Этот мальчишка

Станнис не прикасался к нему уже несколько недель, почти месяц как, и он начинал чувствовать себя наркоманом, жаждущим своего наркотика. Ему следовало подумать о чем-то более важном, чем как бы потрогать мальчишку, но даже он признавал за собой определенные слабости, которые не мог преодолеть. Джон Сноу был одной из них. Хотя мальчик был хорош. Станнис сказал ему, что он получит только то, что даст ему сам, и только тогда, когда Станнис сам захочет, и ничего больше, и тот не предпринимал никаких дешевых попыток соблазнения. В конце концов, он был сыном Неда Старка, и такое тихое поведение вкупе с довольно дерзким характером говорило о стойкости, столь редкой в детском возрасте Джона. Девятнадцать лет, совсем еще щенок. Станнис наблюдал за ним сегодня, напряженно следя за его острыми чертами и темными волосами, в то время как Джон тащил по дому Ширен и Эдрика на самодельном буксире. Он почти сорвался, когда мальчик искал игрушку Ширен на полу, ползая на коленях, и эти полчаса были самыми длинными в его жизни. Найми няню, ради бога. Но Роберт был слишком горд для этого, и Станнис знал, что получит отказ от старшего брата. Сегодня он позвал мальчишку, чтобы закончить проверять письменные работы без ежеминутного отвлечения на детей. Джон готовил им еду, играл и смотрел с ними мультики, и стопка из тридцати четырех работ осталась совсем нетронутой. Он полагал, что едва ли может быть обвинен в том, что предпочел смотреть на мальчишку, а не разочаровываться от тупости своих учеников, но это не имело значения. Он был взрослым человеком, достаточно взрослым, чтобы быть отцом Джона, и все в этой ситуации было неправильно. Когда наступила ночь, он привел детей к Станнису, чтобы они поцеловались и пожелали друг другу спокойной ночи. Мужчина едва заметил их тоненькие «спокойной ночи», больше занятый тайным разглядыванием глаз Джона, мягких за своими ресницами, и тем, как он слегка коснулся запястья Станниса. Он смотрел, как они втроем уходят в сторону спальни, и подавил вздох, наверное, потому, что это выглядело бы слишком патетично. Он полностью отключил все свои мысли и подошел к дивану, тяжело усаживаясь на него. Был вечер субботы, и, когда Станнис увидел отблеск света в коридоре, то задался вопросом, почему мальчик все еще здесь, а не напивается и творит глупости со своими друзьями. Он был всегда доступен, когда бы он ни звал его, слишком охотно отзывался, и за это Станнис почувствовал к Джону вспышку гнева. Мальчишке не следовало позволять этого с самого начала, нужно было сразу уйти, когда Станнис в первый раз коснулся его. Вместо этого он продолжал приходить к нему, глядя на него и спокойно выжидая моменты, когда Станнис не выдержит, и просил у него то, чего не следовало делать. Через десять минут мальчик вышел из детской, его фигура резко выделялась в свете. Он прошел весь путь до дивана и встал так близко, что Станнису пришлось смотреть вверх, чтобы видеть его лицо. Их колени были близко друг к другу, так что мужчина мог чувствовать тепло, исходящее от тела Джона. — Я ухожу, — сказал он, и Станнис ощутил предвкушение всей своей кожей, хоть ничего и не сказал. Плечи Джона осунулись под его твердым взглядом, усталым и мрачным. Почти эхом в тишине раздались два удара сердца, и Джон сказал: — Тогда спокойной ночи. Он пошел к двери медленными, но уверенными шагами. Станнис дал ему пройти полпути, прежде чем внушительно, резко окликнуть: — Мальчик. Его спина сразу выгнулась, мышцы проступили сквозь тонкую белую футболку. Джон не двигался, стоя спиной к Станнису. — Иди сюда, — сказал он, и мальчик пошел, не спрашивая ничего, такими же медленными и решительными шагами, какими только что шел в обратном направлении. Джон снова стоял перед Станнисом, ожидая. Он всегда ждал, и было в этом что-то вызывающее; он выглядел невинным и непокорным одновременно. — Иди сюда, — повторил Станнис. Джон легко понял смысл сказанного, и одним движением забрался ему на колени. Их бедра вплотную соприкасались, а джинсы мальчишки обтягивали каждый дюйм его кожи. Он не придвинулся вплотную к Станнису, даже когда положил руки на спинку дивана. От него исходило тепло, и приходилось сдерживаться от того, чтобы не бросить его на пол и взять прямо там, жестко и грубо. Тот факт, что Джон не сможет оказать сопротивления этому намерению, послужил еще одним элементом внутренней борьбы Станниса со своими желаниями. Мальчик смотрел на него потемневшим, тяжелым взглядом. Станнис не решался что-либо сделать, но в конце концов сдался и позволил своей руке блуждать под его футболкой, касаясь живота только подушечками пальцев. Джон вздохнул всем телом, и все напряжение, казалось, ушло из него; его плечи провисли, а руки заскользили вниз по дивану, пока не оказались на плечах Станниса. Он касался мальчишки медленно и мягко, позволяя пальцам бродить от груди к животу и дальше, на нижнюю часть спины, опуская их за пояс джинсов, чтобы услышать, как он задыхается. К тому времени, как Станнис расстегнул джинсы Джона, тот спрятал лицо у него на шее и тяжело дышал. Станнис смотрел, просто смотрел, в то время как мальчик начал вертеться у него на коленях. Он бы посмеялся от того, как Джон заскулил от ерзанья, если бы тот одним случайным прикосновением не задел твердый член Станниса. Он сжал обеими руками бедра мальчишки и остановил его. Его кожа была горячей и гладкой на ощупь. Станнис обдумал все возможности и, наконец, сказал: — Трогай себя. Джон оторвался от его шеи и посмотрел на него. Его глаза сделались темными. — Потрогай себя для меня, мальчик. В ответ на это указание послышался стон. Джон положил одну руку себе на член, другой продолжая держаться за плечо Станниса. Он гладил себя медленно, приподнимая бедра, насколько было возможно. Это выглядело и звучало так грязно и непристойно, что Станнис поблагодарил Бога за то, что Нед Старк не видит сейчас своего сына, трогающего собственный член у него на коленях. Этот мальчишка, такой дерзкий, но в то же время такой спокойный и стойкий и так по-дурацки готовый с ним всегда и на все, заставлял кровь кипеть в жилах. — Вот так? Это то, что Вы хотите? — спросил Джон, придвигаясь к Станнису ближе, пока тот не мог чувствовать каждое его движение рукой. Он не ответил. Вместо этого он положил ладони на его ягодицы и сжал. Запустив одну руку под джинсы, Станнис дразнил его прикосновениями пальцев по гладкой нежной коже. Джон выругался про себя, и мужчина переключил внимание на член мальчика в его собственной ладони, твердый, красный и такой близкий. Мальчишка являл собой зрелище: потный и возбужденный, он требовал его внимания. Рубашка на Станнисе взмокла, головка члена Джона оставила влажный след где-то в районе ребер. Он положил мальчику руку на поясницу и еще ближе прижал его к себе, позволив ему толкаться в него, а его собственный член уперся в бедро Джона. Мальчишка тихо застонал, положив голову на плечо Станнису, в то время как его движения становились все быстрее и беспорядочнее. Мужчина прижался губами к его шее, пробуя на вкус соленую от пота кожу. Он в последний раз сжал его ягодицы, прежде чем почувствовать, что мальчик достиг пика. Он выгнул назад спину и издал низкое рычание, а затем расслабился всем телом. Станнис почувствовал тепло сквозь рубашку, и внезапно Джона стало слишком много: его бедра раскинулись на его коленях, рука держала за плечо, грудь часто дышала против его собственной, лицо уткнулось в шею, обжигая горячим дыханием, круглые ягодицы в его ладонях. Это было почти слишком. Станнис не дал Джону время восстановиться. Он подталкивал и стаскивал его руками, пока тот не оказался на коленях; его джинсы оголяли ягодицы и половину бедер. Станнис расстегнул брюки и протолкнул свой твердый член вдоль между ягодиц мальчишки.

