Смертельная Клятва

«Железный Спаситель», высокая орбита Океании Деметрис, отпустив лорда Призрака из медблока под укоризненное сопение, в вечеру оставила и свою наставницу, Лизу, а сама удалилась в скромную каюту, совмещенную с лабораторией, дабы немного позаниматься и помечтать без свидетелей. Стянув серую медицинскую робу и отправив ее на спинку стула в идеально сложенном состоянии, девушка быстро прошмыгнула мимо зеркала, стараясь не смотреть на свое отражение. В шкафчике, конечно же, нашлась копия мешковатой одежки, но отчего-то Деметрис не спешила влезать в опостылевшую робу. Тонкая ручка вытянула несколько мятый от перевозки и неиспользования костюм, коий был ей выдан на случай боевых действий. Не броня, конечно, но темный плотный материал, укрепленный пластинами и армированными вставками, был весьма похож на то, что пялила на себя и Рейн, и Лиза, когда покидали пределы крейсера. Расправив одежду, Деметрис прикинула ее на себя и подошла к зеркалу — из его поверхности на медичку смотрела бледная веснущатая девушка, недостаточно высокая, еще немного угловатая, но изменившаяся с того момента, как попала под опеку загадочного человека, выдернувшего ее из ада на Валенсе. В четырнадцать лет Деметрис мало чем отличалась от мальчишки — худые плечики, плосковатая грудь, одна осанка, да и та была вбита старшими сестрами ордена. Сейчас под новым нарядом абсолютно бесстыже топорщилась грудь, освобожденная от перетяжки. Медичка прятала свое взросление из страха нарваться на комментарии, пусть и шутливые, и от Киона, и от Ворона, да и остальные наемники не гнушались подозарять нелюдимую неофитку. Освобожденная от эластичной широкой ленты бинта грудь ощущалась приятной тяжестью, она была так же усыпана веснушками, впрочем, как и плечи, спина, даже лодыжки. Рейн шутила, что на Деметрис вылили звездный поток, да он так и остался на коже. Натянув узкие штаны, облепившие округлившиеся бедра, девушка залилась румянцем — выглядела она совершенно иначе... Однако, скуластое личико, просияв, в то же мгновение омрачилось — к чему меняться, если тот, ради кого она и осмелилась бы одеть что-то подобное, все равно безразлично откомментирует — в лучшем случае, в худшем — снова примет ее за одного из наймитов. Разоблачившись, Деметрис впервые со злостью отбросила одежду и рывком вытащила поглаженную серую робу. Приготовив ее на будущий день, она ухватила с изголовья узкой и жесткой постели длинную, в пол, рубашку и исчезла в ванной. Впрочем, оттуда она вышла очень быстро, эффективно используя время купания. Там же тоже было глупое зеркало. Изучив составленные собственноручно отчеты о наблюдении новых образцов вирусов в лаборатории, Деметрис потерла глаза. Спать и не хотелось, но скучающее безделие клонило в тяжелую дремоту. Мысли крутились вокруг инцидента в медблоке... Странно, что ее господин обратился к ней за помощью, определил ее возглавить миссию, отправил ее на планету... Не Рейн, не Ворона — ее, оговорив наибольшую человечность, которой хватит для достоверности исполняемого поручения. — День одна тысяча четыреста шестьдесят восьмой, — тихо и ровно продиктовала она мнемо-перу и на листе пергамента, укрепленном на планшете появились сказанные слова, — Сегодня я снова вела себя, как идиотка и снова не смогла даже прошептать, как сильно я люблю его. Хотя... Не услышал бы. Меркурий — тот да, уши-локаторы. Или того хуже, Лиза. Наверняка уже рассказала, что я вчера разревелась. Хорошо хоть продолжают думать, что у меня переходный возраст или что-то подобное, — Деметрис больно ущипнула себя за запястье и прочла про себя краткую молитву искупления за злословие, — В остальном никаких изменений в поведении моего господина не наблюдается. Он не смотрит на меня, ни о чем не спрашивает, даже не улыбается. Возможно, мне стоит поститься в покаянии и не думать лишнего, Император велик и милостив, он читает мысли, как книгу, он видит, что нет в