G.O.G.R.

Николай Светленко, бывший «король воров», ныне изловленный, ехал в поезде, в тряском вагоне. Вагон был купейный, и в четырёхместном купе, кроме Коли, ехали три обладателя внушительных мускулов, которые конвоировали его… в никуда. Николая не судили, ему не вынесли никакого приговора – разве Генрих Артерран будет утруждать себя каким-то судом? Он же «рейхсфюрер», а значит – и ловец, и судья, и палач… Коля маялся в поезде уже, наверное, пятый день, а может и дольше. Из купе его не выпускали, в туалет водили под конвоем и под пистолетом, не позволяя даже смотреть по сторонам. Он не видел, день ли проносится за окнами поезда, или ночь, потому что окна были постоянно зашторены плотной тканью. Вот и потерял Николай счёт времени, словно настоящий узник, что годами, десятилетиями томится в темнице. Неужели – всё? У него нет никакого выхода, для него закрыта любая лазейка на свободу, которой он так гордился и кичился перед своими неудачливыми, судимыми дружками? Для «короля воров» сесть на нары – было равносильно смерти. Колю начала медленно, но верно прибирать к своим костлявым рукам коварная депрессия. Сидя на нижней полке, сверлимый тремя парами несмыкаемых зорких глаз, Николай с болью ощущал, как один за другим, гаснут в его душе светлые лучи надежды на спасение. Его ужасные конвоиры, вооружённые, одетые в чёрное, пугающе, нечеловечески одинаковые, резались в карты, ели гамбургеры, что-то болтали на английском языке. Но при этом не забывали наводить на Николая пушку каждый раз, стоит ему сделать хоть одно неудачное движение! Увидав у своего носа зияющее чёрное дуло, Николай забивался на полку с ногами и опускал голову, словно побитый пёс. В желудке капля за каплей скапливалась липкая трусость, что лежала тяжёлым комком и не давала ни действовать, ни думать… Поезд нёсся сквозь неизвестность… да, его везут на казнь! Забываясь иногда тяжёлым сном, Николай видел окровавленную плаху, палача в красном плаще и в маске, который заносит над его несчастной обречённой шеей громадный топор. А вон там, за плахой, в толпе бездушных зевак, возвышается над всем миром главный палач – Генрих Артерран, который берёт под козырёк эсэсовской фуражки и закатывается дьявольским смехом… Взмах топора – и Колина голова покатилась по доскам эшафота… Николай проснулся в холодном поту и рывком сел, хватая разинутым ртом спёртый воздух. Железные колёса поезда мерно стучали на стыках рельс, вагон плавно качался. Купе наполнял приглушённый свет, плотно занавешенное окно казалось тёмным. Должно быть, сейчас – ночь… Коля украдкой повернул лицо и робко взглянул на своих конвоиров. Один – огромный и усатый – лежал на спине, на полке, соседней с Колиной, и сопел, положив ручищу на рукоять пистолета. Спит! Всё-таки, спит, значит – он не робот. Второй конвоир пристроился на верхней полке над первым и – тоже – лежал и сопел. Коля не видел только третьего, что расположился над ним. Возможно этот третий и караулит сейчас каждый Колин вздох и, если что – навернёт по голове тяжёлой рукой… Неужели всё, не выйти? Нет, Коля – «король воров», и он должен любой ценой остаться на свободе. Пускай даже его застрелят при попытке к бегству – он умрёт вольной птичкой! Николай внимательно оглядел спящего усача. Тот неподвижно лежал на полке без постели, мирно посапывал, словно ребёнок и даже в ус не дул. Его правая ручища покоилась на рукояти пистолета, левая – была опущена вдоль тела. А вот из кармана его брюк торчала связка ключей… Ага! Дверь купе заперта на ключ, и один из этих вот, ключей её откроет! Николай