Изгнанники

«Here I am Seeing you once again My mind's so far away My heart's so close to stay Too proud to fight I'm walking back into night Will I ever find someone to believe?» (Helloween. Forever and One.)

Когда-то ему казалось, что он выбирает между большим и меньшим злом. Эта мысль не облегчала совесть, но создавала иллюзию хоть какого-то различия. Теперь, похоже, придется выбирать из двух больших зол. Ночь в Тесхам Мутна нельзя назвать тихой. Ведьмак стоит в закрытой позе, скрестив руки на груди. Фосфоресцирующие глаза мутанта чуть прищурены, тонкие губы сжаты еще плотнее, а вертикальная складка меж бровей обозначилась отчетливей. Обостренный эликсирами слух различает шуршание ветра в листьях мятлика и мирта, шорох мелкого гравия под каблуками Сианны, неприятный скрип ногтей Региса, перебирающего покрытые пылью камешки, тревожное урчанье козодоя и эхо доносящихся со стороны Боклера криков гигантских нетопырей. Где-то совсем далеко прорезался одиночный волчий вой, но вскоре оборвался. Одна из самых паршивых ночей за всю историю пребывания на тракте. Сианна заметно нервничает. Под маской показного цинизма не скрыть движений загнанного зверя. Раз, два, три, четыре, поворот. Несколько шагов в обратную сторону. Среди приторно-сладких ароматов ночных цветов ведьмак ловит тонкий терпкий шлейф её парфюма, приправленного запахом страха. Запахом, который так любят хищники. Ренфри, Ренавед, дитя черного солнца, Рен. В сознании ведьмака они сливаются в одну сущность. Её тонкие пальцы зябко потирают плечо. Теперь Регис смотрит куда-то под ноги так, словно только что обнаружил, что стоит на земле, и его чрезвычайно интересует сей феномен. Губы цирюльника движутся в беззвучном бормотании. Каков бы ни был исход сегодняшней встречи, он сочтёт его правильным. Или будет делать вид, что так думает. Несмотря на дружелюбие и словоохотливость, вампир оставался загадкой для ведьмака. Раз, два, три, четыре. Сианна успевает отойти слишком далеко, когда появляется Детлафф. Регис останавливает мутанта. Старый болтун знает, почему не стоит делать резких движений. Ведьмак не успеет в любом случае. — Сианна, я должен тебя спросить…Ты всегда мне лгала? То, что нас связывало — это ложь? Женщина судорожно пытается сообразить, чего же он хочет, лопочет что-то невразумительное, но это фарс, театральная игра, которую Бестия использует лишь для того, чтобы подкрасться к ней ещё ближе, поймать. Куда делся спокойный и рассудительный голос, который он так любил? Откуда взялась эта запуганная, лебезящая тварь? Убить! Холодный лунный свет невыгодно лежал на её исхудавшем лице, подчеркивая гусиные лапки, расходящиеся из уголков глаз. И этот запах… Его Рен пахла иначе. Женщина, ради которой стоило убивать. Ему так нравилось гладить её атласную кожу. Наверное, температура её тела была выше, чем у него, но столь незначительные перепады вампиры не чувствуют. Наверно, его прикосновения не всегда доставляли ей удовольствие. Ему так нравилось гладить её соблазнительную, нежную кожу, но сейчас она затянута в костюм для верховой езды. Даже кисти скрыты плотными перчатками. Он мог бы прикончить её как бандитов из Дун Тынне, не меняя ипостаси, быстрее, чем ведьмак обнажит клинок. Но он слишком любил её. Или свою любовь к ней. Одна рука Детлаффа уже вцепилась в запястье женщины мертвой хваткой, а вторая заведенная за спину, трансформируется, выпуская длинные когти. Он видит, как удивленно округляются её наглые, с прищуром глаза. Как тогда, в первую ночь. Свечи, алые капли на простынях. Всего лишь брызги выплеснувшегося в шутливой схватке вина. — Если ты меня укусишь, я стану одной из вас?- лукаво спрашивает она, заправляя за ухо непослушную прядку. — Ты веришь в сказки? — Так значит, нет?! Детлафф откровенно смеётся, красуясь набором слишком длинных для человека клыков. Ренавед скептически фыркает, откидываясь на подушки. А потом она исчезнет из его жизни также стремительно, как ворвалась в неё. Его Рен. Он получил свою собственность обратно и теперь может поступать так, как считает нужным. Ни ведьмаку, ни монашествующему Регису этого не понять. Жалкая трепещущая девчонка, добыча. Залог за сотни невинных жизней. Мотылёк, посмевший играть с огнём. Но, в отличие от Детлаффа, у этого мотылька нет настоящих крыльев. Ему не дано познать полет, скорость и вечность. Познать, что значит вновь и вновь растворяться в воздухе, через мгновение становясь единым целым. — Я прощаю тебя, но нам пора расстаться. Ведьмачий клинок с шипением покидает ножны. Все происходит раньше, чем капля росы успевает сорваться с листа тимьяна и впитаться в песок. — Он укусил её? — хрипит Геральт, когда рука Региса вновь упирается ему в грудь в предостерегающем жесте. Сианна приглушенно застонала. Она задыхалась. Ей казалось, что