душе моей чувств низких и не карает меня. Однако, — медичка снова щипнула запястье — там явно нарисовывался синяк, — Стоит свой эгоизм искоренять, мой господин не принадлежит мне и пенять на то, что я не удостоилась внимания подло и неправильно. Ведь он... Деметрис смахнула слезы и замолчала. Мнемо-перо зависло в воздухе, а потом осторожно улеглось на планшет. Свет в каюте пригас, девушка еще некоторое время покрутилась на постели, а потом уснула, изредка вздыхая и всхлипывая. Совершенно не выспавшись, медичка второй раз промахнулась мимо рукава робы. Пышные кудрявые огненные пряди торчали в кошмарном беспорядке, так толком и не высохшие после вечерней помывки. Извернувшись, Деметрис удалось скрепить стягивающую полосу эластичной ленты на спине несколькими крючками. Роба скрыла эти ухищрения. Дальше наступила очередь ботинок на частой шнуровке. Монотонно бубня молитву, медичка умудрилась совладать со шнурками и, зарыв планшет с очередной бессмысленной записью дневника в кучу других бумаг, выскочила из каюты. Проскочив в лабораторию, она довольно быстро отыскала собранную накануне сумку с лекарствами, инъекторами и прочими необходимостями и, дернув топорщащиеся рыжие прядки, схваченные в косу, отправилась искать лорда Призрака. От должен был дать ей последние указания перед отправкой на Океанию, а она должна была стать спутницей и тенью неожиданно пропавшей из поля зрения господина Кэссель Лекс. Жилой сектор нижнего уровня Челнок отделился от корабля и спустя несколько часов нервотрепки все же вошел в подземный док Морэсби. С Деметрис был отправлен безликий мужчина, один из наемников, простой и читаемый, как вещь распространенная и привычная в обиходе. Однако, девушка знала, что он будет сопровождать ее недолго — странная пара привлечет куда больше внимания, если не самой загадочной Кэссель, то иных острых глаз. Распрощавшись на пропускном пункте с гвардейцами и ополченцами из местных, получив все необходимые печати и пропуск, медичка нырнула в поток людей, устремившихся к подъемнику — сооружению колоссальному, доставляющему массу обитателей на нижние уровни. Вздохнув, Деметрис огляделась — Морэсби, город, в который она попала, казался не таким уж большим по сравнению с многоярусными ульями, виденными ей и с фасада, и с изнанки. Здания нижних уровней были рукотворными, созданными из рыжеватого песчаника и крытые в большинстве своем неизвестной разновидностью травянистого растения, образец которого девушка умудрилась уцепить, ловко подпрыгнув и выдрав довольно длинный кусочек. Медичка заботливо упаковала трофей в один из множества контейнеров, располагающихся на широком ремне и уже, было, хотела присоединиться к потоку снующих в улочках людей, но заметила сидящую прямо на земле женщину, страдающую очень знакомой для ученицы Лизы кожной экземой. Лодыжки босых ног, как и ступни, были покрыты светлой отслаивающейся коркой, лопающейся и мокнущей. Милосердие победило здравый рассудок и Деметрис, пробираясь между прохожих, приблизилась к своей потенциальной пациентке. Съехавший капюшон ли или несвойственная местным открытость, но внимание медичка привлекла изрядно, совершенно не заботясь о том, что компаньон, вошедший в город, уже скрылась из виду. Она опустилась рядом с незнакомкой и улыбнулась, стараясь расположить скукожившуюся смуглую и худую женщину к себе. — Волею Императора я могу помочь вам избавиться от страданий, — ловкие ручки девушки бережно ощупали фронт работ и из чемоданчика, к вящему ужасу облагодетельствованной милостью далекого Императора в лице Деметрис особы, были извлечены несколько блестящих цилиндров, оканчивающихся тонкими иглами и плоские шкатулки из полированного металла. Вопреки неловкости, испытываемой медичкой при первом контакте с местными жителями, женщина не закричала и не убежала, а даже расслабилась, положившись на действия странной пришелицы. Выполняя свою работу, Деметрис получала