Слава тебе, безысходная боль! Умер вчера сероглазый король.
Полуденное солнце безжалостно разбивало лучи о покатые крыши домов, золотым водопадом стекая вниз и топя в своем жаре людей, заполонивших площадь и узкие улочки. Но, казалось, столичному люду это совершенно безразлично. Народ рукоплескал, приветствуя своего правителя. Быть королем – значит неторопливо шествовать в окружении стражи сквозь толпу подданных, не позволяя боли от прикосновения босых ступней к раскаленным камням мостовой отразиться на лице. Со всех сторон лавиной сыпались восторженные возгласы, восхваляющие чудесный наряд короля. Ложь во спасение может быть поразительно красноречивой, вот только за этой ложью скрывалось лишь малодушие. А король Ричард VII , прозванный в народе Ричардом Спесивым, презирал трусость во всех ее проявлениях. Быть королем – значит одаривать подданных взором, полным высокомерного снисхождения. Их всех – богатых вельмож, чье одеяние искрится на солнце от обилия драгоценностей, крестьян, по случаю торжества одетых в свои лучшие наряды, бедняков, стыдящихся собственных лохмотьев… Быть королем – значит превосходить их, таких разных, но знающих свое место, пока их от короля отличает лишь незримый покрой малодушия и амбиций. Ричард с детства был готов на все, чтобы доказать свое право на престол и титул. Его жизнь походила на череду жертв, принесенных собственному призванию. Это сродни самобичеванию, когда каждое решение – очередная капля смертельного яда вины, разъедающего душу, – неизменный символ служения титулу. Но сегодняшняя жертва была самой страшной. Какая ирония – чтобы отдать дань призванию, пришлось им пожертвовать. Приветственные возгласы толпы и взлетающие вверх головные уборы знаменовали, что он все еще король. Пока. Быть королем – значит самозабвенно отдаваться монаршему долгу, который подчас принимает самые причудливые формы. Будь то отказ от любви к безродной девице или шествие через всю столицу под палящим солнцем абсолютно нагим, королю должно исполнить все с аристократическим достоинством. Говорят, когда совершается что-то значимое настолько, что грозит стать поворотным моментом в истории, весь мир на секунду замирает. Ричард никогда не забудет тот миг, когда парадные двери замка отворились, и он ступил на заполненную людьми площадь. Оглушительная тишина. Всего мгновение убийственной честности, на которое король исчез, а на его месте остался просто Ричард. Прозревший слепец. Жалкий и голый. Но людям чужда правда, вскрывающая не хуже ножа мясника, и миг истины разлетелся на тысячи осколков. Его снесла волна трусливого лицемерия толпы и гордой молчаливой лжи короля, который был вновь помазан именем человеческих пороков и слабостей. Быть королем, помимо прочего, значит быть выше нечеловеческого жжения палящего солнца, плавящего не тронутую загаром бледность кожи. Значит отказаться признать существование пота, ручьями стекающего по телу, ведь не пристало королю потеть, как деревенскому батраку. Значит поверить, что это капли крови, сочащиеся из трескающейся кожи, которая совсем скоро перестанет скрывать нутро уже-не-короля. Просто реквием измученного тела. Ричард не искал в толпе Бьянку, хотя знал наверняка – она рядом. Обещала ведь нанести последний удар там, где бежать будет некуда. Глупая. Короли не убегают. Никогда.***
Бьянка стояла у раскрытого окна, неотрывно глядя на фигуру обнаженного мужчины, чинно шествующего по центральной улице в окружении стражи. Несмотря на всю свою злость, она не могла сдержать восхищения от достоинства, с которым Ричард двигался сквозь пламя ее мести. Быть брошенной – значит познать бессилие как оно есть. Стать марионеткой, которой бесцеремонно срезали все нити разом. Это значит не решать, а мириться с чужими решениями. Или не мириться, но молчать. Молчание – это главное. И Бьянка была покорной марионеткой, позволившей все решить за нее, лишить ее воли и голоса. Но, оставшись без кукловода, она