Интермедия 1.1. Маленький крабик
25 октября 2016 г. в 20:06
Тебя зовут Каркат Вантас, и у тебя только что умерли родители.
Ты плохо понимаешь, что происходит. Твой старший брат Канкри много плачет. Ты не можешь понять, почему. Вокруг все грустные, много плачут. Даже тетушка Долороза, которую ты очень любишь, плачет.
– Все будет хорошо, Каркат, – повторяла она раз за разом.
Ты не понимал, почему, и спрашивал, где мама. Ты не знал значения слова «умерли». Но все повторяли только это слово. Особенно часто Канкри. Он словно ненормальный ходил и повторял это, глотая сопли.
Тебе не нравилось это слово.
Тебя зачем-то вырядили в черную одежду. Черный – ты уже это знал – самый темный из всех цветов. Тебе он не нравился, но тебя заставили надеть черные вещи. Говорили, что красный – твой любимый цвет – не для похорон. Ты не знал, что такое «похороны».
– А где мама?
Тебя пугало то, что уже несколько дней ты ее не видел. Как и папу. Поначалу ты думал, что «умерли» – это то же самое, что и «уехали». Но они долго не возвращались. Мама никогда тебя так надолго не покидала.
– Она больше не вернется, Каркат, – тебе стало страшно от этих слов. – Мама ушла. Она больше не сможет к тебе прийти. Как и папа. Они ушли вместе и навсегда. Прости, Каркат.
И тогда ты заплакал. Тихий плач перерос в громкую истерику. Ты не хотел, чтобы все было так. Ты хотел, чтобы мама вошла в эту комнату, полную людей в черных нарядах, разогнала всех и обняла тебя. Сказала, что это всего лишь шутка, и она уходила всего на несколько дней.
Но мама так и не вошла и не разогнала людей. Все продолжали ходить с грустными лицами и повторять слово «умерли».
А потом были большие длинные коробки с ненастоящими цветами на них, закопанные в землю.
Ты осторожно притронулся к яркому куску ткани, который просто так висел на стене. Он был мягким и приятным наощупь. Тебе хотелось трогать эту ткань все время.
– Понравилось? – к тебе наклонилась Долороза. – Пойдем, познакомлю тебя со своими дочерями.
Она схватила тебя за руку и повела на второй этаж. Лестница была увешана множеством разноцветных кусочков ткани. Ты потрогал их всех, пока поднимался. Канкри едва передвигал ногами следом за вами.
В комнате наверху было не меньше ткани. Все стены были ею увешаны. Тебе нравились красная с серыми крабиками, но она висела слишком высоко, чтобы ты мог дотянуться до нее. А еще в комнате были две девочки. Одна из них была немного выше тебя и с длинными волосами. Она приветливо улыбнулась и протянула тебе руку. Ты не понимал, что она от тебя хочет, поэтому просто стоял. Девочка, не прекращая улыбаться, схватила тебя за руку и сжала ее.
Рядом с ней стояла девочка выше ростом, но очень похожая на первую. Только с короткими волосами. Она не улыбалась и не протягивала тебе руку.
– Это Канайя, – Долороза погладила по голове девочку с длинными волосами. – А это Поррим, – она коснулась плеча той, что выше. – Канайя старше тебя на год, Каркат.
Так ты обрел старших сестер.
Тебе нравилось в доме Марьям. Долороза всегда была к тебе добра, и тебе нравилось играть с Канайей. Она знала столько игр! Каждый день с утра до вечера вы играли. Практически все время вы были вместе, даже спали в одной кровати. Но тебе все еще иногда было грустно, что твои родители ушли. Ты тоскуешь по ним. В такие моменты Канайя тебя обнимает.
Ты любил ее и считал самой лучшей сестрой на свете.
По вечерам Долороза читала вам интересные книги, под которые ты всегда засыпал. Иногда к вам присоединялись Канкри и Поррим. Но это было совсем редко. Поррим считала, что такое времяпровождения для младенцев, а Канкри – что это скучно. Ты не понимал их, ведь слушать книги так классно!
А потом к вам – ты быстро стал называть дом Марьям своим, в отличие от Канкри – в гости стала приходить девочка. Ее звали Латула. И Канкри, кажется, обожал ее. Он все время был с ней, а когда она уходила, то много говорил о ней. Тебе Латула не очень нравилась. Она была слишком шумной, а еще часто подшучивала над тобой. Ты в ответ тоже пытался над ней пошутить, но у тебя плохо получалось.
На твой пятый День рождения она приехала на скейте и каталась на нем по дворику Марьям. Она пыталась научить Канкри кататься, но у него плохо получалось. А потом она проехалась на скейте возле столика с тортом и перевернула его. Торт был безнадежно испорчен. Ты тогда сильно обиделся на Латулу и много плакал. Поррим поругалась с ней из-за этого. Чтобы прекратить ссоры, Долороза предложила всем вместе испечь новый торт, а этот отдать бездомным собакам. Ты согласился при условии, что Латула не будет больше кататься на скейте у вас дома.