замер и прислушался. Не услышав вокруг себя ничего кроме мерного сопения и стука колёс, он медленно, осторожно подался вперёд и протянул исхудавшую на хлебе и воде руку к заветным ключам. Коля ожидал, что сейчас на него обрушится сокрушительный удар: он подозревал, что третий конвоир не дремлет. Однако ничего не последовало: в полутёмном купе всё оставалось тихим и неподвижным. Неужели, и этот заснул??? Наверняка подумали, что Николай сломался, и не будет больше пытаться сбежать! Как они, однако, ошиблись! Коля схватил ключи и аккуратненько, чтобы не звенеть, потянул на себя. Ключи зацепились за что-то в кармане усача, а когда Коля потянул сильнее – выпали и потянули за собой зажигалку. Зажигалка была металлическая, тяжёлая. Она тяжело упала на пол и громко грюкнула, ударившись. Усач заворочался, забурчал во сне. Коля застыл: всё, сейчас он проснётся… Усач отвернулся на другой бок и всхрапнул. Кажется, пронесло… Коля быстро поднял ключи и собрался было открыть дверь купе и покинуть узилище. Но внезапно на Николая сзади навалилось тяжёлое тело – это спрыгнул конвоир с верхней полки. Он заломил Коле руки, занёс над ним кулак. Коля совершил нечеловеческое усилие: высвободил правую руку, схватил со стола стакан с чаем и выплеснул горячий чай в лицо рычащего чудовища. Здоровяк заревел басом, схватился за глаза, завертелся на месте и разбудил двух других. Усач подпрыгнул, словно мячик, бросился на Колю, выпятив кулаки. Но Коля, войдя во вкус драки, увернулся от его кулака и одновременно залепил врагу оплеуху ногой. Усач отлетел в сторону и вышиб запертую дверь своей спиной. Ура! Выход открылся! Коля метнулся в коридор, но третий конвоир успел схватить его за ноги и повалил на грязный пол. У носа Николая, на остатках погибшей двери, ворочался усач, а третий амбал тащил его назад в купе. Николай брыкался, отбивался от него ногами. Ему удалось лягнуть противника в нос. Тот отпустил на миг, и Коля смог вскочить. Он прыгнул вперёд, но тут перед ним вырос облитый чаем, и на левом плече его погоном возлежал лимон. Сзади тоже было неспокойно: с пола поднялся усач и растопырил руки, готовый схватить. Облитый громила взмахнул кулаком. Коля нырнул в сторону, пихнул его и выскочил в коридор. Облитый стукнул и влепил тумака усачу, повергнув его животом на стол… Коля бежал по коридору, и стремился только к одному: быстрее добраться до тамбура. За ним летел топот и рычание: конвоиры не желали выпускать его и гнались, топая толстыми ногами. Всё, вот и тамбур! Николай разинул дверь и нырнул за неё. В тамбуре было темно по сравнению с вагоном, Коля на секунду потерялся в темноте. Но нет, медлить нельзя – надо отдраить дверь, выбраться наружу и спрыгнуть с поезда! - Вы куда? – это в тамбуре внезапно нарисовалась проводница. Она застукала Колю как раз в тот интересный момент, когда он почти уже справился с замком наружной двери. - На кудыкину гору! – злобно рыкнул Николай, отпихнув от себя эту обрюзгшую эвглену, которая вздумала оттаскивать его назад. Проводница шлёпнулась на спину, заплескала ножками, а Николай рванул на себя синюю тяжёлую дверь, и она с треском распахнулась, впустив в тамбур вихрь ночного воздуха. Да, снаружи было темно, хоть выкалывай глаз. Мимо проносились некие леса, высоченные сизые ели… Ночное небо, лишённое луны, полыхало огромными звёздами. Скорость была головокружительной, насыпь – высокой, каменистой. Стоит Коле спрыгнуть – он превратится в форшмак… А если не спрыгнет – то его превратят в форшмак насильно. Вон они, уже набились в тамбур, и проводница снова