Esprit d'Escalier

1. Что вам нужно знать о Фреди? Он невысоко роста, обладатель пивного брюшка, носит очки и галстуки в крапинку. Он работает менеджером продаж, но никак не получит повышение, потому что в мире торговли таких кормят вечными похвалами, пророчат скорую прибавку к зарплате, а они ведутся и ждут – год, второй, третий, седьмой. Их спрашивают: ну когда уже, а они отвечают, что совсем скоро, я на хорошем счету у начальства! Ему почти тридцать пять. Он борется за воду в куллере и свежую пачку стикеров. У него лысая плешь на голове и постоянно потеют ладошки. А ещё, он не девственник. Но не потому что на выпускном завалил знойную красотку или серую скромняшку, нет, потому, что спускает свою зарплату на проституток. И на лекарства матери, хотя знает, что ей уже ничего не поможет. Он грезит о богатстве и о том, что когда-нибудь женится. Он отчего-то верит в настоящую любовь. А сейчас он хватает меня за волосы, бьёт по заднице и входит, как он думает, глубоко. Его живот трётся о мою спину, а костлявый таз шлёпает о мои ягодицы. У него маленький член на столько, что я не ловлю особого кайфа, подумывая о том, что стоит, наконец, открыть пятнадцатую страницу «ELLE» и посмотреть уже, кто входит в тройку топ-красавиц наших экранов. Но я изливаюсь стоном, извиваюсь под ним и прошу ещё, ещё. Я хорошая девочка. - Дрянная девчонка! – Кричит Фред, промахиваясь и ударяя меня по ляхе. С трудом сдерживаю смех, зарываясь лицом в подушку и жалобно поскуливая. Он думает, что стараюсь не сорваться на крик. Фред не любит, когда я кричу. Тогда он наматывает на кулак мои рыжие локоны и отрывает от мягкости лебяжьего пуха. Быстрее двигает тазом и говорит: - Хочешь обмануть босса, а шлюшка? Я вскрикиваю и начинаю молить о прощении. Ему настолько нравится, когда кто-то перед ним унижается, что Фреди закатывает глаза и его семя бьёт внутрь меня. Я имитирую блаженство, пуская слюни и умоляя заполнить меня всю. Фред трясётся, всё ещё натягивая мои волосы. Его пивной живот поднимается ведомый грудной клеткой, а плешь на голове блестит от пота. Его и без того маленький член сморщился и выпал из меня без посторонней помощи. Мой менеджер рухнул на кровать, пропитывая своими жидкостями мой дорогой комплект постельного белья. Я смотрю на него и морщусь от омерзения, он не замечает – его глаза закрыты. Спешно закидываюсь экстренным котрацептивом, запивая, слышу: - Ты не хочешь от меня детей? – усмехаясь, с тяжёлой отдышкой спрашивает Фред. - Ещё чего! – утираю с губ слюни и воду, наклоняюсь к Фреду и уже с улыбкой заботливой мамашки, воркую – Ты убьёшься нас содержать. Он продолжает хрипло усмехаться, говорит: - Скоро Матильда отойдёт в мир иной, а меня повысят. Будет у меня собственный дом и куча бабла, вот тогда сама ко мне и прибежишь. Я продолжаю улыбаться, кивая головой, мол, да-да, конечно. Провожу указательным пальцем по его жирному носу и показываю на прикроватный столик. - Как обычно, плюс за то, что кончил внутрь. В следующий раз без гондона выкину на улицу, усёк? Фред кивнул, поднялся и, подтянув к себе брюки, полез за бумажником. - Попомни мои слова, Софи. Прибежишь, как миленькая. 2.       Меня зовут София Рут, мне двадцать шесть и я элитный кондитер (по документам). Мои родители всю свою совместную жизнь держали кондитерскую, сумевшую выбиться в ряды первых. Их клиентами стали такие люди, за разглашение чьих имён можно огрести пулю в спину, либо приличный срок. Мама и папа были настолько отданы своему делу, что завещали кремировать себя, а урны сделать в виде трёхъярусных тортов, подписанных «Сэм» и «Мэри». Сейчас эти «тортики» стоят на витрине нашего сладкого дома и дети каждый раз тычут в них пальцами, а мамаши просто умиляются.       «Candy house» сейчас в моём распоряжении, но я предпочитаю появляться здесь раз в неделю, собирая выручку. Всё остальное время здесь хозяйничает двухметровый негр Рашель, его мастика получается невероятно нежной, а карамель буквально тает на языке. Моя же основная профессия – проституция.       После смерти обоих родителей, я с трудом могла держать кондитерскую, сил мне не хватало. В какой-то момент я просто махнула рукой на всё это дело и принялась выискивать способы заработка проще. Как-то раз мне написал мужчина в почтенном возрасте. Он спрашивал: не хочу ли я показать ему свою киску за деньги? Он говорил, что если разрешу ещё и потрогать, то он заплатит больше. Если буду ласкать себя для него и кончу, он не пожалеет денег. Я согласилась. В тот вечер я заработала больше, чем за три месяца работы в «Candy house». И тогда я подумала – почему не заняться тем, что получается лучше всего?       Рашель стал одним из моих клиентов, и почему-то только с ним меня пробило на откровенность. Я рассказала ему о родителях, о том, как стала девочкой по вызову, о брошенной кондитерской. Он предложил, что поможет подняться делу мамы и папы, что он займётся сладостями, а взамен я буду спать с ним бесплатно. Как вы поняли, я согласилась.       С Фредом я познакомилась так же, «по работе». Этот мужичёк прикалывал меня своим маленьким ростом и завышенной самооценкой. Он стал моим постоянным клиентом, говорил, что это я от него без ума. А когда я изливалась на него сквиртом, изводя себя массажёром для плеч, он мнил СЕБЯ королём и смотрел так, будто сделал мне одолжение. Ну и ладно, он хорошо платил, а я прекрасно справлялась со своим делом. В сексе он никудышный, да и человек из него не очень, но, чёрт возьми, с ним весело.       В скором времени я хочу свалить в Прагу. Подальше от всего дерьма, что со мной творит эта глухая деревня на краю Бруклина. В последнее время моё самочувствие ухудшилось, но мне кажется, это простуда. Когда-нибудь я дойду до врача, но сейчас мне нельзя тратить накопленные деньги, ведь я в двух шагах от своей мечты. 3.       Рашель улыбается своими белоснежными зубами. Накрахмаленный фартук смотрится на его тёмной коже ещё белее, почти блестит. Вообще, рядом с этим парнем белый цвет становится гораздо, нет, ГОРАЗДО белее. Его толстые пальцы проводят по моим щекам и он говорит, что хочет меня прямо за стойкой кондитерской. Я прошу его сохранить память моих родителей и уйти хотя бы в подсобку, а сама уже представляю блестящую сахарную пудру на его чёрном рельефном торсе. Он громко хохочет, говорит, пошутил.       - Что с выручкой? – спрашиваю я, перегибаясь через стойку к кассе. Он отступает в сторону и свободным движением ладони по воздуху указывает на предмет моего интереса.       - Сама видишь. Начало дня, как-никак. Недовольно хмурю брови, но обида моя вдруг становится томной печалью.       - Скажи, - тихо прошу я, убирая за ухо прядь волос - Если я вдруг уеду... Ты посмотришь за этим местом?       Рашель непонимающе уставился на меня, затем развёл огромными руками, спрашивая:       - А какой мне от этого толк? Я же больше не смогу с тобой спать.       - Деньги все будут твоими. – Отвечаю я, стуча пальцем по серой коробочке с кнопками – по кассовому аппарату. – Не придётся угонять тачки.       Пожимаю плечами, а он злобно фырчит, что ваш вепрь. Не любит он подобные шутки, а мне-то что?       - Было всего пару раз. И то, для дела. – Пытается оправдаться, а я лишь набираю обороты.       - Кокс перевозил? Оружие?       - Прекрати! – Выкрикивает он и я рефлекторно вжимаю голову в плечи, зажмуривая глаза. Знаете, не каждый день на меня рычит грызли в человеческой шкуре. Это страшно. Вот только... он обиделся. Начинаю нервничать и чувствовать себя виноватой. Он опускается на стул, закрывая голову руками, а белый фартук на его коленях покрывается серыми мокрыми пятнами.       - Это было давно... Мне приходилось. – как маленький ребёнок он всхлипывает и я сама почти рыдаю. Мне тяжело подобрать слова для извинений, потому я не нахожу ничего лучше, чем обнять его большую голову и прижать к своей груди. Он рыдает и повторяет одно и то же – Я изменился! Изменился!       Обнимаю его крепче и он, желая поделиться со мной своей болью, обхватывает мою талию своими здоровыми руками, прижимает к себе и сдавливает так сильно, что мне нечем дышать, но я молчу. Я понимаю, что виновата. Рашель плачет навзрыд . Я роняю безмолвные слёзы в его жёсткие волосы. 4.       Это утро воскресенья не кажется мне примечательным. Солнце нагло пробивается сквозь занавески, а через стену слышатся стону новоиспечённой супружеской пары. Они, как будто на зло мне, хотят доказать – смотри, как мы друг друга любим. У нас искренние чувства и секс крутой. Мы лучше. А я безразлично смотрю на будильник и мысленно отсчитываю минуту до скребущего по мозгам сигнала. Пора просыпаться, на сегодня я записана к врачу.       После приёма и кучи анализов, я захожу в «Candy house», где из-за стойки мне машет здоровый негр. Я покупаю у него пару маффинов и возвращаюсь домой. Засев в интернете, пролистываю ряды сообщений мужчин молящих о золотом дожде, порке и здоровом страпоне. Это всё у меня есть, и я могу в любой момент порадовать несчастно извращенца, но закрываю диалоги и ввожу в поисковой строке «Билет до Праги». Оформляю покупку и, счастливая, кручусь на стуле. Я никому не скажу, что улетаю через неделю.       Вечером ко мне приходит Фред и говорит, что его мама скончалась. Начальник дал ему отгул на время похорон, он определённо на хорошем счету. Почему-то поздравляю его и мой менеджер грустно усмехается. Он подходит ко мне ближе, припадает на одно колено и достаёт из кармана брюк бархатную коробочку. Я уже приготовилась к худшему, отступила назад, но он ухватил мою руку и попросил подождать, ему нелегко. А мне какого?! Он открывает коробочку и спрашивает: ты согласна?       На мягкой подушечке – презерватив. Я чувствую как по ушам забила кровь. Меня вдруг качнуло в сторону, стало невероятно душно.       - Ты побледнела. – Озабоченно говорит Фред, а до меня его голос доходит как через толщу воду. Я вижу его испуганное лицо и погружаюсь в мягкую тьму.       Когда прихожу в себя, в глаза бьёт противный белый свет. Такой же белый, как фартук на Рашеле. Спустя какое-то время приходит осознание, что я в больнице. Спустя ещё какое-то время приходит врач. Он грустно смотрит на меня и спрашивает зачем я тянула?       - Тянула с чем? – потираю переносицу, чтобы сбавить боль в глазах. В этот момент мне на колени опускается синяя папочка. Врач говорит.       - Мне очень жаль.       Понимаю всё только просмотрев свою историю болезни. Мне снова становится плохо, я смотрю на доктора, жду, что он скажет, будто пошутил. Он молчит и серьёзно смотрит на меня.       - Сколько?       - Пару месяцев.       Прошу отпустить меня домой и уже через неделю встречаю в метро старых знакомых.       Фред говорит:       - Меня уволили.       Рашель говорит:       - На счёт меня опять завели дело. Быть чёрным – проклятье.       Я говорю:       - У меня рак.       Несколько минут мы стоим молча. Так же молча, не сговариваясь, шагаем за жёлтую черту, услышав приближение поезда. Нам больше нечего терять, наши жизни окончены, испорченны. Мы шагаем за платформу, а в этот момент на другом конце зала умалишенный араб нажимает на кнопку детонатора и по залу, снося колоны, раскидывая людей, несётся смертоносный огненный вихрь. У нас в любом случае был один исход.