Перекресток

С самой юности Джой знала, что она сильная личность. С тех самых пор, как впервые махнула рукой на свою бестолковую мать и попыталась справиться с жизнью без нее, Джой осознавала, что способна управлять собой и людьми вокруг. Так и вышло: она всегда все тащила на своих плечах – мягкого и ведомого мужа, дочерей, и ее жизнь всегда была спокойной и размеренной. Просчитанной до малейших мелочей. Пока Джорджия не бросила колледж… и пока не случилось все остальное. Иногда Джой обвиняла во всем, что произошло, себя – в конце концов, это она выгнала дочь на работу в тот, последний, день ее жизни. Иногда вспоминала, как трудно было тогда разбудить Джорджию – и хоть сама Джой никогда не верила в сверхъестественную мистику, это казалось неким знаком… который она, со всем своим материализмом, по-дурацки упустила. Эта мысль понравилась бы Филлис, а вот Джой она не нравилась – от нее воняло фатализмом, с которым она, со всей силой своего характера, и со всей привычкой решать все самостоятельно, примириться никак не могла. Но так или иначе, все произошло так, как произошло: она, ведомая собственными представлениями о том, как должны жить ее дочери, выгнала Джорджию в тот день на работу, а потом случилось туалетное сиденье из орбитальной космической станции. И теперь от Джорджии осталась серая могильная плита, от Реджи – странная девочка с мертвыми птицами в рюкзаке, от их семьи – жалкие осколки, а от самой Джой… по правде, чаще всего она сама не могла понять, что же от нее осталось. Джой всегда была сильной личностью, и тем страшнее для нее было терять контроль. Контроль над всем: ее муж спал со своей студенткой, возможно, даже и не одной, ее дочь воровала туалетные сиденья и дерзила психотерапевту, ее богемная матушка призывала духов и окуривала дом дымом аромапалочек… Это был не мир Джой, не тот мир, к которому она за всю свою жизнь привыкла. Тот прежний мир рухнул, и ничего с этим нельзя было поделать. Иногда Джой казалось, что она бережно склеивает обломки, и не было никого, кто хотя бы подсказал ей – правильно она это делает, или нет, не говоря уж о том, чтобы помочь хоть как-то. А потом она встретила Анжело, и он неожиданно оказался тем, кто смог ответить на все ее вопросы. Приходить в «Вафельный дом» раньше Руба всегда было непривычно: как-то в картине мира Джордж он был постоянен. Он всегда уже сидел за столиком, когда она появлялась за очередным стикером; редко бывало так, что задерживался, и почти никогда – что его приходилось долго ждать. Но вскоре Джордж решила, что сегодня вообще был день опозданий: она пришла первой и даже успела получить заказанный завтрак, когда появились взмыленная Рокси – ей срочно нужно было на работу – и вечно беззаботный Мейсон. Руба все еще не было. – Не знаете, где он? – поинтересовалась подошедшая следом за ними Дейзи, садясь на диван вместе с Джордж и ища взглядом Киффани. – Руб перед нами не отчитывается, – отозвалась Рокси и посмотрела на часы. – Все, я уже опоздала. – Ну все, берегись, город, – пробормотала Джордж, ковыряя бекон вилкой. – Все маньяки-убийцы-насильники повылезают на свет, обрадовавшись, что суровая Рокси… – Очень смешно, – скривилась та. – А по-моему, смешно, – встрял Мейсон. – Серьезно, вот представь: пока ты здесь ждешь Руба, где-то там грабят банк. А была б ты на своем участке – все боялись бы нос сунуть… – Ты идиот, и предположения у тебя соответствующие, – оценила Рокси и презрительно отвернулась. Мейсон открыл рот, собираясь ответить что-то еще, но тут очень вовремя появился Руб – как всегда, со своим блокнотом и стикерами. Он взглянул на Мейсона, видимо, прикидывая, есть ли смысл стаскивать его с дивана и заставлять брать себе стул, потом, похоже, решил, что