лежит в углу и плещет ножками… Коля выбрался из вагона и полез по его железной стене вверх, на крышу. Прохладный ураган, наполненный запахами ночи, свистел в его ушах, грозясь сорвать с той хлипкой опоры, за которую он сейчас ухватился. Это была некая железка, что выступала из корпуса вагона. Николай почти не различал её в темноте, однако его руки вцепились в неё намертво. Коля подтянулся и закинул на крышу правую ногу. Порыв ветра принёс с собой свист пули, а Колин глаз заметил, как в тёмное небо рванулась огненная вспышка. Они в него стреляют! Коле удалось закинуть на крышу и вторую ногу, он подтянул тело и улёгся животом на холодный металл. Руки теряли чувствительность, лёгкие рвала одышка, мозги прошибала тупая истерика, ведь Коля ни разу ещё на ездил на крыше вагона! Эй, что это там скребётся внизу? Сквозь грохот металла и свист ветра Коля различил… Этот звук! Конвоиры карабкаются за ним. Николай нашёл в себе силы глянуть вниз и увидел оскаленную физиономию усача, что неумолимо и быстро приближалась к нему. Чёрт! Сейчас схватит! Николай не понял, что произошло с ним в эту экстремальную секунду. Он просто вскочил на ноги и побежал по качающейся, как палуба корабля, крыше вагона вперёд, к тепловозу. Ноги несли его сами, а сознание, кажется, отключилось, потому что Николай не чувствовал больше ни единой эмоции. Он ничего не слышал, кроме свиста и грохота и ничего не видел, кроме маячащих впереди огней тепловоза. В темноте он запнулся за что-то и полетел носом вниз. Вихрь сорвал его с вагона, швырнул куда-то в разверзшуюся пропасть… Колина рука рассекла воздух и поймала некую железную скобу. Коля зацепился за неё, задержав падение, ударился с размаху о вагон и повис над головокружительно мчащимися рельсами и бушующими колесами, что, крутясь, высекали искры. Дыхание перехватило, сил не осталось. Он не мог подтянуться, не мог влезть обратно. Коля так и остался безвольно висеть, чувствуя, как немеют пальцы. Скоро он не сможет держаться и сорвётся… Впереди обозначились некие препятствия – туннель, что ли, или мост – поезд стал слегка притормаживать. И тогда Коля сорвался. Он жёстко ударился о камни, покатился по ним, больно ударяясь. Коля старался сгруппироваться, подтянул ноги, руки, закрыл лицо. Кубарем врубился он в некие колючие заросли, зацепился за них одеждой, ветки хлестали по голове, рукам. А потом – на пути попалось что-то твёрдое – пень, что ли? Коля ударился об него и выпал из реальности… Когда Николай очнулся – над ним возвышались утыканные листьями ветви, сквозь которые прорывались лучи солнца. Солнце успело подняться почти что, в самый зенит, его свет больно бил в глаза. Должно быть, Николай пролежал тут много часов, прежде, чем пришёл в себя. Тело ныло и болело, Коля испугался: если у него окажется хотя бы, один перелом – он не сможет встать и пойти. Он останется лежать тут, один и, в конце концов – умрёт от жажды, голода и ран… Николай осторожно пошевелил руками, ногами, головой… Нет, вроде бы, ему повезло, он ничего не сломал – только набил парочку солидных шишек. Кажется, он может встать. Николай сгрёб в кучку силы и с трудом сел. Его уши ловили птичий щебет, шелест леса… и стук собственного сердца. Да, он тут совершенно один, откатился с железнодорожной насыпи, свалился в некий овраг. Земля под ним была сырая, поросла высокой травой, кустами. Нужно выбираться – не сидеть же здесь вечность? Вот Коля и встал на шаткие ноги и побрёл вверх по пологому травянистому склону. Выбравшись, он огляделся и увидел, что стоит на большой поляне. Позади – провалом