Для апреля на улице было холодновато, но в Питере никогда не стоит удивляться погоде. Лицезреть недовольное выражение лица Мирона было одним удовольствием, особенно когда на нем была симпатичная вязаная шапка с оленями, надетая с утра вроде как по приколу, а на самом деле пришедшаяся очень в тему. Савченко не подумал о том, что внезапно может пойти снег, а потому мерз, дуя на собственные руки, поскольку карманы джинсов были холоднее, чем воздух. Про Порчи можно даже и не говорить: он-то ждал теплого апреля — южная душа — а в итоге выходил из такси с настолько кислым выражением лица, что Олег вынужден был пошутить про килограмм съеденных лимонов и суровую русскую весну. Хорошо, что в студии оказалось гораздо теплее.
Ни о каком ламповом чаепитии в небольших перерывах между записью и речи идти не могло. Напряженная атмосфера все накалялась, казалось, от этой тишины белый шум вокруг становился все громче. Федоров поначалу просто задумчиво курил, глядя в одну точку, но когда он сверлил взглядом чашку в руках Олега, ему казалось, сейчас та разлетится на маленькие кусочки, разобьется прямо в ладонях. Этот взгляд пугал, но он ничего не мог поделать. Если бы они батлились и Мирон пронзил его таким взглядом, то Савченко тут же забыл бы текст и замешкался. Да что там, даже во время разговора этот взгляд заставлял ЛСП остановиться и напрочь запамятовать все только что сказанное.
Янович не выражал ни малейшего желания хоть что-нибудь объяснить до того момента, как они втроем вышли из студии. Вийера уже поспешил зайти в лифт. Португалец вопросительно поднял бровь, на что Мирон жестом попросил его езжать вниз без них. Потом догонят. Олег, собственно, не сильно понимал, зачем все это, пусть и нутром чуял, — его ждет что-то такое, к чему он уж точно не был готов. Окси отвел его от лифта, мало ли, вдруг люди будут выходить и заходить, а этого разговора кроме них никто не должен услышать.
— Значит, диссы писать ты мастак, а за базар отвечать не хочешь? — Мирон во время серьезных разговоров всегда смотрел собеседнику прямо в глаза. Олег ждал такой реакции на достаточно специфический текст, но, серьезно, он не настолько глуп, чтобы не понять элементарной вещи: если текст есть у Порчи, значит, есть и у Федорова. Приятно только то, что Мирон все принимал на свой счет, как обидчивый ребенок.
— Нет-нет, Мир, ты не понял, видимо. — Олег надеялся, что в этом случае удастся отшутиться, хотя вряд ли. Он улыбнулся, пусть и смешного тут было мало. — Никому я диссов не писал. Или ты считаешь, что весь русрэп объединился против тебя в огромнейшую корпорацию, и каждый, кто боится что-то сказать в лицо или прямо обосрать, туда вступает и диссит, прикрываясь всякими намеками и метафорами? Мирон, пойми, никаких заговоров не существует, и если…
Олег его перебил — Окси явно не устраивал такой расклад событий.
— Олежка, если ты сейчас выгораживаешь свою жопу, может, скажешь, что текст вообще не ты писал?
Федоров отказывался слушать оправдания. Он-то думал, что сотрудничество с ЛСП еще не самое худшее, что может быть, даже после глобальных ссор, даже после долгого перерыва в совместных фитах. Все оказалось намного хуже: его названный друг просто-напросто прикрылся образностями, поливая грязью не только его и его друзей, а еще и Booking Machine. И это после всего того, что они вместе пережили?
Поток текста Мирона Олег слушать не мог. У него подкашивались ноги лишь от одного сурового взгляда, хотя он-то и не считал себя виноватым. Он чувствовал себя нашкодившим ребенком, которого отчитывал отец, а он не мог ничего сказать в ответ, пока тот не закончит свою речь.