истинное удовольствие, и она отвлекала от мыслей, неположенных, неправильных и приносящих острую боль где-то в области сердца. Обработав ноги местной жительницы лекарством и скрыв ступни и лодыжки стерильным эластичным бинтом, Деметрис удовлетворенно улыбнулась. Ее невольная пациентка тоже улыбалась — робко, словно только училась этому и застенчиво, откликаясь на встревоженные взгляды тех, кто сползался в крошечный закуток. А таких уже было с десяток — дети и женщины, старики, одетые легко, но явно не богато, — сравнительный анализ качества ткани и запаха, издаваемого этими людьми привели Деметрис к выводу, что часть города в которой она остановилась, принадлежит низшим слоям местного общества, что вполне соответствовало ее представлению о милосердии и возможности принести свет Императора в заблудшие, но невинные души не ведающих блага близкой и истовой, а что главное, настоящей, веры во Владыку Человечества и помощи тех, кто должен был ее нести. ... Спустя пару часов медичка устало привалилась к грязной стене, присев на чемоданчик. Веснущатое личико потемнело от пыли, рыжие прядки освобождались из тугих косиц и забавно окружали ореолом голову, свиваясь спиральками и прилипая на капельках пота ко лбу. Вокруг девушки венчиком сидели дети, явно истощенные, с сияющими округлыми глазами и щебетали так, что голова постепенно начинала пухнуть. Деметрис смочила губы из фляжки и продолжила свой рассказ, а ее тихий голосок водворил желанную тишину: — И когда люди познали настоящее отчаяние, явился в мир Император, всеблагой владыка всего, что принадлежало человечеству, и сказал он, что собирается вернуть былое величие и отдать людям то, что принадлежит им по праву. И вид Его, озаренного святым светом, очистил темные души и сердца тех, кто последовал за Ним. Он был великим воином и великим дипломатом, сражавшимся мечом и словом за покой и целостность Империума... Деметрис не заметила, как задремала следом за прижавшимся к ее боку малышом, довершив рассказ о великих Примархах сонным шепотом. То ли усталость от поездки, то ли напряжение, вызванное ответственностью, но медичка просто провалилась в сон, не видя уже, как разбегаются еще несколько минут назад занимающиеся своими нехитрыми делами женщины, забирая детей, и как из теней, отбрасываемых стенами, появляются странные, закутанные в темные накидки, фигуры. Самый свой лучший сон, оборвавшийся на восхитительном моменте счастливого объятия с любимым мужчиной, запомнился Деметрис надолго — она и пискнуть не успела, как была подброшена в воздух, а потом скручена, как походный куль. Запиханная в рот тряпица немилосердно смердела, девушка могла видеть лишь мельтешащую землю и изредка — полы черной накидки, метущие грязь под ногами того, кто тащил беспомощную медичку непонятно куда. Нет, конечно, девушка собиралась внедряться в слои общества подулья, но не таким пресловуто-опасным способом. Оставалось уповать лишь на милость Императора — Кэссель точно так же канула в небытие где-то здесь и, кто знает, каким образом и кто способствовал ее исчезновению... Страха не было. Священна была любая миссия, да и не боялась ничего та, кто пережил свою и чужую смерть сотни раз на Валенсе. *** Несли ее долго, девушка уже надышалась песчаной пыли, и глаза немилосердно чесались. Рыжие волосы окончательно растрепались, а непослушные спиральные прядки теперь почти касались кончиками земли, приобретая коричневатый оттенок. Похожие на лабиринты проходы сменились кромешным мраком, потом — сумрачным, наполненным тенями отсветом, словно бы свет лился откуда-то свысока, силясь достичь земли и тая где-то на половине своего пути. Воздух наполнила затхлость и влажность, а похитители все шли, следуя коридорами и лестницами. В голове у Деметрис стучало от прилившей крови, во рту пересохло, на щеках застыли грязные потеки уже с десяток раз пролитых покаянных слез. Наконец, группа остановилась, медичка расслышала