темнеет овраг, а впереди – стеною стоит густой лес. Ели небоскрёбами рвутся куда-то в небесную высь, а между елями маячат дубы. Неужели это – тайга? Уж не в Сибирь ли он попал? «Будешь в Сибири ямы рыть в снегу…» - похоронным звоном отозвались в больной голове страшные слова адского «рейхсфюрера». Снега пока не было – наверное, и в Сибири иногда наступает лето. А вот дорога была лишь одна – туда, в лес, через овраг не пройти. Вот Коля и двинулся в лес. Может быть там, в лесу, найдутся какие-нибудь ягоды, или лесник… Кругом было дико – ни тебе тропы, ни просеки. Коля прорывался сквозь плотные заросли, отбивался от низких ветвей, что норовили зацепить за шиворот, или выбить глаз, перелезал через корявый бурелом. Он вслушивался в лесной гам, стараясь различить хоть один знакомый звук, например, рокот автострады. Но нет – воздух был забит лишь птичьим базаром, шумом ветра и шелестом древесных крон. А так же – надоедливыми, крупными москитами, которые так и стремились сесть на нос. Коля гонял их ладонями, и ладони у него уже чесались, искусанные вдрызг. Коля чертыхался, спотыкаясь о некие коряги, что казалось, специально подползали под его ноги, стремясь повалить вот сюда, на покрытую кочками землю. Он залез в какую-то густую чащу, где ели росли почти что, вплотную. Кажется, ещё немного – и пути не будет, придётся идти назад. Солнце почти уже не проглядывало сквозь могучие кроны, что намертво сплетались где-то там, на огромной высоте. Тёмная холодная сень не давала тут расти ничему, кроме вот этих вот, серых грибов. Грибы, здоровенные такие, с блюдце, толпились плотными группами. Коля наступал на них, сшибал башмаками. Он хотел уже пойти назад, повернулся, пошёл. Но, всё-таки пошёл не туда, потому что так и не увидел вокруг себя ничего, что было бы ему знакомо. Коля не знал, сколько мытарился он, голодный, холодный, пораненный, по жуткой чаще. Никаких ягод он там не нашёл, а есть грибы не стал: вдруг они наполнены смертельной отравой? Николай начал вспоминать Бога, бормотал под нос молитвы, которые когда-то читала его мать… Голова у Коли кружилась. Не то от голода, не то он ударился так сильно, что заработал сотрясение мозга. Коля пару раз упал, ударившись коленкой о выступающий корень. Всё, он потерял надежду выбраться: его окружали вековые деревья, могильная сень да грибы… Но чудо, всё же, произошло. Внезапно чаща расступилась, показалась просторная поляна, покрытая неопрятными, ссохшимися, колючими космами малиновых кустов. А посреди поляны стоял человек. Он был одет в маскировочную куртку, такие же штаны, кепку. На ноги надвинуты высокие сапоги. В руках человека наперевес торчало охотничье ружьё. Человек! Николай, аж подпрыгнул вверх от радости. Человек! Господь услышал робкую молитву заблудшей овцы своей и вывел её к свету! В порыве безотчётной радости Коля не заметил даже, что у ног «спасителя» лежит туша лося, которого он только что застрелил, не имея разрешения. - Эгегей! – бешено завопил Николай и на всех парах рванул к незнакомцу, что явился для него почти что, святым. Толкая ветви, отпихивая кочки, путаясь в траве и цепляясь за малину, Коля добрался до этого носителя разума и остановился перед ним, расплывшись в глупой улыбке. «Святой», кажется, не обрадовался «страннику». Он резко обернулся, вскинул ружьё и злобно процедил сквозь редкие зубы: - Стоять! - А? – изумился Коля. – Я за-заблудился, - начал лепетать он заплетающимся языком. – Спасите меня… Я голодный… - Руки! – выплюнул «спаситель», который на самом деле являлся браконьером, да ещё и с двумя