С тех пор Канкри перестал водить ее в гости, а стал сам ходить к ней. После того, как Поррим заступилась за тебя на Дне рождения, ты стал с ней больше общаться.
Как-то раз Латула все же пришла к вам в гости. Тогда Канкри сказал, что она ему нравится. Ты не совсем понял, почему все это посчитали чем-то особенным. Как и не понял фразу Долорозы «милая парочка». Что совсем тебя сбило с толку, так это драка Поррим и Латулы. Твоя сестра оскорбила Латулу, и та кинулась на нее в попытке выдрать волосы. Их разняли и сделали им выговор. Латула извинилась перед Поррим, как и твоя сестра перед ней. Но с тех пор, когда они виделись, Латула всегда зло смотрела на Поррим.
Ты совсем не понимал девочек.
У Канкри часто болела голова. Ему почти каждый день давала таблетки Поррим, пока это не напугало ее настолько, что она сообщила Долорозе. Канкри повезли в больницу, а заодно взяли и тебя. Огромное белое здание показалось тебе красивым, а леди в белых халатах – улыбчивыми и дружелюбными. Ты искренне не понимал, чего боялся Канкри.
Мужчина в белом халате тоже оказался улыбчивым. Его звали «доктор», сказала тебе Канайя, которая поехала с вами за компанию. Он повел вас к женщине, которая, как и все в этом здании, была одета в белый халат. Она тоже казалась приветливой. Женщина попросила Канкри сесть на кресло, приложить к глазу какую-то штуку и называть буквы, на которые она показывает палочкой. Напротив него висел плакат с десятью строчками, на каждой были буквы, и с каждой строчкой их становилось больше, а размер их меньше. Тебе это показалось забавной игрой, ты не понимал, почему Канкри выглядит испуганным.
Он назвал правильно все буквы на первых четырех строчках сверху, дальше стал путаться. Потом то же самое предложили сделать тебе. Ты решил, что обыграешь Канкри, и назвал все буквы, на которые показала женщина. Кажется, ты победил, потому что тебе за это дали конфету.
Канкри выглядел грустным. Ты никогда раньше не видел, чтобы он так расстраивался из-за проигрыша. По дороге домой ты спросил об этом Канайю, и она объяснила, что это была не игра и у Канкри проблемы со здоровьем, а именно с глазами.
С тех пор твой брат носил очки.
И вновь тебе пришлось менять место жительства.
Как-то раз к вам с Канкри подошла грустная Долороза и сказала, что больше вы не сможете у нее жить. Ее муж, хоть он и не жил с ними, был против усыновления двух детей, даже если их родители были близкими друзьями семьи.
Тебя и Канкри ждало место под названием «детдом».
Там было много детей. Ты столько еще не видел. Были и старшие, и такие, как ты. Высокие и низкие, блондины и брюнеты, в очках, как Канкри, и без них, улыбчивые и мрачные, громкие и тихие. Тебе не понравилось, что вокруг тебя было столько людей. Канкри, видимо, тоже.
– Здравствуйте, – к вам подошла девушка, одетая во все разноцветное и с розовым платком на голове. – Зовите меня мисс Пеинт.
От нее пахло кофе и супом.
Улыбнувшись, она повела вас по коридору, увешанному разными рисунками. Ты рассматривал их по дороге – они показались тебе ужасными. В конце коридора было несколько комнат. В одну из них завели вас.
– Обычно такие комнаты у нас для детей с ограниченными возможностями, но миссис Марьям договорилась, чтобы вам двоим выдали одну из них.
Ты осмотрелся. Эта комната была маленькой, меньше комнаты Канайи или Поррим. А еще она находилась с северной стороны, поэтому была темной. На стенах были уродливые серо-голубые обои, которые были местами ободраны. Кроме картины с деревом на них ничего не было. Возле окна стоял старый письменный стол со стулом, а рядом находился шкаф. Кроватей было две: одна двухэтажная, вторая обычная. Они стояли у противоположных стен.
В общем, выглядело ужасно.
– Я хочу домой, – хныкнул ты. Канкри вздохнул, а мисс Пеинт перестала улыбаться.
– Ну, – она закусила губу. – Теперь это твой дом.
От этих слов ты расплакался.
Потом пришла Долороза, успокоила тебя и осмотрела комнату. Зареванными, полными ненависти глазами ты смотрел на бумажки в ее руках, которые, как объяснила мисс Пеинт, означали, что эта комната, это здание теперь твой дом.
На прощание Долороза крепко обняла вас и поцеловала в лоб. Потом еще долго обнимала Канайя. Поррим церемонию прощания провела дома. Когда машина Долорозы уехала, ты еще долго смотрел на Канайю, которая смотрела в заднее окно и махала вам рукой.