нет, и сел рядом с подвинувшимися Джордж и Дейзи. – Это тебе, – он положил стикер перед Рокси. – Тебе, – еще один перед Мейсоном. – Тебе, – Джордж тоже получила сегодняшнее задание. – А Дейзи сегодня со мной, массовая жатва ожидается. – Это через двадцать минут! – возмутилась Рокси. – Мало того, что я в участок опоздаю уже совсем безнадежно, так еще и кофе не попить! – Быстрее скосишь – быстрее вернешься к своему кофе, а также к хулиганам и ворам человеческой работы, – флегматично ответил Руб. Рокси ругнулась, буквально выпихнула Мейсона из-за стола и вылезла сама. – Увидимся, – пробормотала Джордж и взглянула на свой стикер. Имя на нем было незнакомое, а вот район она знала – неплохое место, многоквартирные дома, офисы… Времени же оставалось еще много, да и в «Счастливом времечке» сегодня был выходной. – А что за массовая жатва? – поинтересовалась Дейзи, рассматривая целую пачку стикеров перед собой. – На месте разберемся, – отозвался Руб. – Но я знаю это место – там оживленный перекресток. Скорее всего, кто-то не впишется в поворот. Джордж отложила вилку, стиснула свой стикер в кулаке и выбралась из-за стола – Дейзи с Рубом подвинулись, давая ей пройти. Вроде она уже два года проработала жнецом, и все равно ненавидела массовые жатвы. Хорошо, что на этот раз работа досталась не ей. – Доедать не будешь? – спросил Мейсон и, не дожидаясь ответа, пододвинул ее тарелку к себе. Джордж покачала головой и еще раз посмотрела на свой стикер. Времени было полно, а значит, можно было еще прогуляться. «Она красивая, как ее мать», – сказал ей однажды Анжело, а он умел видеть красоту. Он и ее, Джой, нарисовал так, что она долго смотрела на портрет, не в силах поверить, что это – та самая уставшая женщина, что каждый день отражалась в зеркале в ванной. Но все равно, эти его слова о Джорджии зацепили что-то в ней. Джой и так обвиняла себя – если не сознательно, то в глубине души точно – за то, что относилась к старшей дочери хуже, чем она того заслуживала. А сейчас еще и выяснилось, что Джорджия была красивой. А говорила ли ей Джой хоть когда-нибудь, что она красива? Именно из-за этих мыслей после той встречи Джой долго не могла решиться позвонить Анджело, а сам он тоже ей не звонил. В каком-то смысле, Клэнси своим низким блефом добился своего: свидание дома прошло совсем не так же, как в городе, и привело совсем к иным последствиям. Клэнси, кстати, позвонил на следующее утро: сдержанно поинтересовался, когда можно будет взять к себе Реджи. Тогда Джой чуть не накричала на него, и весь разговор хотела швырнуть трубку, но она всегда была сильной личностью – и самоконтроль в тот раз проявила неплохой. Всю следующую неделю она упорядочивала запасы соседей: Клэр сделала ей неплохую рекламу, и за долгое время медитаций над консервами и этикетками Джой почти уже смирилась со своим неизбежным пожизненным одиночеством. Поэтому когда Анжело все-таки позвонил, она скорее удивилась, чем обрадовалась. Но какая-то тень надежды все-таки подняла голову в душе: неужели не все еще закончено? На свидании она неожиданно рассказала обо всех этих сомнениях: о том, что думала о Джорджии, о поступке Клэнси, о том, как боялась, что придется признать – она, Джой, годится только в утиль. Анжело слушал. Слушать он тоже умел хорошо, порой даже лучше, чем утешать. – В тебе есть сила, и ты стараешься все перебороть, – наконец, сказал он, – в том числе и собственные чувства. Твоя жизнь налаживается. Позволь этому идти своим чередом. – Моя жизнь не налаживается, она нелепо склеивается после всего… этого, – ответила Джой. – Тогда просто позволь кому-то другому помочь тебе и загладить стыки между осколками, – весело сказал Анжело и улыбнулся. И Джой помимо воли улыбнулась в