судимостями. Заметив Колю, браконьер испугался, что тот доложит егерям про лося и решил избавиться от ненужного свидетеля. - Я за-заблудился… - проблеял Николай, с ужасом наблюдая за мушкой двустволки, что гуляла по его незащищённому сердцу. - Давай! – рыкнул браконьер и кивнул дулом ружья, мол, быстрее поднимай руки. Коля хоть и был голоден, хоть и испугался, но желание жить было сильнее. Он мигом оценил ситуацию и сообразил, как ему поступить. - Ага, - согласился Коля и начал медленно поднимать руки, зорко следя за неожиданным врагом. Тот, видимо, расслабился, решил, что победа за ним и держал ружьё не очень-то и крепко. А Коля внезапно прыгнул вперёд, схватился обеими руками за дуло ружья, одновременно дав браконьеру подсечку. Браконьер оказался силён, словно медведь, и ловок, как хорёк. Он устоял на ногах и с рыком рвал ружьё на себя, стараясь вырвать его из слабеющих Колиных рук. В пылу схватки «чёрный охотник» нажал на курок и стрельнул за молоком, спугнув птиц с ближайших веток. Силы Коли были на исходе, сытый браконьер весил больше, чем он, и давил его своим весом. А где-то в стороне ревел мотор: это на выстрел мчался джип егерей. Он вдруг вылетел из-за кустов и затормозил в нескольких метрах от того места, где здоровенный детина браконьер уже прижал Колю к колкой траве. - Стоять! Стоять! – послышались резкие голоса, и из открытой машины выскочило три человека в форме егерей. Браконьер перепугался, булькнул и метнулся назад, оставив в руках у Коли своё ружьё. «Лесной преступник» нырнул в кусты, а Коля – споткнулся о тушу лося и бухнулся на колени. Один егерь небыстро отошёл от джипа, бросил хмурый взгляд на убитого лося, потом – на Колю и чужое ружьё, что было у него в руках. - Давай, молодчик, ружьишко на землю и поднялся! – приказал он, очевидно подумав, что лось лежит на совести Коли. Коля был в бегах, он был затравлен, словно зверь. Единственное, чего он желал – это оторваться от погони. Не помня себя, гонимый инстинктом, он повернулся, наугад выпалил из ружья и стремглав ринулся наутёк. Выстрел Коли был неуклюж: он ни в кого не попал, а только пробил джипу колесо. - За ним! Догнать его! – эти слова слышал Николай за своей многострадальной спиной и убегал всё дальше и дальше, не разбирая дороги, не зная, куда бежит. Ещё шаг, ещё, ещё – Николай ступил на пук травы, и вдруг – земля ушла у него из-под ног, и он покатился куда-то вниз, сминая своим телом жёсткую растительность, которая обычно, растёт у воды. ПЛЮХ! – он свалился в холодную воду, ушёл на самое дно. Вода хлынула в нос, в рот, в уши… Всё, он утонул. Нет, Коля борется за жизнь. Сделав усилие, он вытолкнул себя на поверхность, выплюнул воду, схватил ртом порцию воздуха. Он упал в какую-то речку. Речка была бурная, с шумом с грохотом, с брызгами несла она свою воду, разбивая её о торчащие со дна острые камни. Коля чудом избежал смертельного удара, он старался держать голову над водой, которая качала его, подбрасывала и уносила за собой в неизвестность… Коля очнулся, лёжа животом на тёплом, твёрдом и мокром камне. Он лежал у воды – ленивой, спокойной воды, а перед его носом бурлил водопад. Одна Колина нога свесилась с камня и покачивалась на мягких волнах. Рот забился песком, Николай сел и начал плеваться. Отплевавшись, он огляделся, вспомнил, что произошло с ним накануне, и ужаснулся, подумав, что упал с этого ненизенького, клокочущего водопада. Солнце клонилось к закату и уже зацепило нижним краем верхушки сизых елей. Из травы выглядывали жёлтые и розовые мелкие цветочки, над головой порхали