G.O.G.R.

Недобежкин занимался тем, что вместе с Белкиным просматривал последние видеозаписи из изолятора. Правда, просматривал один Недобежкин, а вот шокированный Гопниковым Белкин – сидел на стуле в дальнем углу и бубнил себе под нос какие-то молитвы, что ли… Недобежкин старался абстрагироваться от его надсадного гнусавого бормотания и внимательно вглядывался в экран своего компьютера, на котором тянулся серый коридор изолятора, обсаженный одинаковыми дверями. Вот, появились четыре человеческие фигуры, которые толкают перед собой пятую, упирающуюся – это «Команда С» тянет Гопникова в камеру. Вот, Гопников затолкан в камеру, усажен на нары, и «Команда С» исчезает с горизонта. Белкин крутится… так, это он делает обход. Кажется, ничего не замечает и – тоже уходит… А вот – запись из камеры Гопникова… Недобежкин весь подался вперёд, чуть ли, не носом уткнулся в монитор, чтобы увидеть получше, что же именно произошло с Гопниковым. Да ничего с ним не произошло!.. Пока что. Вот, он лежит, о чём-то думает «на своей волне»… Он пока жив, и выглядит нормально. Но вот, произошло что-то непонятное: запись на миг прервалась, на экране появился «чёрный квадрат». Потом этот квадрат исчез, снова явив Недобежкину камеру Гопникова, но только теперь Гопников вёл себя как-то странно: приподнялся на нарах и будто бы разговаривал с кем-то невидимым. Да, кроме самого Гопникова в его камере нет ни души, но Недобежкин отчётливо видел, как «секретный узник» смотрит на кого-то и разговаривает с ним! Чёрт, но не сам с собой же он разговаривает! - Белкин! – позвал Недобежкин «стража ворот». – Хватит там валять дурака, сюда иди! - А? – Белкин медленно, нехотя приполз и сел на краешек свободного стула. - Бэ! – угрюмо буркнул Недобежкин и тыкнул пальцем в экран. – Говори-ка, что ты видишь? - Ну, - протянул Белкин, не зная, что сказать, чтобы на него не повесили собак и не наваляли шишек. - Или ты говоришь, кто сюда зашёл, или отправишься под суд, как соучастник! – сурово надвинулся на него милицейский начальник и скорчил рожу гестаповца Мюллера. - Упс! – икнул Белкин и побледнел так, словно бы уже умер и остыл. - Вот тебе и «Упс»! – пробормотал Недобежкин. – Давай Белкин, колись, сколько тебе заплатили? - За что? – промямлил несчастный, невиновный Белкин. – Ту-ту-ту… туда никто, ни души… понимаете, ни мышки, ни кошки, ни мошки, ни блошки, ни тараканчика… понимаете… - Цыц! – отрубил Недобежкин и стукнул кулаком по столу. – Ты, Белкин, не юли, а просто возьми и скажи – честно и не для протокола: кто? - Никто… - выдавил Белкин. – Никто, Василий Николаевич, вот вам крест! Белкин начал широко креститься, но разъярённый невразумительными показаниями Недобежкин схватил его за руку, притянул к себе, заглянул ему в глаза и прошипел: - Или может быть, это – ТЫ?? Белкин едва в обморок не грохнулся: так страшен был взгляд начальника. - Не – не – не – не – не… - заблеял он, дрожа всем своим небольшим телом. – Не! - Да! – настоял Недобежкин. – Давай, колись, крот! – и отшвырнул Белкина обратно, на стул. - Я… - заплакал Белкин, затягивая сопли. – Пришёл… зашёл… туда… - И? – сдвинул брови Недобежкин. - И… - пискнул Белкин. – Бе-е-е-е-е! - Чтоооо?? – взвился Недобежкин и вскочил, перевернув своё кресло. - Бе-е-е-е-е! – ответил ему Белкин, не в силах сказать что-либо другое. – Бе-е-е-е-е! И тут в кабинет ввалился Смирнянский, толкая перед собой Кораблинского. За его спиной показались лица Серёгина, Сидорова и Синицына. - Что это такое?? – опешил милицейский начальник, оторвавшись от Белкина, который, кроме всего прочего, оказался ещё и «попорченным». - Васёк, Кораблинский прокамлался! – заявил Смирнянский и пригнул Кораблинского к стулу для посетителей рядом с Белкиным. - Ммм! – недовольно мукнул Кораблинский и отпихнул от себя руку Смирнянского. - Ээээ? – протянул Недобежкин. - Бе-е-е-е-е! – подхватил Белкин. - Эй, а с ним-то что? – удивился Смирнянский, услыхав от Белкина баранью «речь». - «Звериная порча», - вздохнул за спиной Смирнянского Пётр Иванович. - «Пристегнули» Белкина, - согласился Синицын. А Сидоров просто вздрогнул, потому, что ему показалось, что откуда-то из-за шкафа в углу кабинета на него плотоядно зыркнули Горящие Глаза. Майор Кораблинский – тот вообще, попятился, было назад, услыхав безумный рёв Белкина. Но Смирнянский преградил ему дорогу и негромко процедил: - Сам полчаса назад так ревел, не пяться теперь! - Что, я? – воскликнул Кораблинский и даже немножко подпрыгнул. - Ты, ты, - кивнул Смирнянский. – Не узнаёшь себя? - Чёрт, - чертыхнулся Недобежкин, подёргав себя за усы. – Сидоров, ищи Ежонкова! Будем пушить обоих голубцов. - Есть! – оживился Сидоров и бегом побежал в буфет, где заглатывал пирожное за пирожным гипнотизёр Ежонков. Ежонков сидел в буфете за самым дальним столиком и, как говорится, наворачивал от пуза. Три беляша, три пирожных: два «Наполеона» и одна медуница, целая шоколадка «Несквик» и литр Фанты - таковым было его меню. - Простите, там вас Недобежкин вызывает к себе, - обратился к нему Сидоров и сел за столик, на один из трёх свободных стульев. - Нет! – отказался Ежонков и откусил от беляша громадный кус, набив им полный рот. – Не хочу, не буду! – прошамкал он, вытерев губы рукавом. – Я сыт, сыт, сыт! - Недобежкин сказал, что работа срочная, - не отставал Сидоров. – Кораблинский. - Что – опять?? – взвился Ежонков и едва не выплюнул всё, что жевал. – Да сколько можно? Не могу я пробить его быковатость! Не могу. Он быковал, быкует и будет быковать, а я – не вол! - Он прокамлался, - тихо сказал Сидоров. - В который раз! – язвительно заметил Ежонков. – Он всегда так: сначала прокамлался, а потом – ревёт, как козёл, и бодается! Забодал уже, чёрт! Сидоров, скажи Недобежкину, что он мне надоел до предела со всеми его выбрыками, и пускай ищет другого гипнотизёра, а я умываю руки! «Суперагент» Ежонков так громогласно визжал, что все посетители буфета и буфетчица повернули головы в его сторону и навострили уши, вслушиваясь в то, что ещё он скажет. Сидоров это заметил и шепнул Ежонкову: - А нас подслушивают… - Да? – шумно воскликнул Ежонков. – Чёрт! Блин… - он быстро огляделся по сторонам и постановил: - Тут могут быть фашистские агенты… Чёрт… Сидоров, тихонько встаём – и пошли. «Тихонько встаём» выглядело в исполнении Ежонкова так: «суперагент» снова обозрел окрестности взором орлана, выпростал из-за столика своё тело, задев животом столешницу, собрал в кулёчек все свои пирожки и пирожные, с шумом и скрипом отодвинул стул и скользнул к выходу, словно изрядно раздобревшая летучая мышь белого цвета. Все, кто коротал рабочее время в буфете – Сидоров заметил среди них и заместителя Недобежкина Носикова – подавились смешками и уткнулись в свои тарелки и стаканы. Сидоров горько вздохнул и поплёлся прочь из буфета следом за грузным «бэтменом» Ежонковым. Неся впереди себя набитый съедобным целлофановый пакет, Ежонков вступил в кабинет Недобежкина и остановился на пороге. - Ну? – осведомился он, смерив презрительным взглядом Кораблинского, обритого налысо, одетого в ветошь, тощего и несчастного. - Не нукай, не запрягал! – бросил Недобежкин. – Ежонков, хватит лопать. Давай, пуши Кораблинского, авось, что