далекий странный звук — словно кто-то поворачивал гигантский каменный ворот — а вскоре открылся и проход, в которых хлынул свет с пляшущими в танце легкого сквознячка пылинками. Ее сбросили на покрытый полированными каменными плитами пол. Это было очень больно, очень-очень — сгруппироваться, когда тебя пластом швыряют вниз после пары часов висения вниз головой, было невозможно. Бедро и колено, обнаженной плечо обожгла боль, наверняка там появятся и синяки. А вот с кистью было совсем неприятно — тяжелый вывих грозил сильнейшим отеком. Постепенно глаза привыкли к сумраку, и Деметрис чуть слышно выдохнула — она находилась в огромном помещении, более напоминающем заброшенный ангар или завод, судя по очертаниям механизмов и отдаленному гул, последнее предположение было вернее. Не имея возможности даже шевельнуться, девушка могла видеть только приближающуюся фигуру в длинном плаще или мантии — темная ткань была украшена понизу незнакомым, но богатым орнаментом, а сам обладатель ее ступал тихо и мягко, словно шел босиком. Слов Деметрис не поняла, брыкнувшись ногами и выворачивая тело так, чтобы встать на колени. Со связанными лодыжками это удалось ценой растянутого сухожилия — и девушка ничего не увидела — смазанная картинка бледного лица, смахивающего на маску, покрытую странными узорами — и гулкий удар, пришедшийся девушке чуть ниже виска. Она осела на пол не сразу, сопротивляясь тяжелой наваливающейся слабости до последнего. Перед внутренним взором снова был ее господин, улыбающийся, спокойный, — такой, которого она могла больше и не увидеть. Заброшенный прометиевый завод Девушка еще не пришла в себя после хорошо проведенного, грубого жестокого удара, от которого ее лицо запылало, а дыхание перехватило от боли и унижения. Она уже успела позабыть, каково это — быть битой, тем более вот так, по лицу... Ее рывком поставили на ноги, прихватив за рыжие кудряшки — но надо отдать должное, Деметрис не проронила ни звука, прикусив губу так, что почувствовала металлический привкус крови во рту. Ее волокли куда-то вниз, не давая толком перебирать ногами. От смрада, коий издавал гигант в доспехе, медичку мутило — запах был странным, едким, словно и не принадлежал этому миру. От ее мучителя веяло холодом, мурашки побежали по обнаженной коже девушки, откликаясь на самую страшную догадку... Рука, на которую Деметрис так неудачно приземлилась, сильно отекла и теперь была очень мало функциональна, содранное еще веревкой запястье потемнело и налилось ободом синяка. Неосторожное движение лишь подтвердило — сильный вывих, возможно, повреждение хряща кисти. «Видимо, судьба настигает меня. Я была спасена моим господином, моим любимым из самого страшного пекла, чтобы спустя годы вновь оказаться в нем и кануть в небытие. Как же смешны слова матери о великой судьбе, которые она произносила в напутствие... Одно лишь утешает меня — Император всевидящ и милосерден. Даже если моя смерть будет не самой легкой, я умру с чистой душой и полным сердцем. Я не увидела мира, но я нашла самое свое огромное сокровище». Мысли постепенно успокоились, и когда стиснувшую зубы медичку втолкнули в очередную комнату, она смогла и удержаться на ногах, и закончить молитву Владыке Человечества с подобающим уважением и интонацией. Мучитель ее исчез, а перед Деметрис оказался иссушенный тощий мужчина, облаченный в черное. Неизвестный смрад, уже прилипающий к коже и смущающий чувства, витал и здесь. — Откуда ты, дитя? — Голос человека, казалось, звучал отовсюду, и был странно ласковым, вкрадчивым, навевающий спокойствие. Девушка стояла прямо, баюкая поврежденную руку, и изучала незнакомца. Внешне ничто не вызывало ни страха, ни настороженности, тем более, что говорил этот человек вежливо и учтиво... Но душа ее трепетала, сопротивляясь интонации, слишком уж пристальному взгляду, той жутковато-располагающей атмосфере. Деметрис поморщилась от боли в ушибленной