cold

Ей всегда казалось, что называть встречи с подсудимыми и заключенными «свиданиями» - это очень глупо и иронично. В Азкабане было холодно. Гермиона не могла подобрать более точного слова. Из щелей между монолитных плит на полу, грубой кладки камня стен и потолка струилось ледяное отчаяние. Грубые, злые волны океана с тяжёлым грохотом обрушивались на тюрьму. Холодно. Тёплая шерстяная мантия не защищала от магии этого места. Выпивающей тебя до дна – не важно, был ли человек заключенным или посетителем. Кингсли шел по левую сторону от нее. Он привык к этой процедуре (ещё одно мерзкое слово) – но пальцы то и дело проверяли карман, где лежит её палочка. Не положено. Даже если в камере будет он. Когда аврор закрывал за ней дверь, то предупреждающе кивнул головой. Это не значило «будь осторожна», это говорило «без всяких глупостей». Она повернулась к узнику, и холод бросился на возведенную ею по пути сюда стену равнодушия. Воя. Терзая. До ломоты в костях. Драко без приветствий подошёл к ней. Исхудавший, отчего его знаменитые малфоевские скулы грубыми росчерками провалились на щеках, кожа обтянула кости и стала чуть ли не абсолютно белой. —Ты не меняешься, — его голос тоже истончился и шелестел хрипотцой. Призрак. Отголосок прошедшей войны. — И я просил не надевать черное, — глаза, единственное полное жизни в нем, недовольно горели, искрились насмешкой, и это было так противоречиво. Гермиона сдержала желание передернуть плечами. Дикий холод драл за щёки, выдохи застывали кусками пара вокруг них, и её руки были странно-горячими. — Ты тоже. Она не слышала себя со стороны. По лицу Драко скованно расползлась виноватая улыбка. — Прости, мои мышцы лица забыли, как изображать радость. Когда ей сказали, что последнее желание Малфоя – это её присутствие рядом, то она удивилась. А потом заподозрила неладное. Ведь это же он. Драко. Самый неправильный мальчик в мире. Искореженный, потерявший всё, переживший родителей – их казнь была в Сочельник – пытающийся нести свой крест с достоинством до конца. Тот самый человек, про которого думаешь – если бы в лучшее время, в лучшем месте, то… Остальное она не додумывала. Скрывала мысль, пряталась от неё и больно укалывалась, когда вспоминала. Безумный холод. И ему тоже зябко. Драко не ежился, осанка была мягкой и прямой, соцветие его глаз полыхало обреченным пламенем. Гермиона словно бы приросла к месту. Почему-то ей казалось, что мир исчезал за дверьми камеры, держался на их молчании. Они никогда не говорили об этом непонятном, трогательном и притягательном между ними и не сделают этого в будущем. Время не замирало. Малфой сам пошёл навстречу – и их объятие было бесцветным, крепким и таким кричащим. Таким кричащим (жестокий господь, почему ты сделал это с нами?). Пальцами по плечам, волосам, талии. Лицом в застиранную рубашку, чтобы губы не проговорили что-то прощальное. Гермиона и Драко. Драко и Гермиона. — У тебя ладони очень горячие, — он уронил эти слова куда-то ей в макушку, больно сжимая её запястья, будто пытался зацепиться раз и навсегда, — всегда были. С третьего курса не изменились. Чёрный холод прогрызал насквозь, сковывал, и Драко обнимал её с маниакальной силой, впечатывая в себя, запоминая. Как и она его. По протоколу обниматься им было не разрешено. Хотя Гермиону это не волновало – и по всему телу билось «если бы в лучшее время», несколько тысяч этих «если бы» кусали нервы. Дышать было уже невыносимо, как и чувствовать шаг времени. Раздался стук в дверь. — Пора, — Кингсли строго посмотрел на двух вжавшихся друг в друга людей в маленькой камере и поджал губы, — всё готово. Драко коснулся её волос, словно убирал несуществующую пылинку. — Просто будь рядом со мной. Их вели – и она чувствовала, как Малфой прислушивался к морскому шуму извне, как трепетали крылья его носа, пока он дышал, как он касался ткани её мантии. Кингсли обронил что-то вроде «мы тебя не заденем, но всё же», и Грейнджер яростно замотала головой. Она подошла к уже стоящему у стены Драко. — Я так тебя н е н а в и ж у, Грейнджер, — по его лицу не текли слёзы, злость не плескалась в глазах, надменность не изогнула брови, просто что-то рушилось в нём, и пальцы Малфоя беспомощно тянулись к её руке. — Так н е н а в и ж у. Гермиона крепко взяла его за руку. — Я знаю, — она проговорила это так же тихо, как и он, —Малфой. Кингсли скомандовал. Палочки взметнулись. И пальцы Драко навечно врезались в её правую ладонь мёртвым горьким холодом.