Александр Ломия (Jambazi) – Не Унять
Тебя не смогу простить, но молю тебя быть со мной. Тебя не смогу забыть, и в тоже время быть с тобой. Так не легко объяснить, так поздно что-то менять. Тебя люблю я, и любовь к тебе мне не унять.
Я сидел в парке, попивая крепкий эспрессо, и задумчиво глядел в пустоту. Прошло 10 лет со времен войны и еще 8 с тех пор, как я разрушил свою жизнь. После того, как Темный Лорд был повержен, я быстренько замел следы своего существования, предварительно инсценировав собственную кончину, и намеривался покинуть Британию навсегда, но она нашла меня. Только она и искала. Глупая маленькая девчонка Грейнджер. Когда я спросил, каким образом ее головку посетила мысль, что я все еще жив, она ответила: «Я не могла поверить, что Вы погибли. Если бы поверила, погибла бы сама». Вот так просто она навечно приковала мою душу к себе. Потом последовали размышления о том, что я, один из лучших зельвеваров страны, да погиб от яда змеи, пусть даже магической. «Чушь, - говорила она, - я, конечно, не была близка с Вами, но знала наверняка, что туз в рукаве у Вас есть всегда. Вы не могли свято верить в то, что это чудовище не убьет Вас. Вы должны были быть готовым». И я был. С самого начала, когда Лорд обзавелся этой зверушкой, я изготовил противоядие от ее яда. Ну, так, на всякий случай, как говориться. И этот случай настал. Хотя, честно признаться, я думал, что мой хозяин будет более изобретателен. А она верила в меня, знала меня, как никто другой, хотя действительно мы не были с ней близки. Да что там, я, можно сказать, ненавидел ее. И дело было вовсе не в ней. Просто для меня золотое трио всегда было единым целым, а не тремя отдельными личностями. И ненависть к одному плавно перешла на всех троих. И вот ненавистная мне девчонка робко стучит в дубовую дверь и смотрит на меня своими огромными карими глазами, полными счастья и слез. «Вы живы», - прошептала она, когда я открыл незваному посетителю. Первым моим прорывом было захлопнуть перед ее носом дверь, и пусть думает, что хочет. Но я понимал, что если сделаю это, то она никогда не даст мне спокойной жизни. «Мисс Грейнджер, - так холодно ответил я, что у меня самого мурашки пошли по коже, - чем обязан Вашему обществу?» Я думал, что она сейчас же развернется и уйдет восвояси, на прощанье, кинув, как это обычно делали, «грязный ублюдок». Но она, вскрикнув как раненная птица, кинулась ко мне и обняла так крепко и так нежно, что у меня не хватило сил и, пожалуй, смелости оттолкнуть ее. Меня никто так раньше не обнимал. Ее тоненькие ручки обвились вокруг моей талии, а головой она уткнулась мне где-то в области груди. Я чувствовал, как моя рубашка намокает от ее слез, и инстинкт защитника, как яд, заструился по моим венам. «Тише, - прошептал я, нежно поглаживая ее волосы, - тише, девочка, тише». Когда рваные всхлипы перестали вырываться из ее груди, я мягко отстранил это хрупкое создание и попытался узнать, каким образом она нашла меня. Глядя на нее, на то, как искренне она говорит, я уже тогда понимал где-то на уровне пятого чувства, что падаю в пропасть. Я пригласил ее в дом, и она осталась. На 2 года. На 2 волшебных, прекрасных года. Я был ее первым. Смешно представить, но Золотая девочка, гордость Гриффиндора, отдала свою девственность Слизаренскому ублюдку. И я принял сей дар со всем почтением и благодарностью, на которые был способен. Я был нежен и заботлив с ней, но когда она склонялась к моему уху и шептала так иступлено «Пожалуйста, сильнее Северус, сильнее…», у меня сносило крышу. Я вколачивался в нее с таким пылом, с такой яростью, на которые и не думал, что был способен. А она раздирала своими ноготками мне спину в кровь и в момент высочайшего пика выкрикивала мое имя так, что я забывал обо всем. Кто мы, где мы было не важно. Только «Северуууууссс…» из ее уст. Я хотел ее всегда и везде. Я был путником в пустыне, который не видел воды долгие, долгие годы, а она была оазисом. Я вел себя как мальчишка в пубертатный период, но я не мог ей насытиться. И эта девочка отдавалась мне с таким самозабвенным рвением, с такой гордостью, что именно она моя женщина, что я просто нем мог сопротивляться. Но важнее было другое. Ее забота, ее тепло заволокли весь мой дом, мою душу и мое сердце. Я и не заметил, когда эта маленькая девочка, мисс Гермиона Грейнджер, стала центром вселенной для меня. Я не чувствовал такого с… Да, собственно, с никогда. Она стала тем очагом, которого