скуле, стараясь говорить внятно и ровно. Основную подготовку на все случаи жизни с ней провела Лиза, военный медик с колоссальным стажем и девушка прекрасно отдавала себе отчет в том, что говорит, кому и на каком пределе говорить закончит. При любом раскладе, будь то пытка или смерть, практикуемая любителями замучить жертву. Конечно, умирать не хотелось, ведь на этом свете медичка скоротала полных девятнадцать лет. Служение Призраку приравнивалось к служению Императору, на благо высшей цели, благородной и необходимой. — А у вас в городе всех путешественников принято избивать и похищать? — Смело поинтересовалась Деметрис, изучая своего собеседника, — Или я нарушила какой-то закон? — Мирские законы — всего лишь прах на ветру перемен. Пергамент, на который их записывают, истлеет через пару лет во прах... Вера... Прах, все прах, юное дитя. — Потусторонними и отрешённым голосом начал вещать старик, перестукивая по опоре длинными ногтями, — Твоя вера не поможет тебе здесь... Пространство искривилось и Деметрис, стоявшая раньше на достаточном расстоянии от жуткого человека, оказалась прямо перед ним в считанные мгновения. — Жалкий червь, которому ты служишь — ничто! Всего лишь прах на ветру перемен! И он скоро будет развеян. — голос звучал в голове неофитки, от него нельзя было сбежать, его невозможно было не слушать, — Может, ты надеешься, что кто-то спасет тебя и ту шавку, которой ты прислуживаешь? — Раздался смех, мерзкий, хрипловатый, издевающийся и высмеивающий всё, во что верила та юная душа, оказавшаяся сейчас перед порождением пустоты, принявшего облик старца. В сознание девушки ворвалось видение столь яркое, что она могла ощущать запахи и буквально жила в нём, как в воспоминании... «Воздух словно наполнили ветры варпа. Лорд Призрак стоял напротив гигантского существа, сжимающего в руках светящийся ослепительным светом посох. Сама фигура твари хоть и походила на человеческую, но была будто соткана из тьмы. Искривляя само пространство вокруг, псайкеры начали дуэль, швыряясь сгустками энергии и схлестываясь волей. Казалось, у господина есть все шансы победить, страшное существо отступало от инквизитора, но, не прерванное застрявшим в горле невольной свидетельницы криком, уличив момент, порождение Хаоса древком посоха пробило человека насквозь и, подняв над землёй, буквально разорвало его тело на части силой нечестивой мысли...» — Ты жалка, как и твоя вера. Копошащимся в навозе уже не помочь, а вот ты можешь спастись. Познай свет истины, величие Хаоса само придёт к тебе. Ты должна лишь только принять решение, — продолжал монотонно говорить человек в черном, — Тебе всего лишь надо сделать один единственный шаг. Решайся дитя, не к чему умирать ради кучи костей, ради мифа, ради трупа на Золотом Троне... Деметрис лежала на полу, обнимая дрожащими руками поджатые к груди колени. Она и была в этом жутковатом зале со стариком, смеющимся над волей Императора, и пребывала в самом страшном своем будущем. Видение разоренной Кровавым Договором Валенсы, ужасающие картины, которые видели ее детские глаза, покуда девочка пробиралась через руины крепости-монастыря Сестер Госпитальеров, то, что составляло каждую минуту ее жизни в покое и предвкушении самого священного служения — все сыпалось горелым прахом, смрадом стылой крови и выпущенных внутренностей, развешанных гирляндами на фресках и витражах часовни... Сестры, с искаженными лицами или попросту лишенными их, лежали разбитыми вспоротые, изломанные, с навсегда застывшими в глазах слезами — их боль была куда больше, чем физическая, им вырывали души, прежде чем бренные тела успевали остыть, лишенные дыхания. Коридоры самой мрачной памяти уводили Деметрис от тоненького лучика света, пробивающегося под веки в реальности. Она с содроганием перелистывала страницы прошлого, ставшие вывощенной человеческой кожей. С трудом подавляя тошноту, она разыскивала хотя бы кого-то, кому еще не поздно