Постельные сцены, пропущенные Пушкиным

— Значит, ты Лиза, — задумчиво проговорил Алексей, оставшись с молодой женой наедине. С тех пор, как он увидел свою Акулину в образе барышни, они и наедине-то не были. И у Алексея не было возможности обсудить с нею сию метаморфозу. Как и тот факт, что милая «крестьяночка» так неожиданно оказалась той самой дочерью соседа, на которой его заставлял жениться отец под угрозой оставления без родительского благословения и наследства. А обсудить было что. Алексей десятки раз представлял себе их разговор наедине. Но только теперь, после венчания, они снова могли поговорить без посторонних. — Извини… те, — прошептала Лиза. — За что? — За ложь… — Боюсь, красавица моя, что извинениями ты теперь не отделаешься. — А чем отделаюсь? — простодушно спросила Лиза. — Даже не знаю пока. Надо думать. — Вы теперь считаете меня падшей женщиной? — задала Лиза вопрос, который не давал ей покоя всё это время с тех самых пор как Алексей узнал, что она никакая не дочь кузнеца, а слишком смелая барышня. — Чего-чего? — изумился Алексей, который не ожидал такого вопроса и даже не думал ничего подобного. — Ну… я же тайно встречалась… с мужчиной… Порядочные барышни так не поступают. — Ну и логика у тебя. Вообще-то я взял тебя в жёны. Раз женился — значит, я не считаю тебя падшей женщиной. — Правда? Алексей пожал плечами. — Как тебе сказать… Хоть я и не считаю, что ты поступила, как падшая женщина, но в то же время не могу не признать, что твоя затея с переодеванием в крестьянку и тайными встречами с мужчиной была крайне опасной. Так что… должен признаться, что ты поступала крайне неосторожно, опрометчиво и легкомысленно. — Я так и знала, — тише произнесла Лиза. И так тяжело вздохнула, что Алексею стало её даже жаль. Так жаль, что ему захотелось обнять её, чтобы утешить. Правда, с немалым удивлением он почувствовал, что не может этого сделать. Не может прижать её к себе. Несмотря на то, что уже является законным мужем этой милой девочки. А всё из-за того, что он слишком долго запрещал себе обнимать Акулину, напугавшую его тем, что никогда не придёт к нему больше, если он хоть раз к ней прикоснётся. И хотя он много мечтал о том, как вступит в свои права мужа сначала Акулины, а затем уже и Лизы, но в реальной обстановке его пока что-то сдерживало. Алексей не мог просто ни с того ни с сего раздеть пусть даже жену и овладеть ею. Тем более такой, как его Лиза-Акулина. Ему хотелось сначала почувствовать появление определённой атмосферы в спальне. И не просто доброй и домашней. А чего-то в том волшебной духе, который воцарился в его общении с тогда ещё Акулиной. Слишком хорошо и непривычно ему было с ней все эти неповторимые летние месяцы. Слишком радостно, легко и счастливо. И это было заслугой Акулины. То есть Лизы. Его заслуги в том не было. Разве что записать себе в заслуги то, что он позволил Лизе устанавливать границы в их общении. Не стал настаивать на том, чтобы выйти за рамки дружбы. Самой нежной, но только дружбы. И теперь он хотел, чтобы и в спальне сначала появилось что-то подобное. А уж потом… И Алексей знал, что сможет этого добиться. Нужно было просто вернуть Лизе спокойное и весёлое состояние духа. То, в котором она была во время их летних встреч. А уже потом она сама сделает всё остальное. Создаст снова волшебную атмосферу. Для начала надо было как-то развеять эту хмарь, которой Лиза окружила себя, предавшись угрызениям совести. Уверив её, что ей нечего стыдиться. — Лиза… — с трудом произнёс Алексей, желая называть её по-прежнему Акулиной: настолько ему успело полюбиться это имя за то время, когда он считал его настоящим именем девушки. И настолько не мог представить её с другими именем. — Несмотря на опасность твоего поведения для тебя, для любой девушки, в нём было очень много невинного. — Да? — Да. Ты же поставила мне рамки дозволенного. — Ну… если вы так считаете. — Считаю. Ты сделала всё, что могла, чтобы наши встречи были совершенно невинными. И тебе удалось этого добиться. Ты убедила меня послушаться. Это большое достижение. Поверь мне. Это было возможно только благодаря твоей чистоте. Благодаря тому, что тебя радовали наши встречи. Благодаря тому, что тебя интересовала моя душа. Я чувствовал это. И только поэтому принял твои правила игры. Твои условия встреч. *** Лиза вздохнула с некоторым облегчением. Но явно ещё не до конца веря в то, что в самом деле совершенно прощена и оправдана самым важным для неё судьёй. — Лииза… я благодарен тебе за эту игру. Очень. Если в ней что и плохо, то только то, что ты рисковала. Но в прочих отношениях — эта игра подарила мне самые восхитительные часы жизни. Настоящее счастье. Сама посуди — я же пришёл к твоему отцу просить руки его крепостной, выкупить её. Ты не знаешь, но я готов был ради женитьбы на тебе, когда считал тебя