Как только машина скрылась за углом, ты вновь заплакал.
Это было кошмарное время. Ты все время был один. Канкри, находясь в комнате с тобой, молчал, а когда начинал говорить, то это было для тебя настоящей пыткой. Он говорил много и о вещах, которые ты не понимал. А еще его словесный поток было невозможно остановить, поэтому ты обращался к нему только по надобности.
Иногда вас навещала Долороза вместе с Канайей и Поррим. Но это было редко. Канайя пошла в младшую школу, а Поррим перешла в среднюю. Долороза же стала много работать, ибо в ее ателье поступало много заказов, а некоторые работники уволились. Ты скучал по всем Марьям и по тому времени, когда ты жил у них.
Дети из приюта тебе не нравились. Ты с ними практически не общался. В основном ты разговаривал с мисс Пеинт. Только она во всем детдоме тебе нравилась. Ей было пятнадцать лет, она очень любила детей, поэтому решила пойти работать в приюте. Но пока она несовершеннолетняя и учится в школе, ей позволено работать только четыре дня в неделю по несколько часов. В каждую ее смену ты старался приватизировать все ее внимание. Вы вроде как подружились.
Вы с Канкри жили вдвоем в комнате, из-за чего вам все завидовали: обычно меньше восьми в комнате не живут. Но однажды на пороге вашей комнаты появился мальчик.
– Эм, привет! – он неловко махнул вам рукой. – Я ваш новый сосед, хе-хе.
Ты осмотрел его с ног до головы. Ростом с тебя, может, даже ниже. Лохматый, в больших квадратных очках и с оттопыренными передними зубами. Мальчик выглядел нелепо. Тебе очень хотелось его обозвать. Он тебе совершенно не нравился.
– Меня зовут Джон. А вас как?
Ты надулся. Имя мальчика показалось тебе ужасно тупым. Свое ты не сообщил, а Канкри даже не оторвался от чтения какой-то скучной книжки, у которой на обложке даже не было ничего нарисовано.
Некоторое время все молчали. Джон продолжал стоять на пороге, неловко переминаясь с ноги на ногу. Канкри читал, а ты сверлил недовольным взглядом нового соседа. Наконец твой брат отложил книжку и представился.
– Меня зовут Канкри Вантас, а это мой младший брат Каркат, – он указал на тебя, после чего начал набирать словесные обороты. – Что же, судя по тебе, ты одногодка моего брата. Не прими за грубость, но я хотел бы уточнить, не испытываешь ли ты – нет, я ни в коем случае не говорю, что это плохо, просто хочу уточнить – периодично приступы беспричинной, хотя порой и причинной, агрессии, свойственной…
Тебе не нравилось то, как твой брат стал разговаривать, поэтому запустил в него подушкой. Он всегда был не в меру болтлив, но, попав в приют, он начал читать какие-то заумные книжки и разговаривать, используя слова из них. Ему только двенадцать, а он ведет себя занудней любого взрослого.
– Заткнись, – пробормотал ты, слезая с кровати.
Вы с братом заняли двухъярусную кровать, и тебе оказали честь спать внизу, ибо «вдруг ты свалишься, а я, как твой дорогой брат, пытаюсь всяко оберечь тебя от ненужных травм, которые можно получить, упав с такой высоты». Тебе это не нравилось, но ты ничего не смог с этим поделать. В основном ты если сидел или играл, то на свободной одиночной кровати, а на своем месте в двухъярусной ты только ночевал. Теперь у тебя не будет личной кровати.
– Давай дружить? – Джон наконец сдвинулся с места и подошел к тебе. Ты уставился на странного зеленого слизняка на явно большой ему футболке. Джон протянул тебе руку, которую ты не собирался пожимать.
Дружить с ним ты не был намерен.
– Сколько тебе лет? – спросил как-то Джон, когда вы после обеда сидели в своей комнате.
– Отстань.
– Мне шесть. Твой брат говорил, что ты мой одногодка. Тебе тоже шесть?
Ты неохотно кивнул. Раньше ты любил свои Дни рождения, но последний был настолько ужасным, что вспоминать не хотелось. Он был уже в приюте. Ни Канайя, ни другие Марьям не смогли прийти, поэтому ты праздновал в кругу своей якобы новой семьи. Из хорошего был только вкусный торт, который приготовила мисс Пеинт и черная кофта с вышитым на ней твоим знаком зодиака, которая была тоже подарком любимой воспитательницы. Все остальное – нудная книжка без картинок от Канкри и множество однообразных открыток от других детей – тебя сильно огорчило. Отсидев несколько часов за общим столом, попив невкусный компот, послушав поздравления, ты убежал в свою комнату с остатками торта, где доел их, заливаясь слезами.
– У меня тринадцатого апреля День рождения. А у тебя когда?
Ты скривился и спрятался за занавеской.