оказать либо помощь, либо милосердие — этому ее учили, это завещал всеблагой Император. Нет, не боялась она, что те, кто разорил цветущий в милости Владыки Человечества агро-полис, обнаружат медленно бредущую по развалинам худенькую фигурку. В некогда белых, а теперь ржавых и бурых от крови, стенах жила только смерть. Над долиной Фарнесс курился смрадный дым: города более не существовало и осталась ли в живых хотя бы треть фермеров или гвардейцев, Деметрис не знала. Она сползла на ступеньку и обратила перепачканное веснущатое личико в небо. Судьба ее призывала спуститься в долину, оказывать помощь, быть надеждой, но слабые ноги отказывались удерживать хрупкое тельце, и никаких усилий воли не хватало, чтобы подняться... Девушка уцепилась за воспоминание, желая увидеть и тот миг, когда от солнца, пробившегося сквозь тяжелые темные облака, ее заслонил силуэт человека, но воспоминание таяло, ссыпаясь песчинками, оставляя место иному видению, концентрированному ужасу даже в полной уверенности, что Император бы не допустил... Не раз медичка чуяла смерть близких, Сестра Телассия нехотя рассказала ей, что спустя год после отбытия с 6934, орки полностью вымели фермерский мирок, зеленой волной окатив планету, на которой оставалась мама, папа и престарелая тетушка. Тогда неофитка не смогла плакать — лишь молилась. Умирали и люди в свите ее господина, несмотря на его милосердие и великий дар, усилия и доброту — уходили туда, где их опекал Император — Деметрис молилась и о них. А будет ли кто-нибудь молить милосердное божество об ее душе? «Не верю, ибо вера у меня одна — Бог-Император. Не верю, ибо верую в милость Его и не усомнюсь в направляющей длани Его. Отречься от света, согревающего любую жизнь и дарующего ее? Ради глупых амбиций и жестокой алчности? Отказаться от своего сердца, от души? И от тебя, возлюбленный мой...» — Вслух, сквозь придушенный всхлип девушка сказала только: — Ни за что. Нижние ярусы улья — Эй, ведьма, кажется, ты навлекла на наши головы очень немаленькую проблему, — без тени улыбки навал с порога космодесантник. Ангел, казалось, совершенно не обратил внимания на то, что его гостья побледнела и выглядит паршиво, — Людей можно убить, животных можно убить, но этих тварей рубит лишь мой меч, они убивают моих подчиненных, моя банда почти передохла в этой проклятой дыре! Кэссель неловко поднялась. Грязные потеки на щеках еще не высохли, узкие ладони, белые, мягкие, потянулись вперед — сама же женщина, едва не растворяясь в пространстве, двигаясь сквозь воздух невероятно быстро — и медленно, оказалась подле Иллариона. Пальцы коснулись открытого лица космодесантника властно, требовательно, воля рванула вперед грубо, отражая обиду и недоверие. Кэссель выпрямилась. Тонко вырезанные ноздри трепетали, зрачки сузились до едва различимой точки в зеленовато-серебристой радужке — она осязала перемену, если можно было так выразиться — обоняла ее, окрашивала в оттенки, жалея лишь об одном — она не могла соприкоснуться с одновременно уязвимой без покрова силой и окунуться в сознание — вместилище едва различимых, словно выведенных острием клинка образов полностью. — Идем... Илларион отшатнулся и рванул к двери, все еще ошарашенный эффектом чужого холодного разума в своей голове. Кэсель покрепче перехватила посох и зашагала к выходу, даже с боем надеясь прорваться к своей цели. Шум и гомон бандитов были охарактеризованы Кэссель, как срочная, но бестолковая подготовка к неизбежному. Конечно, она могла бы остаться и дождаться развязки, но ее нанимали не для этого... Посох слабо мерцал, воспринимая волны энергии своей владелицы. Псайкер слегка дрожала, предчувствуя слабость. Большинство сил она уже ухнула в маскировку и свой предел Кэссель знала. Как знала она и противника — тягаться с колдовскими фокусами Владыки Перемен или кровавыми забавами Кхорна было не по силам никому, разве что Император встал бы заслоном