выгорит! - «Бык» выгорит, вот увидишь! – признался в собственной некомпетентности Ежонков и напал на Кораблинского: - Давай, Грибок, садись туда! – и пихнул следователя, майора милиции Эдуарда Кораблинского на свободный стул. - Эй! – обиделся Кораблинский и пихнул Ежонкова в ответ. – Что вы себе позволяете? Какой Грибок??? - Точно, прокамлался! – поставил диагноз Ежонков и даже улыбнулся. – Присядьте, пожалуйста, туда, - сказал он Кораблинскому уже намного вежливее и указал рукой на тот же стул. - Что вы собираетесь делать?? – заартачился Кораблинский и вместо того, чтобы сесть на предложенный стул, уверенно направился к двери, отпихнув Смирнянского. – Вы не имеете права, я буду жаловаться! – выплюнул он на ходу. - Подождите! – крикнул ему гипнотизёр Ежонков и совершил прыжок, оказавшись между Кораблинским и дверью. Кораблинский рефлекторно остановился, а хитрый Ежонков выхватил из кармана гайку-маятник, качнул ею у носа майора и колыбельным голосом известил: - Эдуард Кораблинский, вы поворачиваетесь, идёте назад и садитесь на стул. Кораблинский потоптался на месте, похлопал глазами, а потом – послушно засеменил к уготованному для него стулу и примостился на нём, словно обиженная всеми «казанская сирота». - Вот, как я его сделал! – похвастался Ежонков и забил маятник в карман. – Учитесь, студенты! - Давай, Мессинг, шевелись! – рыкнул Недобежкин, которому уже надоела вся эта история со «звериной порчей». - Кораблинский! – надвинулся на безвольного майора Ежонков, пропустив реплику Недобежкина в космос. – Кораблинский! Вы возвращаетесь в две тысячи восьмой год. Вы в своём кабинете, и к вам пришёл человек… - он вещал глухим, заунывным голосом, словно бы из бездонной железной бочки, гудел, как какой-то нудный гудок. Пётр Иванович, признаться, от вещания Ежонкова даже начал клевать носом. Да и Сидоров – тоже прислонился плечом к стенке и кажется, задремал. - Вы возвращаетесь, возвращаетесь… - надсадно нудил Ежонков. – Вы там… Кораблинский шевельнул головой, а потом – встал на ноги и громко, чётко осведомился у мироздания: - Что вам нужно? – и замолчал, словно бы выслушивая пожелания невидимого, несуществующего человека, что стоял только перед ним одним, воскресший из тёмных глубин его памяти. - Что он вам говорит? – потребовал от Кораблинского Ежонков. – Давайте, скажите мне, что он вам говорит?? - Я предлагаю вам выгодную сделку, - монотонно завёл Кораблинский, не выразив ни единой эмоции. – Вы не сможете от неё отказаться… Я взяток не беру! – рыкнул он голосом принципиального следователя. – Это не взятка, - продолжал бывший Грибок, потеряв всякую интонацию. – Это ваш выбор: остаться в живых, или противоположный исход вашего существования. Вы не ошибётесь в вашей выгоде от сделки. Дело Рыжего вы должны закрыть… - Как он выглядит? Опиши мне его внешность! – Ежонков насел на Кораблинского вплотную, припёр его к стулу, заставил сесть и подсунул под руку бумагу и ручку. – Рисуйте! – приказал он так, словно князь приказал рабу. - Хм… - недоверчиво хмыкнул Смирнянский, искоса глядя на «магию» Ежонкова. – Сейчас нарисует… свинью какую-нибудь. Или козла. - Заткни пасть! – зашипел на него Недобежкин, не отрывая взгляда от майора Кораблинского и наблюдая за тем, как тот старательно водит синей ручкой по бланку протокола. Серёгин прыснул в рукав. - Вы возвращаетесь, возвращаетесь… - шаманил Ежонков. Сидоров стоял у стенки, дремал, дремал… И видел сон, в котором он ВОЗВРАЩАЛСЯ. Возвращался туда, в катакомбы, в мрачный коридор с облупившимся кафелем, к человеку с длинными пальцами, который толкал его, толкал куда-то, откуда