ответ. Джордж лениво шла по улице, почти не оглядываясь по сторонам. Впервые она ощутила, что значит понятие «профдеформация» – глаз автоматически отмечал вокруг все возможные, даже самые невероятные, способы смерти. Хоть за эти два года Джордж и убедилась, что любая фантазия пасует перед выдумками могильщиков, очевидных опасностей вокруг тоже хватало. Машины могли сбивать людей, врезаться в стены и витрины, у них могли отказывать тормоза и заклинивать двери. Светофоры могли гаснуть, падать и бить током. Другие люди… ну, кому, как не Джордж, было знать, сколь они изобретательны в способах убийства друг друга; да и себя самих тоже – взять хотя бы Мейсона. Опасности были повсюду, и когда Джордж начинала размышлять об этом, ей казалось, что она готова понять больных паранойей. Как вообще можно было избежать паранойи в мире, где людей вот так вот просто убивало падающими с орбиты туалетными сидениями? Взгляд Джордж скользнул по адресу на углу ближайшего дома, и она посмотрела на часы. До предположительного времени смерти было еще долго, и она сама не могла понять, зачем пришла на место настолько заранее. Опыт первой жатвы – и не только ее – навсегда научил ее не пытаться ничего узнавать о тех, с кем приходилось работать. Чем больше ты знаешь о будущем мертвом, тем труднее сделать свое дело, когда приходит время – и это Джордж уяснила твердо. Она знала, что Мейсон любит общаться с теми, кого приходит скосить, знала, что Дейзи тоже, зачастую, интересны их личности; и допускала, что будь у нее стаж, как у любого из них, она тоже перестала бы смешивать личное и работу, но пока этот фокус у нее не получался. Чем дольше и лучше она их знала, тем труднее ей было исполнять свои обязанности. Джордж огляделась, ища, где бы пересидеть образовавшееся свободное время. Ей только позавчера дали зарплату в «Счастливом времечке», а вон там, через дорогу, было кафе с заманчивым плакатом «Бесплатный кофе к завтраку»… Решившись, Джордж пересекла перекресток, и, оказавшись рядом с кафе, чуть ли не нос к носу столкнулась с парой, подходившей к двери с другой стороны. Они оживленно болтали и, похоже, даже не заметили ее. Джордж сделала шаг в сторону, пропуская их, но потом присмотрелась… «Мама?!» И, не совсем понимая, что делает, опустив глаза и держась в шаге позади, как можно более незаметно скользнула за ними. Новая встреча случилась гораздо быстрее. К ней Джой подготовилась еще основательнее и даже сделала невероятное: позвонила на работу Клэнси, чтобы узнать его расписание. Второй раз так провести себя она ему позволить не собиралась. Бывший муж явно был недоволен. Еще бы: его бросила эта студентка, он остался неприкаянным, а тут Джой – помолодевшая благодаря усиленному уходу за собой в последнее время, счастливая – улетела на свидание. Когда она увидела его кислое лицо, то поймала себя на мысли, которая мелькала у нее уже не раз – что Клэнси хотел бы вернуться. Да, для него это было бы идеально – вкусная еда, дочь рядом, да и студентки никуда не девались. Он винил в разрыве Джой и наверняка думал, что и она должна хотеть воссоединить семью, но сама она себя виноватой не считала. Даже несмотря на то, что те самые слова – «Я не хочу жить с тобой», – впервые произнесла именно она, мир их треснул задолго до этого. Джой пыталась его склеить, как умела, Анжело помогал ей заглаживать стыки между осколками, но Клэнси в этом новом мире был лишним. Чего бы он там ни хотел для себя и для нее – Джой не собиралась второй раз наступать на те же грабли. Игнорируя выражение его лица, она собиралась, подбирала кофточки к новым джинсам, и даже Реджи взглянула на нее одобрительно, когда Джой спустилась вниз перед тем, как уйти. …Она пообещала себе не говорить о