монстр решил выпить её душу. Выпущенные для рокового удара когти втягиваются в последний момент, не позволяя жертве упасть. Для того чтобы быть вампиром, ему не требовалось пить кровь. Он был бестией от жестких с проседью волос до кончиков тронутых трауром длинных ногтей. Все сознание женщины пронизывает первозданный ужас. Ничего человеческого. Только дикий животный страх. И запах. Теперь Сианна ощутила его. На границе безразличия и экстатического транса. Не поддающийся описанию удушающий запах смерти. Она забыла, что такое быть беспомощной. Девчушка в оборванном платьице, замерзающая в лесу. Лучше бы замерзла. Капля пота скатилась из-под сбившейся челки. Ей показалось, что он отшвырнул её в сторону, а, возможно, так и было. В любом случае на ногах она удержалась лишь благодаря разбойничьей, отточенной годами ловкости. — Ты изгнана. — Я знал, что ты поступишь правильно,- деликатно вклинился Регис. — Правильно? — рокочущий голос Бестии заставляет ведьмака покрепче сжать рукоять серебряного клинка. — О, да! Я добродетелен как никогда. К рассвету вампиры исчезнут из города. Я уйду с ними, подальше от людей. Можете помешать мне, тогда придется убить вас, хотя я вовсе этого не хочу. Геральт смотрит на Региса, непроизвольно делая жест, словно взвешивает меч на чаше весов. — Можешь идти. Но если мы ещё встретимся… — Не встретимся. Геральт, Регис, Прощайте. Красная дымка растворяется в тумане, серебрящемся на фоне непроницаемо-черного леса. Козодой и кузнечики продолжают свой ночной концерт, как ни в чем не бывало. — Артист и его погорелый театр, — фыркает Сианна, тяжело плюхаясь на ближайший камень. — Ты была на волосок от смерти. — Поэтому-то, ведьмак, я не желаю дожидаться приговора «досточтимой княгини». Ты освободил меня, а я помогла избавить город от Бестии. И здесь наши пути разойдутся. Мясник из Блавикена. Дежавю. Уроборос вновь погружает клыки в собственную плоть. Поколебавшись, ведьмак забросил меч в ножны. — Если ты отпустишь её, княгиня будет недовольна, — спешит напомнить Регис, привычно переминаясь с ноги на ногу. — Моя сестрица тоже завела себе ручного вампира? — Ты пойдешь с нами. — Ладно- ладно! Дайте хоть отдышаться. — Непослушная прядь снова кокетливо выбивается из челки. В следующий миг в кошачьи глаза ведьмака летит пригоршня песка, а дитя черного солнца в два прыжка скрывается в полуразрушенной галерее. — Сианна! Геральт бросается вслед за беглянкой но не успевает. Неровное тревожное свечение невесть откуда взявшейся банши уже настигает женщину. Ароматы полевых цветов, как яркие ленты, пронизывают ночной воздух. — Зараза! Серебряный меч и выпитые эликсиры всё-таки пригодились. — Это всё, что осталось от княжны?! Геральт, как ты мог! - притворно ужаснулся цирюльник, вертя в руках розовую ленточку. — Ага. А призрак наконец-то дождался цветов на могилу. — Геральт. — Да? — Спасибо. Не всё можно простить, и не все могут прощать. Но для медитирующего ведьмака это пока не имело значения. Он встречал рассвет, прислонившись спиной к замшелой глыбе у подножия древней обители вампиров под шелест мятлика, баюкающего сонных мотыльков. *** — Я чувствую себя в этом наряде как шут. — Как можно! Он так подходит вашему цвету глаз! — княжеский портной с манерами мужеложца, не переставая тараторить одной половиной рта, потому что во второй держал булавки, застегивал на Геральте пыточный дублет, превращая ведьмака в элегантного вельможу. Регис нашел это зрелище прелюбопытным, не отказывая себе в удовольствии шутливо комментировать происходящие у него на глазах метаморфозы. Догадывается ли знахарь, что одно «спасибо», сказанное другом, воскресшим из небытия, стоило для Белого Волка больше все наград, званий и орденов? Кто знает… «Интересно, как бы я сейчас смотрелся со своими прежними глазами?» — подумал Геральт. Конечно, он уже не раз задавал себе подобные вопросы и давно смирился со своим предназначением, но слово «ведьмак» вызывало в нем реакцию намного более сильную, чем звук собственного имени. Его сущность была неразделима с его профессией. Ведьмаки — отдельный социальный класс. Чиновник, уходя с работы, перестает быть чиновником, трубочист — трубочистом, а столяр столяром. Только ведьмак, где бы он ни был, остается ведьмаком. На задании, в корчме, в постели с женщиной. Возможно, только чародеям и медикам дано почувствовать нечто схожее. Яркое солнце заливало улицы города, сверкая на ярмарочных лотках и черепичных крышах домов; легкий ветерок разбавлял жару, лениво играя флюгерами и флажками, перешептываясь с зелёной листвой в кронах деревьев. На вручение ордена Vitis Vinifera ведьмак шел с тем же чувством, с каким залезал в болото, кишащее неопасной нечистью: любопытство, легкий мандраж и усталость скрывались под непроницаемой маской равнодушного мутанта.