Как только с вами стал жить Джон, в комнате стало более оживленно. Он водил всех сюда, а когда ты это ему запретил, то переключился на доставание тебя. Джон все время находил, о чем спросить. Чтобы не видеть его лица, от которого тебя тошнит, ты попросил у мисс Пеинт простыню, которую зацепил за матрас Канкри. Твоя самодельная занавеска почти все время была спущена, а когда она тебе мешала, ты скручивал ее.
Но даже это не спасало от приставаний Джона.
Ты привык, что Канкри разговаривает сам с собой. Ты сам так делал, потому что тебе было одиноко. А еще у тебя были воображаемые друзья. Сначала ты думал, что у Канкри они тоже есть. Мисс Пеинт сказала, что это из-за детской травмы.
Но однажды Канкри тебя не на шутку испугал.
– Эй, Каркат, почему ты не разговариваешь с Мучеником?
Ты не понял, о ком он говорил, поэтому уточнил. Канкри выглядел удивленным. Он показал рукой в пространство рядом с собой и сказал:
– Мученик! Он ведь приходит к нам в гости. Это не вежливо с твоей стороны игнорировать его присутствие. Конечно, я понимаю, что у тебя нет социальных навыков общения – не пойми неверно, я не виню в этом тебя – но все же…
Он говорил и говорил, периодически обращаясь к какому-то Мученику. И, судя по всему, тот отвечал ему. А потом Канкри и вовсе забыл, что разговаривал с тобой, переключив внимание на этого Мученика. Конечно, ты всегда говорил мисс Пеинт, что твой воображаемый друг разговаривает с тобой, но он не был для тебя абсолютно реальным. Все его фразы ты придумывал сам.
Но Канкри вел себя так, будто общался с реальным человеком. Его рука часто зависала в воздухе, будто он клал ее кому-то на плечо. Молчал и кивал в пустоту, будто бы соглашаясь со словами невидимого кого-то.
Сначала это пугало только тебя. Потом и других детей, с которыми вы виделись во время еды. А еще Канкри был уверен, что общается с реальным человеком. Однажды это заметила мисс Пеинт. Это взволновало ее, но она опять сказала, что это детская травма.
Еще оказалось, что головные боли у Канкри не прошли. Он просто научился игнорировать их. Но как-то раз он разбудил тебя и Джона посреди ночи, сказав, что не может больше терпеть, так сильно болит у него голова. Таблетки не помогли, поэтому пришлось вызвать врача. Тебя с Джоном отправили спать в другую комнату. Но ни ты, ни он так и не смогли уснуть.
На сей раз мужчина в белом халате не был улыбчивым. Он выглядел серьезным.
– У мальчика мигрень, – сказал врач. Как оказалось, с этим ничего не поделаешь.
Тебе стало страшно.
Канкри стал чаще жаловаться на головокружение. Теперь кроме головной боли он страдал и от этого. Ты переживал за брата, но он отмахивался от тебя, когда ты пытался помочь. А еще у него ухудшилось зрение.
Канкри перестал посещать групповые занятия, которые обычно устраивали летом для детей старше десяти. Он практически все время находился в комнате. Поскольку было лето, мисс Пеинт приходила к вам каждый день, что не могло не радовать тебя. Но остался еще месяц до осени, и тогда она и все остальные пойдут в школу. И даже ты. Тебе уже шесть, и как бы пора становиться школьником.
– Пойдем со мной в одну школу! – предложил как-то Джон за обедом. Ты едва не поперхнулся.
– Иди ты к черту, – сказал ты. Старшие часто такое говорили, когда ругались друг с другом. Они говорили и много других слов, но ты пока запомнил только это. И внезапно тебе понравилось ругаться. Ты бы произнес эту фразу еще много раз, потому что она казалась тебе крутой. Но причин повторять ее не было, ибо Джон удивленно уставился на тебя и больше не говорил с тобой до вечера.
Как оказалось, он обиделся и собирался молчать еще дольше, но вечером вы оба не могли не говорить.
– Не открывай! – крикнул на тебя Канкри, когда ты хотел открыть окно. Был душный августовский вечер, и неплохо было бы впустить немного свежего воздуха в комнату. – Прошу, не делай этого. Там ОНИ, – ты сглотнул и пошатнулся. – Эти существа хотят убить меня. И вас тоже! – Джон испуганно вскрикнул, а ты дрожащей рукой отодвинул плотно задвинутую шторку – там никого не было. – Ты что, не видишь?! Белые и черные существа! Огромная толпа. Если ты откроешь окно, они войдут и убьют нас!
Ты судорожно осмотрел улицу за окном, но кроме уборщика никого не увидел. Смело открыв окно, ты осмотрел улицу еще раз, а потом повернулся к Канкри и онемелым языком произнес:
– Там никого нет, Канкри. Только уборщик.