научилась жить сама, а злость на него лишь придавала сил. Как просто было ненавидеть короля эти десять лет, пока он был лишь воспоминанием, покорно меняющимся под властью обиды. И как тяжело продолжать теперь, когда Ричард добровольно несет все тяготы ниспосланного ею испытания. Бьянка до сих пор помнила, как покидала королевский замок – растоптанная и опозоренная. Тогда она чувствовала себя грязной и хотела, чтобы сейчас Ричард испытал что-то подобное. И он испытал. Бьянка была в этом уверена, но та стать, с которой король продолжал свое шествие, говорила о том, что он сумел возвыситься над людьми, одним своими присутствием запрещая оценивать себя по общей мерке. Быть брошенной любовницей – значит получить роковой удар от самого дорогого человека. Когда тот, ради кого Бьянка пожертвовала репутацией и всем, что имела, оставил ее, она думала, что невозможно страдать сильнее. Самый подлый удар самого коварного врага не сравнится с предательством любимого человека. Оно вывернет душу наизнанку, вытянет из нее все доброе и светлое, пропитывая желчью обиды, а зияющую пустоту внутри сможет заполнить лишь жажда мести. И не просто мести, а мести безжалостной, такой, что отберет самое дорогое. Быть брошенной любовницей короля – значит оказаться преодоленным препятствием, досадной помехой на августейшем пути. Быть преданной ужасно, но осознание, что тебя отдали за бесценок, куда мучительнее. Рядом с королем любой покажется жалким, недостойным внимания. И все же, становясь возлюбленным, мужчина перестает быть королем. А нет ничего трагичнее, когда сердце, отданное, как величайшее сокровище, возвращают, небрежно бросая в придорожную пыль. Быть брошенной любовницей короля, носящей его ребенка, – значит обречь себя всю жизнь любить дитя с его лицом. А нет ничего страшнее этого сплава любви и ненависти, невольно рожденного невинным существом. Осыпаемый одобрительными возгласами, король приближался к окну, за которым застыла Бьянка. Ей было трудно поверить, что план удался. Шутка ли сковать всю столицу путами трусости ее же жителей? Убедить всех в существовании чудесной красоты ткани, видеть которую, однако не смогут ни глупцы, ни люди, занимающие чужое место. Убедить короля, что волшебные свойства ткани просто необходимы сильному правителю, и подтолкнуть его к публичному обещанию продемонстрировать новый наряд торжественным шествием. Осталась самая малость – разоблачить обман на глазах у всего народа. – Матушка, – тихо позвала сероглазая девочка, выжидательно глядя на мать, – пора. Но Бьянка не отрывала глаз от Ричарда. Глядя на то, с какой честью он переживает унижение, как гордым знаменем несет свой позор, она просто не могла не восхищаться им. Слово короля – закон. Так он сказал ей однажды. Перед мысленным взором стало его лицо, когда у самых парадных дверей Бьянка сняла маску и выплюнула правду прямо в лицо королю. Она хотела увидеть в его глазах страх, хотела, чтобы Ричард отменил свое шествие. Тогда победа была бы за ней, трус был бы разоблачен и повержен. Но он не уступил. Король кивнул своей бывшей любовнице, принимая ее месть, и шагнул к своему народу. Бьянке не в чем было его упрекнуть, он все положил на алтарь долга. Снова. – Нет, Селеста, – чуть дрожащим голосом ответила Бьянка, печально улыбаясь дочери, – на этом все. Я прощаю его. – Но… – Он достаточно пострадал, – перебила Бьянка. Она слишком поздно заметила такой знакомый решительный блеск серых глаз. – Смотрите! – воскликнула Селеста, ее детский голос, отчего-то прозвучавший в шуме толпы, как оглушительный рокот истины, поразил несчастную Бьянку, тянущую руки в тщетной попытке помешать неизбежному. – А король-то голый! На долю секунды мир замер, а Бьянка с кристальной ясностью осознала, что собственная месть ей больше не подвластна. А через миг, когда воздух наполнился смехом, свистом и ругательствами в адрес короля, она перевела взгляд на дочь. На детском лице читалась отчаянная решимость и непоколебимая уверенность, такое выражение женщина видела лишь однажды, в день, когда стала брошенной. Это была ответственность за свое деяние. Лишь теперь Бьянка поняла, что месть никогда не была ее собственной.***