бил яркий искусственный свет. Затолкнул. Сидоров не устоял на ногах, которые почему-то размякли, сделались нетвёрдыми, шаткими, словно превратились в расплавленный воск, и повалился на колени. Свет бил в глаза, казалось, отовсюду, а пол был стерильно-белый, как в операционной… Да и пахло тут каким-то противным спиртом, или хлоркой… В общем, какой-то дезинфицирующей гадостью. Сидоров недолго стоял на коленях на этом стерильном полу – его жёстко подхватили под мышки, подняли на ноги, а потом – насильно водворили на какой-то стол. Кажется, стол был металлический: твёрдый, холодный, скользкий, как отполированный. Источник света был прямо нал головой Сидорова, сержант не видел практически ничего – только слепящие лучи. А ещё – он не чувствовал ни страха, вообще ничего не чувствовал, словно бы его загипнотизировали, заколдовали, припушили… и отбили все человеческие чувства, которые помогают сохранить себя… Они склонились над апатичным Сидоровым – два бесстрастных лица, одинаковых из-за одинаковых тёмных очков. Одно лицо Сидоров, кажется, узнал – похоже на того Гопникова, который мумифицировался у них в изоляторе. А второе… Такое узкое лицо, с впалыми щеками, сдвинутыми острыми бровями, тонкими губами, искривлёнными в ехидной злодейской усмешке. На левый глаз падает прядь волос… тёмных? Светлых? Пегих? Никаких… Сидоров не видит, какие у него волосы – но не седые и не рыжие… Он не старый – куда моложе Гопникова… Или выглядит куда моложе… И в правой руке он держит шприц… - ПРОСНИТЕСЬ-снитесь-снитесь-есь-есь-есь! – взорвалось где-то над правым ухом, и Сидоров мгновенно выпал из своего страшного, тяжёлого сна и свалился на вытертый линолеум, что покрывал пол кабинета. - Саня? – этот голос принадлежал уже Петру Ивановичу, который подхватился со своего стула и пустился Сидорову на помощь. – Чего ты? - Ы, меня Ежонков засыпил… - промямлил Сидоров, отгоняя тяжёлую дремоту и пытаясь удержать в памяти подробности своего сна. – Бухтел, бухтел… И я заснул. - Вот, Ежонков, Кашпировский! – буркнул Синицын, помогая Серёгину поднять Сидорова на ноги. – А у тебя, Сидоров, нервишки – ни к чёрту! - Ы, - пробормотал Сидоров и потащился к столу. Он хотел найти листок бумаги и свободную ручку, чтобы записать то, что увидел в своём странном сне. Стоп! А вдруг это был не сон, и эти «чуваки» ему что-то вкололи?? Нет, пускай это ему лишь приснилось! – Сидоров изо всех сил оттолкнул от себя свою страшную догадку и узурпировал первую попавшуюся ручку. А Недобежкин, Смирнянский, Серёгин и Синицын тем временем изучали тот портрет, который «написал» майор Кораблинский. Они стояли вокруг этого клочка бумаги плотным кольцом, не пуская даже самого «художника» Кораблинского взглянуть на собственное творение. - На «Поливаевского мужика» похож, - определил Серёгин, уловив в расплывчатых чертах корявого портрета сходство с «милиционером Геннадием», который со слов Поливаева и Ершовой выпрыгнул с четвёртого этажа. - А по мне – так больше на Зайцева смахивает! – вставил Ежонков, впихнувшись в плотное кольцо между Смирнянским и Синицыным. – Что скажешь, Синицын? – осведомился он, повернув к Синицыну щекастое покрасневшее от «непосильного труда» личико. - Монстр из подземелья… - прошептал Синицын. – Этот, Генрих недорезанный. Он, точно, я хорошо его видел, гада очкастого. Чтоб он провалился! – рыкнул он и стукнул кулаком по столу. – Чёрт бы его побрал! - Вы знаете этого человека? – в конце концов, осведомился Недобежкин, сунув «новоиспечённый» фоторобот в лицо его автору, Кораблинскому. - Ыыы, - протянул Кораблинский, рефлекторно