Но Канкри не успокоился. Он больше не проронил ни слова и остаток времени до сна таращился в окно, укутавшись в одеяло, несмотря на жару. Вы с Джоном тихо обсуждали это событие. А ночью у твоего брата вновь была мигрень. Тебя разбудил скрип деревянной лестницы, по которой Канкри спустился с верхней кровати. Он, шатаясь, пошел к выходу из комнаты. Ты спросил, куда он.
– В ванную, умыться. Голова раскалывается.
У самой двери его стошнило. Ты закричал, разбудив Джона, который присоединился к твоему крику. К вашей комнате сбежалась половина детдома. Одна из старых воспитательниц сказала, что Канкри наверняка отравился, поэтому после этого несколько дней кормила его овсянкой.
Такое периодически случалось на протяжении нескольких месяцев. А потом все прошло.
Свой седьмой День рождения ты провел в доме Марьям. Точнее, не сам день, а выходные после него, ибо Долороза много работала, а ее дочери посещали школьный летний лагерь. Но все равно ты был рад.
Ты редко виделся с Канайей, поэтому жутко рад был шансу встретиться с ней. Она изменилась. Постриглась, в то время как Поррим наоборот начала отращивать волосы. А еще обе пошли по стопам матери. Они активно помогали ей с делами в ателье и сами дома занимались шитьем. Каждый год на Рождество ты получал от семейства Марьям комплект, в который входили шапка, шарф и перчатки, сделанные вручную. Как и Канкри. На ваши Дни рождения они подарили одежду, которую тоже шили сами. Например, ты получил красную вязаную жилетку, а Канкри красный свитер, который он почему-то носил уже летом.
Тебе казалось, что твоему брату стало лучше. Он перестал жаловаться на то, что за окном или даже в углу комнаты кто-то стоит. Мигрени были, как и периодически тошнота, которую списали на слабый желудок, но это никого сильно не беспокоило. Поэтому ты тоже решил не беспокоиться по этому поводу.
– Хей, Каркат, – однажды после школы к тебе подскочил Джон с листком бумаги и тремя фломастерами, – давай сделаем именную табличку! Чтобы все знали, кто тут живет!
– Придурок, все и так знают это.
Но Джон все настаивал на своей затее, поэтому ты, не прекращая ворчать, выхватил из его рук лист бумаги и серую ручку. Записав заглавными буквами свое имя, ты отдал лист Джону и спрятался за занавеской.
Вечером, когда Канкри тоже подписался, он скотчем приклеил так называемую именную табличку на дверь.
На следующий год День рождения выдался вновь ужасным. Долороза уехала в Европу по работе, а Поррим с Канайей вместе с отцом улетели в Канаду. Подарки они, конечно, прислали, но тебе не хватало общения с ними. Ты скучал по Канайе и Поррим. Уже больше полугода вы не виделись.
После Дня рождения Канкри ты совсем впал в уныние. Стал часто вспоминать родителей, лица которых ты, к своему ужасу, плохо помнил. Лишь образы. То, что их внешность тебе было сложно представить, тебя сильно огорчало. К тому же ты уже понимал значение слова «умереть», что не делало ситуацию лучше. Ты всего лишь осознал, почему родителей больше нет.
Попытки Джона тебя подбодрить абсолютно не помогали.
Канкри вновь начал видеть страшные вещи. Просто в один день он вновь сказал, что за окном какие-то существа. Прошло уже два года, и ты уже знаешь, что это называется галлюцинациями. Тебе опять было страшно. Ты хотел поговорить об этом с мисс Пеинт, ибо боялся, что другие воспитатели сразу отправят Канкри в психбольницу. Однажды ты видел такое в фильме. Тогда ты понял, что психбольница – страшное место.
Но не поговорил. Канкри сказал, что все в порядке, что он будет игнорировать всех жутких существ вокруг себя, как делал это и раньше. Он попросил никому не говорить и взял с тебя обещание. Ты с ужасом осознал, что эти два года галлюцинации все время сопровождали твоего брата.
Канкри жаловался, что Мученик больше не приходит к нему. Каждый день он испуганно таращился в окно, как это было и раньше. Все время ходил в любимом красном свитере, хотя был июль. Иногда Канкри, когда с кем-то разговаривал, смотрел за спину собеседника, пытаясь не выглядеть испуганным. Тебе от такого становилось не по себе.
– Наконец-то июль! Поедем к реке? – как-то утром воодушевленно сказал он.
– Канкри, – осторожно начал ты, – сейчас середина августа.
– О, правда? – рассеяно улыбнулся он. – Прошу меня простить, летом так трудно уследить за временем!
Этот инцидент тебя не слишком взволновал, ведь на каникулах иногда действительно не уследить за течением времени. Но потом произошло кое-что такое, что тебя напугало.
– Я завтра немного занята, – виновато улыбнулась мисс Пеинт и обратилась к Канкри. – Сводишь их завтра за арбузом? Я давно обещала, но все никак не выходит. Вот деньги.