— Ты ебанулся уже с этими заговорами. Не вокруг тебя одного планета вертится, свет клином не сошелся, и если бы я хотел тебя полить говнецом, то сделал это прямым текстом.
— Я тебя из такого дерьма вытягивал, а ты просто берешь и пиздишь на меня. — Смысла отводить Олега в сторону уже не было никакого. Все, кто захотел бы услышать их диалог, давно бы услышали. Еще бы: Мирон говорил громко, пронзительно и достаточно спокойно, при этом прожигая Савченко взглядом. — Если умеешь хуесосить, то имей честь хотя бы прямо говорить. И кто тут крыса? — Окси подошел предельно близко, потому Олегу пришлось облокотиться о стену — единственную опору позади него. Почему каждый раз, когда Федоров его отчитывал, Олег чувствовал себя настолько виноватым?
Нескончаемым потоком слов Окси продолжал выбивать хоть какие-то объяснения из Олега. ЛСП стоял на своем: он не собирался ничего переделывать, хотя вот-вот и по правде готов был сломаться и взять несуществующую вину на себя. Хотя это не его проблемы, ведь обидчивый маленький мальчик тут не инфантильный Олежка, а кое-кто другой. Мирона захотелось заткнуть.
Савченко не вникал больше ни в одну фразу, сказанную Яновичем. Тот лишь смотрел на его лицо и, как бы ни старался, все равно встречался с ним взглядом, от которого кровь в жилах могла то ли вскипеть, разрывая вены и капилляры, то ли вовсе замерзнуть, заставляя Олега потерять равновесие и упасть. Усмехнувшись, ЛСП взял в руки лицо Мирона, сминая своими губами его пухлые губы. Олег прикрыл глаза, вслушиваясь в тишину. Федоров замолчал, но очень ненадолго. Реакция была практически моментальной: Мирон оттолкнул его и ко всему прочему со всей силы ударил в скулу.
— Нахуй пошел, пидор ебаный.
Олег взвыл от боли, сползая вниз по стенке. От боли перед глазами потемнело, и по щекам покатились горячие слезы от резкой боли. Савченко согнулся напополам, даже не успев проводить Мирона взглядом. Он лишь услышал, как открывается лифт. Наверняка их уже заждался Порчи, но теперь «дружной» тройкой они уж точно не пойдут ничего отмечать.
***
Больше Мирон не вспоминал об Олеге, зато Олег скорее всего вспоминал о неприятнейшем инциденте каждый раз, когда смотрел на свое отражение в зеркале. На его лице красовался огромный синяк, так что Савченко нескоро забудет тот разговор возле лифта. А еще он вряд ли забудет и саму причину окончательного выхода из себя Окси — не зря тот не пожалел силы. Идея заткнуть Мирона поцелуем только в тот момент казалась более-менее адекватной, и не сказать, что за те секунды между ними промелькнула искра, или начались химические реакции в организме, но Олег никогда бы не подумал, что ему
не будет противно целоваться с парнем.
Федоров не дал о себе забыть даже перед сном. Зачем настолько поздно вообще как-то связываться с до безумия уставшим человеком, еще и пытаться что-то решить? Олег пробежался глазами по буквам, фокусируясь далеко не с первого раза в почти что полумраке и без очков.
«Если хочешь уладить сложившуюся ситуацию, то приезжай завтра ко мне в любое время после семи вечера».
Ох уж эта официальность. После каждой ссоры Мирон вел себя словно девчуля-показушница. Молодая кисуля, любящая демонстративность и ставящая точки после каждого предложения, когда обижается. Савченко усмехнулся, никак не отвечая на сообщение. Но Окси хотя бы знал, что тот прочитал его.
***
Олег прекрасно знал адрес рэпера. Знал, как дойти до его парадной по достаточно навороченному двору, знал, как найти ключ к сердцу злющей консьержки, сказав адрес и полное имя того, к кому он, собственно, и направляется. Савченко так часто бывал у него, что помнил, как выглядит практически каждый лестничный пролет. Мирон встретил его не то чтобы радушно. Наоборот — очень даже холодно, а значит, намечался очередной серьезный разговор.