семье, и все равно весь вечер проговорила именно о ней. Рассказывала о Реджи. Рассказывала о Джорджии. О Клэнси только помалкивала – на это ее благоразумия хватало. Анжело слушал, улыбался, и Джой почему-то думала, что он понравился бы Джорджии, как понравился Реджи в их две недолгие встречи. И почему-то верилось, что все еще может быть хорошо. Несмотря на смерть старшей дочери и отчужденность младшей, несмотря на Клэнси и его студенток, Филлис и ее эзотерические задвиги – Джой верила, что несмотря на это все, она еще может быть счастливой. Да и почему бы ей и правда не попытаться урвать кусочек своего счастья, если оно вон – совсем близко? – Я рада, что встретила тебя, – призналась Джой тогда, когда уже собиралась уходить домой. Она бы с радостью осталась, но ее ждала Реджи, опоздать к которой было бы неправильно. – И я рад, что встретил тебя, – отозвался Анжело . – Ты необыкновенная женщина, такие, как ты – большая редкость. Джой улыбнулась. Нельзя было сказать, чтобы ей это не польстило, и она помимо воли задумалась – а что, если из необременительного романа это перерастет во что-то серьезное? Раньше она думала, что после Клэнси еще долго не сможет смотреть в сторону мужчин… но все-таки это было по-другому. По крайней мере, можно было попытаться. И, приняв решение, Джой впервые за долгое время почувствовала, что ее имя действительно начинает ей подходить. На Мейсоне были его самые идиотские в мире трусы с британским флагом, но Джордж было бы наплевать, даже открой он дверь совершенно голым. – Я не могу, – объявила она, переступив порог. – Не хочу и не буду. Не могу. – Не понял? – Мейсон поскреб ногтями нечесаную голову. Джордж показала ему уже изрядно помятый стикер с именем. – Я не могу его забрать. Это новый парень моей матери. Она уселась на стул. По правде, когда она узнала, кого ей придется скосить сегодня, первым импульсом было мчаться к Рубу и устраивать скандал ему. Но опыт первых жатв и первых ошибок, которые она допускала на этой работе, научил Джордж одному непреложному правилу: смерть неумолима, и Руб так же неумолим. Нет смысла ныть ему, ругаться с ним, скандалить – все равно ничего не поменяется. Никто не заберет у нее стикер и никто не отменит жатву, что уже предписана. Поэтому Джордж поехала к Мейсону. Мейсон всегда ее понимал, к тому же он обладал незаурядным мышлением, – а где-то в глубине ее души билась надежда на то, что какая-то лазейка все-таки возможна. Может, с его помощью удалось бы смухлевать, как некогда смухлевала Рокси? – У твоей матери есть парень? – наконец врубился Мейсон. – Ты не говорила. – Я не знала! – Так, может, и Руб не знал? Бывают случайности, – он снова почесался. – Я точно знаю, поверь. Джордж покачала головой. Об этом она тоже успела подумать. – Руб вообще ничего не делает случайно. Если мне попался этот стикер, то это что-то значит. Может, это экзамен на профпригодность. Но если так – я его провалила. Я не могу его забрать, бессмысленно даже пытаться. Мейсон подтащил стоящую неподалеку табуретку и уселся напротив. – Подожди, а как ты вообще узнала, что это он? – Приехала на место смерти заранее, наткнулась на них и подслушала разговор… Да какая разница? Что мне делать, Мейсон?! – Косить, – непривычно флегматично отозвался он. Джордж захотелось его ударить. Уж от него-то она ждала лучшего решения. – Ну, а что ты хотела? – Мейсон перехватил ее взгляд. – Оставаясь работать в городе, где и жила, ты рано или поздно столкнулась бы с чем-то таким. Не новый парень матери – так родственник, не родственник – так бывший друг, не друг... Ну, ты поняла мысль. – Ты звучишь, как Руб, – не удержалась Джордж. – Со всем этим «ты немертвая, ты должна забыть о прежней жизни». Мейсон опять почесался. – У