– О, конечно! – воскликнул твой брат. – Давно хотел прогуляться вместе с Джоном и, э-э… – он запнулся и покосился на тебя, – Каркатом.
Мисс Пеинт не обратила на это внимания. Но ты был шокирован. Только что твой брат хоть и на секунду, но забыл твое имя. Позже ты хотел об этом поговорить, но Канкри раздраженно отмахивался от тебя.
В последнее время он был часто чем-то раздражен и рассеян. Ты спихивал все на мигрень и галлюцинации. Возможно, из-за этого он и забыл на секунду твое имя. Ты не был уверен.
А потом Канкри еще несколько раз забыл твое имя. И имя Джона, мисс Пеинт. А когда он переспросил, кто такая Поррим и долго не мог вспомнить ее, ты вновь перепугался за состояние брата. Ты твердо решил что-то предпринять, но только после визита к Долорозе.
– Как же я рада вас видеть! – она обняла тебя с братом и повела к машине.
Всю дорогу ты косился на озадаченного Канкри, но увидев Канайю, ты обо всем забыл. До вечера вы развлекались, делились историями из своей жизни. И все было как нельзя хорошо. Перед сном вам как в старые добрые времена читала книгу Долороза, и ты был счастлив. Но утром Канкри стошнило вновь. Ты сказал, что возможно он переел сладкого, ибо у него слабый желудок, но Долорозу это не успокоило. Ты ляпнул, что такое бывало часто, после чего она попросила рассказать, когда все началось.
– Ну, поначалу у него просто болела и кружилась голова, – начал ты. – Потом как-то раз приехал врач и сказал, что у него мигрень и с этим ничего не поделать. Еще у него ухудшилось зрение. И однажды после… – ты запнулся, взглянув на бледного Канкри.
– После чего? – требовательно переспросила Долороза.
– После того, как он сказал, что видит за окном каких-то существ, ночью его впервые стошнило.
Долороза побледнела и испуганно посмотрела на Канкри. Тебе стало жутко страшно. И стыдно за то, что раньше не рассказал обо всем.
– Он сказал, что уже ничего не видит, и два года все было хорошо. Только иногда тошнило.
Еще ты рассказал о Мученике, о странных синих бабочках, которые недавно начал видеть Канкри, о том, как позавчера он обозвал тебя троллем и сказал, что маленькие рога – это ничего. Еще ты рассказал о странном черном существе якобы с головой собаки и мечом в груди, который часто стоял в углу комнаты. И о том, как Канкри терялся во времени и забывал имена всех знакомых.
– Срочно едем к доктору.
Тебя, трясущегося от страха и рыдающего, усадили на заднее сиденье между Канкри и Канайей, и вы поехали в больницу.
Ты впервые видел, как Долороза плачет после похорон. И на это невыносимо было смотреть.
– Все будет хорошо, – тебя обнимала Канайя и успокаивающе гладила по голове.
Ты посмотрел на спящего Канкри и понял, что ненавидишь эту фразу. Как и прошлого себя, который слишком долго молчал. Потому что сейчас уже поздно и ничего не изменишь.
– Опухоль головного мозга, локализирующаяся на стыке височной и затылочной долей, – сказал врач диагноз, и из этого ты понял целое ничего. – Из-за этого и галлюцинации, – твое сердце билось, наверное, раз в миллион быстрее обычного. – Ему осталось недолго. Месяц максимум. Мне жаль.
Ты замер, и перед глазами у тебя потемнело. Очнулся ты уже дома у Марьям. Первое, что ты заметил – плачущую Долорозу. Безразличное «Мне жаль» эхом прозвучало в твоей голове, и ты выбежал из комнаты, врезавшись в Поррим. У нее размазался макияж. На щеках виднелись черные дорожки. Ты испуганно уставился на нее. Она кивнула в сторону лестницы.
Взбежав на второй этаж, ты увидел приоткрытую дверь в комнату, где раньше жил Канкри, и замер, не в силах двинуться с места. Задержав дыхание, ты все же сделал шаг. На ватных ногах ты вошел в комнату и увидел брата. Он спал и выглядел умиротворенно. Вспомнив, что задержал дыхание, ты выдохнул и подошел к кровати.
– Каркат, – тебя сзади обняла Канайя, и вы простояли так довольно долго, пока не пришла Долороза. Она позвала вас ужинать и ушла, даже не взглянув на Канкри.
Но ты не мог есть. Тебе кусок в горло не лез. Как и остальным. Практически нетронутый ужин спрятали в холодильник, а вас загнали спать. Но и спать ты не мог. Канайя рядом с тобой спала беспокойным сном, а ты все крутился, пытаясь удобней устроится. Тебе было плохо, ты старался не думать о брате. Но все мысли сводились к нему. Ты думал о том, как вы раньше здесь жили. Вспоминал Латулу и торт на День рождения, который она перевернула, ее драку с Поррим, те вечера, когда Канкри все же соглашался послушать книгу, которую читает Долороза. Затем вспоминал о первых днях в детдоме, о занудных лекциях Канкри, о том, как пародировал его перед Джоном, как вы вместе гуляли с мисс Пеинт.