ЛСП не мог определить сейчас ни одной эмоции ни по голосу Яновича, ни по его мимике, ни по минимальной жестикуляции и фразам. Он, конечно, не мог говорить о какой-то чуши, будто ничего и не было, но и не кидался со льдом к щеке Олега, чтобы попытаться исправить всю эту ситуацию. Мирон почти никогда не признавал своей вины, а в этом случае он ее даже и не видел, ведь он, черт возьми, защитился, и это еще не самое худшее, чем он мог наградить Олега за крысятничество, подлость и поцелуй.
В неловком молчании они пили коньяк. Никакого вина (даже крепчайшего грузинского) — все-таки они настоящие мужики, хотя Федоров сильно засомневался в своем коллеге, если Олега еще можно было таковым назвать. У всего должна была быть своя выгода: по крайней мере, в одной только песне два грубых дисса! Сколько хайпа! И если наладить отношения, ничего не афишируя, все пройдет, как нужно. Мирон отставил красивый бокал на кофейный столик, пытаясь как можно непринужденнее предложить неплохое решение их проблемы.
— Олежка, знаешь, если я тебя настолько привлекаю, что ты даже поцеловал меня… Почему бы тебе не попробовать отсосать мне? Нет, — Мирон говорил на полном серьезе, — и этим ты полностью искупишь свою вину, замнешь конфликт, и я забуду и дисс, и поцелуй, и, собственно, минет. Как моральная компенсация.
Савченко чуть не подавился долькой лимона, которой закусывал крепкий коньяк. И кто из них тут пидор? Он молчал. Достаточно долго, чтобы заставить Окси почувствовать себя неловко, пусть всем своим видом и показывал лишь полное безразличие. Федоров уже все хотел перевести в шутку, мол, и ты, Олежка, повелся, но хорошо, что он помедлил. ЛСП опустился на колени, тяжело вздыхая. Господи, до чего он докатился?
Мирон ради такого случая даже отвлекся от выпивки, ставя бокал на прозрачную поверхность кофейного столика. Видеть Олега перед собой на коленях было достаточно забавным, так еще и с синяком на щеке. Больше это напоминало какое-то издевательство, но не более. Савченко неуверенно расстегнул ширинку на штанах Окси, а после достал его член, несколько раз аккуратно поглаживая, заставляя орган подняться и начать увеличиваться в размерах.
Вот сейчас уже было не до шуток. Что он вообще творит? Нет, быть на месте принимающего такие откровенные ласки всегда было круто, но чтобы стоя на коленках сосать чей-то хер — увольте. Олег закрыл глаза, чтобы не было настолько противно. Отодвинув большим пальцем крайнюю плоть, он неуверенно обнял губами горячий каменно-твердый член. Савченко пытался вспомнить, как же это делают девушки, и по собственным ощущениям насосать на, наконец-таки, нормальные отношения. Мирон не такой, чтобы распускать сплетни, да и это он сам склонил ЛСП, чего уж там, а ему лишнего позора не надо.
Федоров издал глухой стон, чувствуя горячую влагу полости рта своим членом. Не давая особо времени на раздумья, Янович схватил Олега за волосы, грубо потянув его вниз. Отрабатывать нужно было не абы как, а по самые гланды. Савченко зажмурился, подавляя рвотный рефлекс от глубины взятия. Намотав темные кудряшки старательного Олежки на кулак, Мирон усмехнулся, начиная подаваться вперед, буквально трахая его в рот.
На глазах у Савченко выступили слезы. Нет, дальше поцелуя в здравом уме он никогда бы не зашел. Окси был груб, небрежен, видимо, не понимал его положения. Глотая собственную обиду и семя Федорова, Олег на дрожащих ногах поднялся с пола, отряхнул натертые колени, а после, не прощаясь, пошел ко входной двери.