Ричард медленно поднял глаза и увидел рядом с кричащей о его наготе девочкой Бьянку. Лицо женщины было искажено в гримасе ужаса, она отчаянно пыталась заставить ребенка замолчать, но все уже было кончено. Мир снова замер на мгновение, но Ричард не придал этому значения. Он знал, что это случится рано или поздно. В толпе раздался нарастающий ропот, иногда переходящий в разрозненные выкрики. А потом людей как будто прорвало со всех сторон слышалось протяжное: – Г-о-о-о-лый король! Король г-о-о-о-лый! Вздор. Короли голыми не бывают. Они бывают мертвыми. Но обещания свои короли держат. И Ричард продолжил идти, не сбиваясь со своего размеренного шага. Его лицо ни на миг не утратило выражения надменного превосходства. А вокруг слышались смех и улюлюканье, кто-то даже пытался попасть в уже почти бывшего короля овощами. И все же люди неизменно расступались перед ним, каждый, кто стоял рядом, уступал силе, которую излучал король. Сломанный, но не сломленный. У городских ворот короля ждал экипаж, который должен был доставить его в замок. Но привилегии короля больше не интересовали Ричарда, потому он прошел мимо, направляясь в лес. Толпа же замерла у ворот, не смея следовать за королем дальше, как будто городские стены придавали им смелости. Лишь две темные фигуры в плащах последовали за Ричардом. Мать и дочь нагнали Ричарда у небольшого охотничьего домика, который Бьянка до сих пор видела во сне. В этом домике они с Ричардом провели ночь, в которую была зачата Селеста. – Ричард, выслушай меня! Пожалуйста! – кричала Бьянка, но король не оборачивался. – Ради нашей дочери! Ричард замер, а потом медленно обернулся, указывая на дверь домика. Внутри царили прохлада и полумрак, который все же не скрывал наготы мужчины, чья бледная кожа, казалось, притягивает свет. Бьянка попыталась отдать ему свой плащ, но король презрительно скривился, откидывая его прочь. – Прости меня, прости, – как заклинание повторяла Бьянка, простирая руки. – Но ты сохранил лицо, Ричард, ты не дрогнул! Это был не позор, нет! Ты всем показал свое величие. Женщине казалось, что если убедить его в том, что репутация его не пострадала, то она может уменьшить причиненный вред. Ричард сказал ей, когда отсылал от себя прочь, что чувство вины – это медленный яд. Тогда она не поняла его, но сегодня все изменилось. Для нее и ее дочери. – Я же говорил тебе – не бывает опозоренных королей, – твердо произнес Ричард. Запах сырости проникал в его нос, напоминая о влажной рыхлой земле и болотном мхе. Напоминая ли? – Я не… – он жестом прервал ее растерянный лепет, впившись взглядом в тощую фигурку в тени, от которой, однако, веяло каким-то неуловимым величием. Селеста стояла в углу, гордо вскинув голову. В ее взгляде не было ни раскаяния, ни сочувствия, только мрачное торжество. Она точно знала – голых королей не бывает. – Не каждый осмелится отпить из кубка, зная, что в нем яд. Ты очень храбрая девочка. Два острых взгляда серых глаз схлестнулись, как смертоносные клинки дуэлянтов. Вот только драться здесь никто не собирался – король был мертв. Это была уже не схватка, а последняя дань уважения противнику. Король кивнул и вышел вон, ни разу не оглянувшись. Двум обреченным не место рядом. Бьянка скорчилась на полу, сотрясаясь от рыданий. – Ми… милая… – позвала она, умоляющее глядя на дочь, – что он хотел сказать? Куда он? Быть бастардом короля – значит уничтожить его и нести ответственность за это всю жизнь. Селеста смотрела на отчаянье матери, и правдивые слова раз за разом застревали у нее в горле. Любое мужество имеет предел, и сегодня она нашла свой. Слова «он видел в себе лишь короля… всегда» так и остались несказанными.А за окном шелестят тополя: «Нет на земле твоего короля...»