тебя что, вши? – Джордж на всякий случай отодвинулась. – Да нет, вроде… Слушай, я не догоняю, в чем проблема? Ты же сама сказала, что не знала, что у твоей матери появился новый парень. Он для тебя чужой, это же не мать, в конце концов. Джордж помолчала. Она не знала, как объяснить ему. Пусть этот человек был чужим для нее, но мать – мать чужой не была. Глупо было отрицать, что при виде ее личного счастья Джордж на какой-то миг кольнула ревность – та самая ревность ребенка, что привык, что его родители любят друг друга и живут вместе. Но потом взрослая Джордж взяла верх над этим ревнивым младенцем и заставила немного подумать головой. Ведь все было настолько очевидно. Семья Ласс давно распалась, родители развелись. А с этим мужчиной мать была явно счастлива. Да и сам ее парень, по подслушанному разговору, Джордж скорее понравился: она не очень хорошо разбиралась в людях, но ей показалось, что у него был легкий и позитивный характер – как раз то, что нужно было Джой с ее крутым нравом и принципами. И наверняка он не вел себя как отец – что бы ни привело к его с матерью разрыву, этот мужчина этого не сделал бы. И теперь она, Джордж, должна была его скосить. Но выполнить это задание означало бы снова причинить матери боль. Она наблюдала за своей семьей после своей смерти и видела, что какой бы строгой Джой ни была при ее жизни, потеряв, она поняла, что для нее значила дочь. По сути, для Джордж исполнилась вечная мечта всех позеров-самоубийц – она увидела, как родные плачут над ее гробом. Вот только это не только не польстило ее самолюбию, но и заставило понять – она не хочет повторения этого ни для кого из них. И вот сейчас предстояло стать причиной. Источником новой потери. – Может, можно что-то придумать? – спросила она. Мейсон вздохнул. – Сколько у нас времени? Джордж взглянула на часы. – Сорок шесть минут. – Без шансов, – он покачал головой. – Не успеем ничего провернуть. Знаешь, поговорила бы ты с Рубом. Джордж внимательно глянула на него, но не похоже было, чтобы он шутил. – Я и так знаю, что он мне скажет. – Если хочешь, я пойду с тобой. – Хочу, – ляпнула она и только потом поняла, на что подписалась. – Я приглашаю тебя на завтрак, Джой. Ее давно уже не приглашали на завтрак. В их с Клэнси семье завтраки обеспечивала она – стояла у плиты, резала, варила, жарила. Они редко ходили утром по ресторанам и кафе; иногда Клэнси брал девочек и ходил с ними, но чаще все-таки вся семья оставалась дома. Анжело пригласил ее на завтрак, и Джой это польстило. Значит, она все еще стоила того, чтобы отвести ее куда-то. – Рядом с моей квартирой есть симпатичное кафе, – говорил он. – Давай встретимся неподалеку. Когда Джой повесила трубку, то заметила, что за ней все время разговора, не отрываясь, наблюдала Реджи. – Ты пойдешь на свидание? – спросила она. Джой кивнула, Реджи в ответ пожала плечами. – А я с кем останусь? – А ты уже будешь в школе. Реджи немного помолчала. – Ты выйдешь за него замуж? – наконец спросила она. Первым импульсом было накричать на нее за то, что лезет во взрослые дела, но это было непедагогично и просто неправильно, и поэтому Джой немного подумала, вспомнила все, что слышала от психологов о влиянии личной жизни родителей на подростков, и сказала: – Мы еще не на том этапе отношений, чтобы об этом говорить. А тебе он нравится? Ты же знаешь, ты для меня значишь больше, чем… – «Чем любой мужчина, который может появиться в моей жизни», – по памяти процитировала Реджи. – Мама, я тоже читала эту книжку. – Так, – на нее помимо воли нахлынуло раздражение: иногда Реджи было очень трудно стерпеть. В особенности же – ее самомнение. Казалось, дочь была уверена: несмотря на ее всего лишь неполные тринадцать лет, она понимает