_________________________

— Черт, — пробормотал Джон. Он отдыхал на диване, положив голову на руки. — Заткнись, мальчик. Член легко скользил между его ягодиц по гладкой, скользкой коже. Было бы так же легко проскользнуть внутрь и как следует трахнуть мальчишку, но пока они не пересекали этой черты, и Станнис изо всех сил сдерживал себя в узде. Он уже не думал об этом, когда посмотрел на Джона, лежащего полуголым на диване, и подошел к нему. Его глаза, хоть и усталые и наполовину скрытые темными прядями, посмотрели на него с чем-то вроде доверия. Это заставило Станниса отпрянуть и попытаться почти немедленно взять себя в руки. — Приведи себя в порядок, мальчик, — сказал он, бросив уже испорченную рубашку, и исчез в своей комнате, чтобы найти чистую. Когда он вернулся, Джон уже стоял у двери, как будто он уже знал, что за этим следует. Это был почти ритуал — то, как Станнис сурово его выпроваживал за то, что мальчик был причиной его слабости, за то, что приходил, искушая, приходил без вопросов и просто ждал, когда он сдастся своим желаниям в очередной раз. Это была пытка для них обоих, но для Станниса это был единственный способ борьбы с искушением. — Я лучше пойду, — сказал Джон, его голос сделался грубее, чем был до этого. Станнису показалась, всего на секунду, тень обвинения в его тоне. — Подожди. В два шага Станнис встал перед ним, почти соприкасаясь. Он схватил его за затылок, обхватывая нежную кожу и волосы, и соединил их губы в поцелуе. Это был грубый поцелуй, и сухой, пока Джон не засосал нижнюю губу Станниса своими. Он оторвался, прежде чем это переросло в нечто другое, и позволил мальчику уйти без лишних слов. Он почувствовал тяжесть в ногах, когда лег на кровать, его ум лихорадило, он был зол на себя. Станнис так хорошо притворялся все это время, что подумал, что одержал верх над этими сумасшедшими чарами. Ему нужно было нанять кого-то, чтобы следить за детьми, но он был достаточно упрям, чтобы продолжать испытывать себя присутствием мальчика. Он перевернулся на спину с тягостным стоном и весьма определенно решил не думать о Джоне Сноу, о том, как его тело извивалось у него на коленях, или как он трогал себя сегодня. Станнис не прикасался к мальчишке несколько недель, и сейчас он задался вопросом, как долго сможет сдерживаться на этот раз.