попятившись назад. Сейчас, взглянув на настенный календарь, украдкой увидев дату на экране мобильного телефона Недобежкина, он присмирел, как-то скукожился весь, втянул голову в плечи. В гордых орлиных очах майора Эдуарда Кораблинского застыл животный страх: он понял, что два года из его жизни исчезли бесследно. И понял, наконец, что с ним произошло что-то непоправимое и страшное. Кораблинский больше не орал, что с ним творят беспредел, не обзывал никого «бандюгами», не грозился перегрызть себе вены. Он даже извинился за то, что грубил и кричал. - Ыыыы, - повторил он, внимательно вглядываясь в эфемерное лицо, которое сам изобразил под гипнозом… - А… где вы его взяли? – неожиданно выдал он, беспокойно дёрнув плечами. - Будем считать, что вы нарисовали его сами, когда Ежонков погрузил вас в гипноз и спросил о человеке, который пытался дать вам взятку за Рыжего, - не скрывал правды Недобежкин, положив портрет на стол перед Кораблинским. – А теперь – вы его узнаёте? - Нууу, - неуверенно начал Кораблинский, силясь вспомнить, как же в действительности выглядел тот взяточник… Он приходил только один раз, приходил целых два года назад. Да, Кораблинский поверил теперь, что с тех пор прошло два года, а не два часа. Да, кажется, он похож на этот рисунок… Да, это он. - Он! – расставил точки над «i» Кораблинский, распознав в фотороботе своего странного гостя. - Ага, - кивнул Недобежкин. – Так и запишем. - А… можно спросить? – промямлил Кораблинский и уселся на стул, как показалось Серёгину, для того, чтобы не упасть. - Валяйте, - согласился Недобежкин, накарябав с обратной стороны фоторобота такие слова: «Артерран? Взяточник Кораблинского. Звериный гипнотизёр?». - Что с моей семьёй? – выдавил Кораблинский, подозревая, что его странные враги могли обрушить свои «громы и молнии» на беззащитные головы его жены и маленькой дочери. - Вы можете вернуться домой, - разрешил ему Недобежкин. – Думаю, что сейчас и вы, и ваша семья в безопасности. Ваша жена проживает у её родителей. Кораблинский испустил вздох облегчения и опустил голову на руки, словно бы смертельно устал тащить непосильную ношу. - Вы свободны, - пробормотал Недобежкин. – Мы больше не можем задерживать вас. Милицейский начальник позвонил Ростиславу Кругликову – отцу Эвелины Кораблинской – и битый час уговаривал его приехать в РОВД за Кораблинским. Кругликов никак не желал поверить в то, что Кораблинский жив и изыскивал сотни тысяч причин не приезжать и десятки миллионов доказательств того, что тот, кого они «выдают за Эдуарда» - вовсе не Эдуард, а «опять какой-то бомжара подколодный». - Нет, теперь вы мне глаза не замылите! – отрезал Кругликов. – Если Элька в стрессе – она и в чёрта сдуру поверит! Но я человек трезвый! До свидания! Кругликов хотел было треснуть трубку на рычаг, но Недобежкин пустил в ход «тяжёлую артиллерию»: - Сейчас, я приглашу к телефону Эдуарда Всеволодовича, и вы сами поговорите с ним. Кругликов замолк. Минуту он чем-то потрескивал в трубке – было похоже на то, что он сосёт там на другом конце провода, чупа-чупс. А потом – он взял себя в руки, опять натянул маску непробиваемого носорога и выплюнул с явным презрением к правоохранительным органам: - Ну-ну, зовите, поговорю… Так поговорю, что у вас у всех там уши отвалятся! Недобежкин позвал к телефону Кораблинского и оставил его наедине с его грозным тестем. Сам же милицейский начальник вернулся к работе. А именно – заставил Ежонкова «пушить» Белкина. Белкин хотел, было, устраниться: боялся гипноза до чёртиков. Но Недобежкин пригрозил ему увольнением по статье за профнепригодность. - А