Ты вдруг четко и ясно осознал – этого больше не будет. Резко поднявшись с кровати, ты пробрался в комнату брата и долго ревел, сидя на полу возле него.
Канкри стал больше спать. Намного больше. С каждым днем все меньше времени он бодрствовал. Ты пытался держаться молодцом, но иногда тебе приходилось отсиживаться в ванной, в попытках прекратить реветь. Тебя раздражало, что ты такой плакса, но ничего не мог поделать. Тебе было очень грустно, хоть ты и старался себя отвлечь. И не только ты. Тебя все семейство Марьям развлекало.
– На Рождество нам папа подарил приставку, – пробормотала Поррим, распутывая провода от контроллеров. – Мы поиграли несколько раз, но поняли, что это не наше. Но, быть может, тебе понравится.
Ты отрешенно кивнул, уставившись на свои руки. Ты не думал, что хочешь играть во что-то, но не мог отказать, когда ради тебя так старались. Тебе казалось, что так не должно быть. Ведь из-за тебя болезнь Канкри прогрессировала. Ты молчал, хотя видел, что с братом неладное. Чтобы немного успокоиться, ты мысленно избивал прошлого себя.
Вы уже неделю в доме Марьям. Послезавтра первое сентября, но тебе разрешили некоторое время не ходить в школу. Долороза поговорила с директором приюта и своим мужем, поэтому вам разрешили немного пожить у нее. Ты был этому рад, но эту радость затмевало осознание того, что это последние дни Канкри.
Тебе не хотелось думать, что вскоре его уже не будет.
– Готово! – Поррим вручила тебе в руки контроллер и запустила игру. К вам присоединился Канкри, но ненадолго. Когда он ушел спать, у тебя пропало всякое желание играть.
– Прости, – как-то сказал он. – Наверное, я ужасный брат. Я считаю, что мог бы, если бы не некоторые мои наивные убеждения, не допустить такого, но я был глуп и самонадеян. Если вдруг ты будешь считать себя виноватым, а я достаточно хорошо тебя знаю, чтобы предположить такое, то знай, что это не так. Абсолютно точно не так. Во всем виноват я сам. Прости, Каркат.
В последнее время Канкри все реже говорил в своей любимой манере. Да и вообще стал мало говорить. Тебя удивило, что только что он произнес так много, практически не запинаясь. И ты подумал: а вдруг он идет на поправку? Но эту чертовски наивную мысль пришлось отбросить на следующий день, когда Канкри весь день пролежал в кровати, изредка покидая ее, чтобы сходить в туалет.
А через несколько дней ты понял, что это было последнее, длиннее трех слов, предложение, что ты услышал от Канкри.
Ты заимел привычку по утрам приходить в комнату брата и ждать его пробуждения. Он теперь практически не покидал комнату и все время спал, изредка просыпаясь, чтобы попросить воды. Тебе от этого было грустно, но ты все равно пытался держаться.
– Доброе утро, – ты всегда заходил к нему в комнату, улыбаясь. И всегда здоровался.
Усевшись на пол рядом с Канкри, ты положил голову на матрас, по привычке взяв брата за руку. И сразу же в ужасе отпрыгнул.
Рука была холодной.
Несколько долгих минут ты смотрел на Канкри. И понял, что его грудная клетка не шевелится. Сглотнув, ты осторожно вновь прикоснулся к руке, пытаясь нащупать пульс, как тому учили на уроке физкультуры. Но не смог. Пульса не было.
Всхлипнув, ты поднялся на ноги и вышел из комнаты. Словно в тумане ты шел по коридору в свою комнату. В голове крутилась только одна мысль.
Канкри умер.
Канкри УМЕР.
– Канкри умер, – разбудив Канайю, не своим голосом произнес ты.
Она сонно потерла глаза и нахмурилась. У тебя задрожали губы.
– Что Канкри? – непонимающе переспросила Канайя, а потом до нее дошел смысл сказанного.
Она испуганно уставилась на тебя, после чего подскочила с кровати и помчалась в комнату брата. Ты не пошел за ней. Ты не мог этого сделать, тебе было слишком плохо. Внезапно тебе стало сложно дышать. Ты сел на пол, прислонившись спиной к кровати. В горле стоял ком, но в глазах сухо. Ты задыхался. Словно сквозь вату ты слышал топот и негромкие крики. А потом плач.
Ты не помнишь, сколько просидел, пытаясь восстановить дыхание. Но это было долго. В доме все стихло, а ты так и не сменил позу. В комнату вошла Канайя. Она так и не причесалась, хоть и переоделась. Глаза у нее были красными.
