки Ичиго настаивал на том, чтобы заглянуть к ней, Рукия и Ёруити его отговаривали, и пока не было ясно, успешно или нет.