Акулиной, остаться без наследства. Представляешь, какое уважение ты мне внушила? — А когда вы узнали, что нет Акулины, а есть легкомысленная барышня Лиза, это уважение растаяло. — Да нет же. Я просто порадовался, что не придётся ссориться с отцом. Точнее — что не придётся его расстраивать. Он же у меня единственный родной человек на свете. До тебя был единственным. Теперь ещё и ты есть. — Ну… если всё так… — И только так. Так что выброси все мрачные мысли и перестань хмуриться. А то твой отец подумает, что я тебя обижаю. И что я ему тогда скажу? — А что… а что опасного-то было в моём поведении? — А ты не знаешь? — Ну… дорога была безопасной. У нас тут все свои. Тати не водятся. — «Тати». Вообще-то главным татем мог стать я. — Вы? — Да. — Не понимаю. — Неужели в самом деле не понимаешь? — Это так плохо? — Да нет, не то чтобы плохо. Но опасно для девушки. — Объясните. — Как тебе сказать. Вот ты мне запретила руки распускать. Правильно? — Ну запретила. — А ведь я мог тебя и не послушаться. — Как это? — Очень просто. Ты назвалась крестьянкой. Я барин. Ты девушка, а я мужчина. Логика понятна? — Не совсем. — Лиза, барин не всегда слушается запретов крестьянских девушек. И тогда остановить его может разве что желание не гневить Бога. — Чем не гневить? — Совращением девушки. Честно говоря, поначалу я собирался склонить тебя к греху. — Не может быть. — Не просто может, а было бы. — Так что же не склонили? — А сам не знаю. Ты была такой забавной и очаровательной. Что мне просто интересно стало, что у нас получится, если не лезть к тебе под подол. — Куда? — А ты что думала? Что «совратить» — это только поцеловать? Лиза густо покраснела и боялась уточнять, что ещё может это означать. Её представления о сбережении «девичьей чести» ограничивались твёрдым убеждением в том, что девушка должна быть просто недотрогой для всех, кроме мужа. И если никто к девушке не прикасается — то всё в порядке. — Может, ты ещё и не знаешь, какие права есть у мужа в спальне? Лизе стало холодно от такого вопроса. Добрая наперсница и подружка Настя попробовала ей что-то объяснить про «права мужа в спальне», но слова Насти показались Лизе такой несусветной дичью, что Лиза подумала, что это странные шутки Насти. И отказалась даже слушать подробности. Тем более накануне свадьбы. А теперь ей почему-то показалось, что Настя могла вовсе не шутить. Судя по этому странному замечанию о подоле… И судя по аргументу Насти о том, что «детей-то бабы в животе носят и оттуда же дети появляются при родах - вот и подумай, как семя попадает в это интересное место». Сейчас всё совершено смешалось в воображении Лизы. И она уже почти жалела о том, что вышла замуж. Ей нравилось встречаться с Берестовым. Нравилось видеть его, слушать его голос. Нравилось, как он на неё смотрит и как говорит. И ради продолжения этого праздника она готова была выйти за него замуж. Она даже согласна была целоваться с ним. Может быть, ей это и самой понравится. Во всяком случае, мысль об этом не была ей неприятна. И скорее даже наоборот. Но если жена должна делать ещё и то, про что говорила Настя и на что, похоже, намекает муж, то это всё меняет. Это делает замужество не таким уж желательным. — Я знаю права мужа, — заявила Лиза как можно ровнее. Ей не хотелось выглядеть растерянной незнайкой. — Уже лучше. А откуда, позволь спросить? — Настя рассказывала. — Настя? Подружка? — Да. — Ох уж эта Настя. — Она хорошая, — зачем-то заверила Лиза. — Не сомневаюсь. Но сейчас не о ней. А о том, что я мог залезть к хорошенькой крестьяночке под подол, сделав то, на что имеет право только муж. И именно в этом была опасность наших тайных встреч. Для тебя, разумеется. — Я бы очень возражала. — Я бы смог тебя уговорить. — Не смогли бы. — Ты бы даже не поняла ничего. Я бы обольстил тебя. Ты сама просила бы меня не останавливаться. А потом было бы всё кончено. — И что вам помешало «уговорить» и обольстить? — Я уже говорил, что — желание подольше наслаждаться твоей невинностью. И посмотреть, что у нас получится в платонических отношениях. — И что получилось? — То, что мы сейчас вместе. — И вы не жалеете? — Нет, что ты. Наоборот. — А теперь у вас есть право на правах мужа обольщать меня? — Теперь есть. — А почему не обольщаете? — А тебе хотелось бы этого? — Не знаю. — А может я уже начал обольщать? — Не знаю. Я пока не заметила. — Хорошо. Тогда торжественно объявляю, что начинаю обольщать тебя. …А знаешь что. Давай представим, что мы снова в нашем лесу. — Зачем? — Покажу тебе, как я мог обольстить тебя. — А может лучше в другой раз? — Боишься? — Нет, просто устала. — Ну что ж… устала так устала. Тогда давай отдыхать и набираться сил. Разделить с тобой ложе-то разрешишь? Впрочем, это необязательно. Мне и кресла достаточно. — Вы же мой муж. Имеете право делить со мной ложе. — Спасибо, Лиза.