если брехать будешь Ежонкову – так вообще, по делу пропущу – о преступном сговоре! – громыхнул милицейский начальник и уничтожил проштрафившегося Белкина пламенным взором. Белкин срезу же налился гипсовой бледностью и согласился на всё, а Ежонков авторитетно возразил Недобежкину: - Брехать под гипнозом невозможно. Я считываю его память не зависимо от того, хочет он этого, или нет. Сознание полностью отключено. Он не контролирует своих действий, и не помнит, что он делал. - Ладно, короче, Склифосовский! – отрубил Смирнянский. – Всю эту заумность все давно знают. Давай, работай! - Тебя никто не спрашивает! – огрызнулся Ежонков и принялся за слабые, испуганные мозги «привратника» Белкина. Белкин был удивительно подвержен гипнозу. Его сознание не оказало никакого сопротивления Ежонкову, и тот спокойненько выжал из размякшей памяти Белкина «показания» обо всех его школьных хулиганствах и похождениях в школе милиции. Белкин с превеликим упоением повествовал о том, как он в девятом классе прожёг сигаретой занавеску в кабинете завуча, как в десятом – притащил электрогитару на концерт к Восьмому марта и сыграл некую страшную мелодию из репертуара группы «Раммштайн»… Но когда Ежонков потребовал от Белкина ответа за последние события в изоляторе – того будто бы запёрло по полной программе. Он не мычал, не рычал, не блеял, не кукарекал, не квакал и не крякал. Белкин просто молчал, тупо уставившись в высокий потолок, под которым висели длинные, скучные лампы дневного света, засиженные мухами, заросшие паутиной. Одна муха слетела с лампы и приземлилась Белкину на нос. Ежонков, как мог, пытался исправить сложившуюся ситуацию и переломить ход событий в свою пользу. Гипнотизёр схватил со стола нарисованный нечёткими зубастыми линиями «призрачный» фоторобот Кораблинского и поднёс его к невидящим, опустевшим глазам Белкина. - Этот человек приходил в изолятор? – вопросил Ежонков громко и с визгливыми нотками начинающегося психоза. Белкин продолжал свою игру в глухую молчанку. Он не шевелился – не шевелил даже глазами – и не произносил ни звука. Даже не заблеял, не застонал, ничего! - Похоже, что он у тебя в танке, - заметил Смирнянский. – Прекращай цирк, Акопян, видишь: глушняк? - Быки! – обиделся Ежонков. – Проснись, Белкин! Разбудив Белкина, гипнотизёр Ежонков по десятому кругу направился в буфет – за новой порцией лишних калорий, хотя ещё не доел предыдущую. Недобежкин решил что всё, на сегодня хватит работать. Надо отправить Гопникова в морг и идти подобру-поздорову домой отдыхать и отпустить всю «звёздную команду, пока окончательно не рехнулись со всеми этими мистическими тайнами. Но тут «прилетел на метле» гражданин Кругликов. Недобежкин ожидал, что с ним придётся воевать в стиле Второй мировой, но ошибся: Кругликов, наверное, после разговора с Кораблинским, был присмиревшим и тихим. Он всего лишь забрал с собой Кораблинского и тихо уехал, сказав Недобежкину и Серёгину лишь два слова: «Здравствуйте» и «До свидания». - Всё равно нужно охранять Синицына! – это Смирнянский никак не хотел успокаиваться со своей «ловлей на живца» и пихал Недобежкину в нос эту дурацкую «мышиную охоту» с таким пафосом, словно бы говорил о спасении Земли от астероида Апофис. - Ну и охраняй! – огрызнулся Недобежкин, мол, флаг тебе в руки, если у тебя инициатива прёт изо всех дыр! – Давай, лови на живца своих призраков, только не забывай, что сам блеешь, что та курица! - Курица не блеет, она кудахчет! – отпарировал Смирнянский с невозмутимостью паровоза. – Ежонков, собирайся, едем. И приготовь что-нибудь более изысканное, чем пельмени!