береговушки. И снова – ни единой человеческой души и жмущий, сводящий мозг и кишки голод. Скоро наступит ночь – а это самое ужасное – ночь в лесу. Могут прийти хищные звери, а ружьё браконьера Коля потерял. Развести костёр он тоже не может: у него нет ни зажигалки, ни спичек, ни даже обычного стекла от разбитой бутылки, которым можно было бы поймать остатки солнца. Пора бы уже сесть, запрятать голову в коленки и подчиниться всепожирающей депрессии. Но Николай Светленко не из тех, кто пропадает ни за грош. Он огляделся, выбрал наугад направление и пошёл. Солнце уже наполовину скрылось за вековыми деревьями, воздух наполнялся ночной прохладой, птичий гомон смолкал, дневные цветы закрывали лепестки. С востока тянул лёгкий ветерок, а мокрого и голодного Колю прохватывало до костей, словно бы арктическим зусманом. Возможно, он простудился во всех своих «плаваньях» и теперь заболеет сначала – насморком, а потом – пневмонией… Шагая, Николай снова углубился в зелёную массу деревьев. Нужно найти себе дерево – повыше и поудобнее, чтобы забраться на него и переждать эту страшную ночь. Николай присматривался к ближайшим деревьям: так, это не подойдёт, на него не залезешь, это – тонкое, это – сухое… Забраковывая дерево за деревом, Коля не заметил, как солнышко изящно опустилось за горизонт, погрузив всё вокруг в ночную тьму. Лес сразу же сделался страшным, диким, враждебным. Где-то вдали послышался голодный волчий вой. Будь Коля волком – он бы завыл точно так же. Но он не волк, а человек – потенциальная добыча для волка. Поэтому он съёжился и прижался спиною к влажному стволу трухлявого, безлистого дерева. Он выглянул из-за него украдкой, чтобы посмотреть, нету ли вокруг диких хищных зверей. Нет, зверей не было – только большой филин мягко сорвался с ветки и полетел над землёй, выискивая мышь, или зайца. А вот во-он там, вдалеке – нет, Коле это не показалось, это правда! Там, вдалеке забрезжил неяркий, приглушённый листвою свет, вроде как светится окошко в жилище человека! - Ауууууууууууууу! – взвыл волк – близко, казалось перед самым носом. - У-ух! У-ух! – ответил ему филин, как бы, вторя: «Хочу есть!». Ладно, пускай едят, кого хотят, но только не Колю. Коля нашёл спасение, и теперь он, спотыкаясь, падая и поднимаясь, бежит туда, к свету. Впереди показался забор, сделанный из добротных досок, за которым высилась одноэтажная рубленая изба. Николай подошёл к запертой металлической калитке и постучал в неё. Постучал громко, надеясь, что там, за окном, где горит сейчас дрожащий неэлектрический свет, его услышат, пожалеют и впустят. Разбуженные стуком и присутствием чужака, вскочили на толстые лапы две огромные собаки и залились басистым грозным лаем. Колин стук услышали: вскоре изба распахнула дверь, и на высоком крыльце показалась фигура человека с ружьём в руке. - Кто там? – осведомился настороженный голос немолодого человека. - Помогите мне! – начал проситься Коля, прижавшись к калитке, потому что усталые ноги отказывались его держать. – Я заблудился… не ел… не спал… тут волк… Хозяина избы, видимо, взбудоражила эта вдохновенная мольба о помощи. Он покачал головой, занёс ружьё в сени, а потом – выбежал во двор и побежал отворять калитку. - Цыц, Мухтар! Молчи Полкан! – крикнул он на ходу собакам, и те, заскулив, улеглись около своих будок. Хозяин избы снял с калитки замок и впустил Колю во двор. Коля был благодарен всем высшим силам за то, что те сжалились и послали ему этот домик и этого человека, который, взвалив на своё плечо его руку, повёл измученного странника за собой