мне так не хватало, и к которому я так отчаянно стремился. Она стала для меня всем. И поэтому мне нужно было ее отпустить. Я любил ее настолько, что не готов был испортить ей жизнь своим присутствием в ней. Я знал, что она должна поступить в университет, сделать великолепную карьеру, попутешествовать по миру, родить пару тройку милых детёнышей, в конце концов! Но я не мог ей этого дать. По большей части я был рьяным домоседом, ненавидел что-то менять и… И не мог иметь детей. Не скажу, что я так уж сильно хотел их иметь, но она, моя девочка, хотела. Однажды мы прогуливались в этом самом парке, где я сейчас сижу и давлюсь этим отвратительным эспрессо. Маленькая девочка лет пяти бежала по тропинке, по которой мы шли, и со всего разбегу упала практически нам под ноги. Гермиона со скоростью света подлетела к ребенку и помогла подняться. У девочки на коленке красовалась огромная рана, которая к тому же кровоточила. Оглянувшись вокруг и проверяя, нет ли посторонних глаз, моя маленькая мисс достала палочку и быстро залечила ранку. «Тетя, а Вы фея?» - наивно спросил ребенок. У нее были большие темно-карие, практически черные глаза и длинные вьющиеся темные волосы. Со стороны могло показаться, что это наш с Гермионой ребенок. «Нет, маленькая, я волшебница, - она наклонилась к девочке и заговорчиво прошептала, - и если ты никому не скажешь, что видела меня, я покажу тебе еще один фокус». «Я обещаю, обещаю!» - радостно выкрикивала та. Гермиона взмахнула полочкой, и из ниоткуда появилась стая маленьких щебечущих канареек. Они кружились вокруг девочки, а и она так заливисто хохотала, что даже у меня заиграла улыбка на губах. «Спасибо, волшебница» - девочка чмокнула Гермиону в щеку и умчалась, а моя девочка посмотрела на меня такими мечтательно-счастливыми глазами, что я враз осознал ужас всей ситуации. Она не знала, что я не могу иметь детей, но она так хотела их. Я видела это в ее улыбке, жестах, глазах. И тогда план в моей голове появился сам собой. Я делал это ради ее же блага. Так, кажется, я пытался улестить свои совесть и сердце. Через неделю после этой прогулки я пришел домой вдрызг пьяный, наговорил кучу гадостей, кажется, сказал, что у меня есть другая женщина, и я больше не хочу ее, Гермиону, видеть. Я говорил это, а хотелось крикнуть: «Неужели ты не видишь, что я вру?! Неужели не видишь, как сильно я тебя люблю?!». Но я знал, что она не видит, потому что за столько лет шпионской жизни я научился так тщательно скрывать эмоции, что иногда их сам не замечал. Я видел, как ее глаза наполнялись слезами, а во взгляде сквозило отчаянье. Я чуть не сорвался. Так хотелось обнять ее крепко-крепко, стереть с ее прекрасного лица боль и зацеловать до боли в губах. Она ушла, тихонько прикрыв за собой дверь. Как только моя девочка покинула дом, я упал на пол как подкошенный и завыл, как раненный зверь. Картина была до боли знакомой. Когда-то я также рыдал над холодным телом Лили. Несколько месяцев я не просыхал вообще. Как только алкоголь выветривался с организма, я чувствовал все заново. Поэтому топил свое горе в бутылке. Однажды я взглянул на себя в зеркало и пришел в ужас. Конечно, я не был красавцем никогда, но сейчас я выглядел отвратительно. Я был сам себе противен. Поэтому крепко сжав волю в кулак, я решил осуществить тот план, который готовил с самого начала, пока мисс Гермиона Грейнджер не появилась на моем пороге. Я уехал во Францию, открыл свою лавку зельев, естественно, под вымышленным именем, и старался изобразить подобие жизни. Но неделю назад в «Пророке» появилась статья, что героиня войны Гермиона Грейнджер выходит замуж. И вот я здесь. Снова сижу в нашем парке и пью экспрессо, который так любила моя девочка. Точнее уже не моя. Имя ее будущего мужа было мне смутно знакомым, возможно, я учил его в Хогвартсе. Я взглянул на часы, которые она мне подарила. 14.30. Через пять минут начнется церемония бракосочетания. Я выпил оборотное зелье с волосом какого-то француза и аппатировал в то место, которое было указано в газете. О Боже, она была так красива, так счастлива! Когда я слушал, как они читали свои клятвы, то понял, что поступил правильно. Она будет счастлива, она сильная, она справится. А я… Я потерял свое право на счастье, когда вступил в ряды Пожирателей. Когда гости пошли поздравлять молодожен, и образовалась не воображаемая шумиха, я встал и незаметно выскользнул из зала, тихо притворив за собой дверь, как когда-то сделала она.