жизнь куда лучше, чем родители. Это было так похоже на Джорджию… и, в конечном итоге, так же невыносимо. – Если ты такая умная, то должна без меня знать, что я скажу дальше, нет? – Да, – подтвердила Реджи. – Дальше ты скажешь, что не собираешься препятствовать моим отношениям с отцом, и что он останется в моей жизни несмотря ни на что. Я же говорю – я читала эту книжку. Джой не успела ответить – дочь развернулась и пошла по лестнице на второй этаж. На середине остановилась, обернулась. – Он клевый. И двинулась наверх, а Джой так и осталась стоять внизу, не зная, что и как сказать. – Такое впечатление, что я взял тебя в команду вчера. Не разочаровывай меня, дочка. Джордж молчала. Она готова была к выговору Руба, готовилась всю дорогу, поэтому ничего необычного сейчас не происходило. Конечно, она разочаровывала его. После двух лет работы нельзя было уже беспокоиться о своей бывшей семье. От Мейсона же никакого толку не было. Он словно язык проглотил, а вроде для поддержки шел. – Ты знаешь, что бывает, если тот, кто должен умереть, не умирает, – продолжал Руб. – Напомнить? – Не надо, – мрачно ответила она. Руб вздохнул и протянул руку. Джордж не сразу поняла, чего он хочет, а потом, внутренне обмирая, вложила в его ладонь свой стикер. Мелькнула невероятная мысль – неужели избавит? Пусть спасти этого мужчину было невозможно, но ведь не обязательно было, чтобы забирала его именно Джордж? Вот сейчас. Руб прочитает то, что сам утром писал на этом стикере, поднимет взгляд и скажет: «Ладно, дочка, ситуация необычная – так и быть, я скошу его вместо тебя»… Руб перечитал надпись, поднял взгляд и сказал: – У тебя осталось пятнадцать минут, поторопись. – Ну ты и гад! – вырвалось у Джордж, когда она вникла в смысл сказанного. Руб протянул ей стикер. – Все-таки, похоже, я взял тебя вчера. Помнишь, мы уже обсуждали это все? В тот раз, когда место смерти было по адресу твоей семьи? Джордж кивнула. Внутри все словно опустилось. Все-таки, она надеялась на какое-то снисхождение. Надеялась, что ей не придется снова разрушать жизнь своей матери. В каком-то смысле, это было даже хуже, чем косить саму мать: Джордж множество раз видела, как уходят те, кого она забирала, и знала – они счастливы, ведь там, дальше, куда для нее путь закрыт, их ждет исполнение всех их мечтаний. Тем, кто оставался здесь, везло куда меньше. Мейсон все еще молчал, как онемевший. Джордж мучительно хотелось стукнуть его по пустой голове. – Смерть забирает свое, – произнес Руб то, что говорил множество раз и – Джордж знала – готов был говорить снова и снова. – Ты молодец, ты сможешь. Джордж еле удержалась, чтобы не сказать что-то очень гадкое. Джой собиралась тщательно. Гладила одежду, делала укладку, красила глаза – чтобы быть красивой. Красивой, как на том портрете, что он нарисовал. Джой всегда была сильной, знала, что она сильная, и ненавидела это. Благодаря своему характеру она не сломалась… но ведь и вся эта ситуация возникла лишь из-за него. Она не могла смириться с, как она тогда думала, слабой дочерью – и Джордж умерла. Она посадила себе на шею гулящего Клэнси, она в глубине души была уверена, что в ее семье все всегда будет нормально, и пропустила изменения в Реджи… Но теперь – теперь от этой силы можно было в какой-то степени отказаться. И жить при этом не хуже, чем она прожила большую часть своей жизни. «Он клевый», – сказала Реджи, и Джой тогда еще подумала, что это было правильно. Анжело не мог не нравиться, он был тем самым мужчиной, который был ей нужен все это время… А то и вовсе всю ее жизнь. Нужно было делать следующий шаг, нужно было двигать эти отношения дальше – и этот завтрак был отличным поводом. Джой накрасила губы и улыбнулась в зеркало. Все-таки