в тепло. Коля попал в дом лесника. Сейчас он сидел за дубовым столом, в чистой и сухой одежде. Перед ним в расписном блюде стояли пироги, от которых исходил изумительный запах съедобного, молоко в кувшине, мёд, орехи… Коля бы сейчас набросился на всё это и слопал одним махом, но у лесника, которого звали Афанасий Аггеевич, были некие правила приёма пищи. Он сидел напротив Коли и читал длиннющую молитву, крестился, потом – встал и начал кланяться, заставив и Колю проделать то же самое. Коля весь изошёл слюнями, пока закончились все эти странные ритуалы. - Поблагодари Боженьку за пищу, - наставительно сказал Афанасий Аггеевич, пригладив седую бороду. - Спасибо, - буркнул Коля, кося глазом на стынущие пироги. - Эко, ты дикий! – вздохнул Афанасий Аггеевич, махнув своей рукой. – Ешь ужо, и спать ложись. Утро вечера мудренее. Наконец-то, разрешил! Коля смёл со стола угощения лесника, словно бы не ел три дня. Пироги запихивал в рот по две штуки сразу. - Спасибо! – прошамкал он полным ртом, вытерев рукавом губы. Наконец-то Коля наелся. Пустой желудок заставил его на время превратиться в дикаря, а сейчас, когда желудок получил свою порцию – он угомонился и дал свободу здравому смыслу. Афанасий Аггеевич не стал вести с уставшим Колей бесед, не стал выяснять, кто он и откуда, за что беглый преступник Интермеццо сказал ему огромное «Спасибо!!!». Лесник просто постелил гостю на печи и унёс свечу в другую комнату. Коля вскарабкался на тёплую лежанку, укрылся одеялом и почти что сразу отключился, провалившись в сон. Казалось, что ночи и не было – Коля открыл глаза и увидел, что в окошко заглянуло солнышко. - Ну, гость дорогой, как спалось? – услышал он голос Афанасия Аггеевича и повернул голову туда, откуда он исходил. Лесник сидел на лавке у окна, смотрел на Николая прищуренными насмешливыми глазами и улыбался. Однако что-то странное уловил Коля в его взгляде. Этот дедуган может заявить на него в милицию… Хотя, за что? Телевизоров в этой глухомани нету, он понятия не имеет о том, кто такой пожаловал к нему на «огонёк». Чего Коле бояться? А если что – можно и законопатить этого лесника подальше… Скажут потом: медведь задрал и т.д. и т.п. - Спасибо, хорошо, - пробормотал Коля, озираясь по сторонам. – А… - Тебе привет от Генриха Артеррана, - хохотнул лесник. – Можете уводить его, - сказал он кому-то, кто, оказывается, стоял в том углу, который был скрыт от Колиных глаз печной трубой. Коля оторопел. Он замер на печи и сидел до тех пор, пока его не стащил за черти тот здоровенный усач, который не спускал с него в поезде глаз и пистолета. А в Сибирской колонии № 7 Коля встретил Косого. - Здорово, братан! – просипел Косой, как только Колю втолкнули в камеру и закрыли дверь. - Привет, - пробурчал Коля угрюмо. Потом прошёл и сел на свободные нары. Камеру дали, как под заказ. Похоже, старый друг подсуетился, выцарапав такие апартаменты. Мест было полно, а из соседей – только Косой. - А ты говорил, что не попадёшься никогда! – гоготнул Косой и подсел поближе к Коле. Тот молчал. Косой же с огромным количеством подробностей начал рассказывать, что его уже в четвёртый раз посадили, но он не жалуется. («Клопов нету!») Описывал, за что и как он попался на этот раз. А так же поведал, что сначала в камере было полно народу, а потом «их куда-то подевали всех». - А ты как докатился до жизни такой? - поинтересовался Косой у Коли. - Да меня Артерран упёк… - нехотя бросил он и изумился тому, что сказав слово «Артерран» не открыл «мегекость». - Что? Кто? – удивился Косой. – Э, да ты не матерись!