– Каркат, тебе нужно поесть, – тихо сказала она. Ты кивнул, но больше не пошевелился. Ты словно прирос к полу и кровати. Они стали частью тебя и не желали отпускать. – Каркат, пожалуйста.
Канайя всхлипнула и вышла. Через некоторое время ты заставил себя встать и выйти из комнаты. Умывшись и почистив зубы, ты спустился на первый этаж. Все это время ты старательно не смотрел на дверь в комнату Канкри, проходя мимо нее.
– Да, это случилось сегодня утром, – услышал ты голос Долорозы. – Похороны послезавтра.
Ты замер на последней ступеньке. В твоей голове пронеслись картинки из прошлого. Много людей в черных одеждах и все с грустными лицами. А потом большие ящики, которые закопали за городом.
Из кухни вышла Поррим с кружкой чая. На ней было черное платье. Несколько секунд ты смотрел на нее, а потом рванул обратно в свою комнату и, упав на кровать, разревелся.
Когда ты уснул, тебе приснился улыбающийся Канкри с глазами без радужки и зрачков.
Вновь ты весь в черном. Как и все вокруг. Такие же грустные лица, только их меньше, чем было когда-то. Намного. Но происходило примерно все то же самое, что и тогда. Только с одним существенным отличием. Ты все понимал.
На сей раз тебе известно было значение слов «умер», «похороны», «траур», «кладбище». Но от этого легче не было. Наоборот, быть в неведении было гораздо проще.
День похорон прошел для тебя словно в тумане. А еще ты не смог подойти к гробу, чтобы попрощаться с Канкри. К тому же, ты не понимал, зачем прощаться с тем, кто умер. Он ведь не услышит твоих слов. Когда-то тебе рассказала Поррим, что смерть – это когда человек перестает дышать, а его сердце больше не бьется. Он больше не может говорить, видеть, слышать, двигаться, чувствовать. Его тело становится холодным, а кожа – синеватой. Человек прекращает свое существование, от него остается только тело.
К тому же, для себя ты уже решил, что попрощался с братом, еще когда он просил тебя не винить себя в случившемся.
После похорон ты чувствовал себя овощем. Или скорее даже раскатанным качалкой куском теста. Со дня смерти ты ни разу не плакал, потому что не мог. За эти три дня ты почти не ел и не спал. От взгляда на еду у тебя к горлу подымался блевотный ком, а спать не мог, ибо во сне видел Канкри с мертвыми глазами, одетым в свой любимый алый свитер. В котором он и умер.
Ты вдруг понял, что ненавидишь красный. В порыве гнева ты выбросил все красные вещи, что у тебя были. Футболку, напульсник, расческу, машинку, ручку, фломастер, пенал, разбил чашку и вымыл в умывальнике акварельную краску. Единственное, что ты не смог выбросить, это красная подушка краб, подаренная на твой восьмой День рождения. Подарок Канкри.
Проснувшись утром на следующий день, ты понял, что находиться в этой комнате тоже больше не можешь. Как и в остальном доме. На тебя навалились воспоминания, из-за чего тебе стало плохо. В унитазе ты выблевал воду и непереваренный вишневый сок, который пил ночью.
– Ты должен поесть, Каркат, – строго сказала Долороза, когда ты спустился к завтраку. – Или я силой запихну в тебя еду.
Ты вздохнул и попробовал кусочек омлета. Как ни странно, тебя не потянуло блевать, как было в предыдущие дни. Наоборот, ты понял, что сильно голоден и умял весь омлет за считанные минуты. Тебе стало немного лучше. Все еще тошнило, но ты знал, из-за чего. Это все дом. Ты больше не можешь здесь находиться. Твоя кожа чесалась, а внутри неприятно скребло. Ты понял, что больше ни дня не сможешь находиться здесь.
– Я хочу обратно в детдом, – тихо произнес ты. Все отнеслись к твоей просьбе с пониманием.
На сей раз все Марьям поехали с тобой. На пороге приюта тебя встретили Джон и мисс Пеинт. Неожиданно ты понял, что скучал по ним. Поэтому даже не пререкался, когда Джон тебя обнял. Ты даже охотно сжал его в ответ. А потом и мисс Пеинт.
– Простите, – ты не мог смотреть не то, что в глаза, даже на лица Марьям. Тебе было больно.
– Мы будем скучать по тебе, – тебя обняла Канайя. – Каркат.
Ты кивнул и вытер слезы о ее кофту. Она раньше часто позволяла тебе так делать, чтобы никто не увидел твоих слез. Потом тебя крепко обняли Поррим, оставив на тебе запах сладкого парфюма, и Долороза.
– Я тоже. Я буду вам звонить! Пока, – сказал ты, пытаясь не зареветь.
И до старшей школы ты не связывался ни с одной из Марьям.
Тебя зовут Каркат Вантас и ты остался один.
Примечания:
Я тут это, в драму пытался.