она была красивой и заслуживала любви. Не терпения, не хорошего отношения, а именно любви – и сейчас буквально чувствовала, как сгустившиеся над ней тучи расступаются, пропуская надежду – ту самую, которая помогала ей все последнее время, с тех самых пор, как она впервые почувствовала, что больше не одна. – Все будет хорошо, – сказала она своему отражению. – Все непременно будет лучше некуда. Оставалось только отвезти Реджи в школу, а дальше ее ждал завтрак – и очень важный, очень необходимый ей разговор. – Какого могильщика ты молчал, сволочь ты? Ругать Мейсона оказалось неожиданно просто – это позволяло забыть о своей обязанности и о том, что ждало ее совсем скоро. Это помогало: Джордж словно выливала на него свои растерянность и расстройство, как на безответную боксерскую грушу. – Потому что если бы я это все тебе сказал, ты бы мне не поверила, – ответил Мейсон неожиданно серьезно, и Джордж все-таки ударила его – залепила подзатыльник, и лишь затем спросила: – Ты словно со знанием дела говоришь. Мейсон сделал вид, что не услышал. Оставалось восемь минут. К счастью, Руб жил недалеко от предполагаемого места смерти, дойти можно было пешком за несколько минут, и они дошли – Мейсон почти молча, Джордж – костеря его на все лады. И только оказавшись на том самом перекрестке, она с новой силой осознала груз, свалившийся ей на плечи. Лишить мать счастья. Опять. И кому пришло в голову назвать ее Джой – с такой-то судьбой? С того места, где они с Мейсоном остановились, Джордж было очень хорошо видно вход в кафе. Вот дверь открылась – медленно, как будто тот, кто ее толкал, раздумывал, стоит ли это делать. Вот распахнулась полностью, выпуская улыбающуюся, счастливую Джой – от этой улыбки у Джордж внутри все скрутилось в клубок. Ее парень – на стикере от его имени осталась лишь первая буква, но из подслушанного разговора Джордж знала, что его зовут Анжело – что-то рассказывал ей. Он был обаятельный и веселый, Джой смеялась его шуткам и не замечала стоящую на другой стороне перекрестка девушку, которая пялилась на нее во все глаза. Джордж опустила взгляд на часы. Пять минут. «Уходи, пожалуйста, – мысленно попросила она. – Хотя бы не окажись рядом, когда мне придется его скосить». Почему-то вспомнился Джей Ди. Как она умоляла того пацана – как его, Чарли? – совала ему деньги, и все равно ничего не смогла сделать, и Реджи лишилась своего пса. А теперь и мать лишалась – и не просто на глазах у Джордж, а ее собственными руками. Это было так мерзко, что Джордж никак не могла решиться оторвать ноги от асфальта и хотя бы сделать шаг в их сторону. И даже взятку сунуть было уже некому. «Смерть забирает свое». Ну почему все должно было случиться именно так? Разве нельзя было спасти одного человека?.. …она знала. Джой тем временем, похоже, действительно собралась уходить. Она поцеловала Анжело, улыбнулась ему – Джордж с удивлением поняла, что давно не видела у матери такой умиротворенной улыбки – и махнула рукой. И только когда она повернулась и зашагала прочь, Джордж смогла сдвинуться с места. На деревянных ногах она пошла прямо через перекресток ко входу в кафе. Кажется, кто-то ей сигналил, кто-то резко остановился – взвизгнули тормоза, кто-то высунулся из опущенного окна машины и покрыл ее отборным матом – и если бы Джордж в этот момент воспринимала реальность чуть лучше, у нее бы наверняка свернулись уши. Где-то на периферии зрения мелькнула темная тень. Показалось? Или действительно пришел могильщик? Идти было трудно, ноги с трудом сгибались, и рядом с Анжело она все-таки споткнулась. Он – истинный джентльмен, надо же! – ловко перехватил ее за локоть. – Будьте осторожнее, – сказал он. – Меня зовут Джордж, – прошептала она и протянула руку.