сопротивляющейся кучке энтузиастов. Створы дверей исторгли женщину прямо в подступающего противника. Серебристо-зеленые глаза расширились — такого она предположить не могла даже в самом неудачном видении. Воины в темно-алых доспехах двигались среди толпы завернутых в саваноподобные накидки прислужников. их было не больше двух десятков, но ужас, посеянный в рядах сорвиголов Иллариона был вполне предсказуемым — над нападавшими гремел голос остающегося где-то позади капеллана... — Предатели... — Процедил сквозь зубы космодесантник, оказавшийся рядом с псайкершей. Отступив за створу, Кэсель вновь слилась с плотным воздухом, готовясь нанести удар любому, кто первым будет иметь неосторожность влезть на территорию заброшенного подземного склада. Однако, псайкерша не угадала — противник пер толпой, впадая в помещение и атакуя с набега. Кэссель, оказавшаяся на фланге, едва успела огреть посохом ближайшего человека в капюшоне, раскроив тому череп острым навершием посоха. Большего эффекта для обнаружения мог бы добиться лишь взрыв мелты. Воины Хаоса Неделимого весьма недвусмысленно двинулись в сторону женщины, закономерно полагая, что она — одна из никчемных защитников норы. Кэссель злилась все больше. Особенно на Призрака. Ее наниматель, конечно, сообщил, что сия планетка обладает какой-то загадочной способностью удерживать корабли подальше от низкой орбиты и вообще скрывает довольно пикантные загадки, но чтобы маскируясь, идти с голым задом на еретиков, гигантских еретиков в доспехах, — это явно перевешивало и здравый смысл, и желаемый результат, как то любая вещица, ценность которой в подобной обстановке была весьма сомнительна. Или это что-то большее? Псайкер не знала, сожалея, что не врезала псевдо-инквизитору по лицу от души, насладившись и информацией, и тем чувством, которое возникало от получения желаемого. Сил оставалось все меньше, а соприкасаться разумом с одним из еретиков Кэссель не хотела — но был ли выход? Рванув между двумя хаоситами, она вытянула руку, приняв удар меча на древко и узкая ладошка женщины впечаталась в нагрудник. «Тссссс-шшшшшшшшшш-ссссссссмертное телоооооо... Ты ссссстааанееееешшшшшь лучшим подарком Владыкееееееее...» «Подавится...» — Нырять в вязкую переливчатую субстанцию сознания, заключенного узником в знавшие еще восходы над Просперо доспехе было равносильно борьбе с липкой паутиной, сковывающей тело и с каждым трепыханием все больше охватывающей его. В реальном мире время вокруг псайкерши замерло вместе с занесенной за ее спиной алебардой. Широко распахнутые глаза Кэссель лучились жидкой ртутью, а ее кожа, вместо золотой, стала цвета негашеной извести. «Исчезни, растворись в потоках нематериального, сгинь в ненасытных недрах, проклятый воин, я дарую тебе выбор, которого у тебя не было...» — Незримая рука псайкера резко и безжалостно рванула тугую нить чужого сознания и Рунна завопила, ощущая, как едва не разрывается ее собственная связь, получившая ответный ментальный удар. Однако, время отмерло, на песчаную землю рухнули неподвижный ком в доспехе, а алебарда, пройдя свою траекторию до конца, смела Кэссель и отбросила ее тело куда-то в сторону, угодив полированной рукоятью в живот. На глазах у почти теряющей сознание женщины прямо у баррикады, за которой прятались обезумевшие от страха люди, разверзлась бездна, в которую осел ворвавшийся в бой космодесантник — псайкер, слепо идя за своей судьбой, проползла оставшиеся ярды и рухнула туда же, однако сумела уцепиться за каменный обломок плиты. Висела она так ровно столько, сколько потребовалось, чтобы прочитать литанию — недолго. Свезенные пальцы раскрылись и Кэссель полетела вниз, отчаянно вцепившись в посох. Звук упавших камней чуть опередил ее приземление. Спина страдальчески хрустнула, поврежденная нога подломилась и разум тут же угас. Сверху, на белеющее тело женщины осыпалась каменная крошка, окрашивая неподвижную фигуру в сероватый цвет.