Один Тедди Люпин

— Привет, я Альбус Поттер. Да, так мы и познакомились. В Хогвартс-экспрессе ты протянул мне руку и представился. И улыбался при этом застенчиво так, я даже сам смутился немного. — Очень приятно. Скорпиус Гиперион Малфой. — я старался говорить как можно увереннее и задирал подбородок. У тебя была холодная ладонь, я помню. Я попал на Слизерин — иначе и быть не могло. А ты… ты тоже попал на Слизерин. И, кажется, совсем не удивился. Мы быстро подружились. А твоему брату, Джеймсу, это не нравилось. Уизли это не нравилось тоже — как-то раз они попытались побить меня и заставить от тебя отстать. Спасение пришло, откуда не ждали — от старосты Виктуар Уизли. Она была красивая, но очень злая — этим придуркам досталось от неё, и Гриффиндор потерял с десяток баллов. С тех пор они смирились с нашей дружбой, вроде бы. А на пятом курсе ты, жутко тараторя, признался, что любишь меня. И смотрел из-под своей чёрной непослушной чёлки, будто удара ждал. А я убрал её с твоего лица и поцеловал. Наверное, это означало, что я тоже тебя люблю. С тех пор мы побывали практически в каждом укромном уголке Хогвартса — не целоваться же нам в общей гостиной или спальне, правда же? Я был выше тебя, и ты любил подходить ко мне сзади и обнимать, утыкаясь лицом мне в спину. Так ты просил прощения, неважно за что: за то, что опоздал на встречу у очередной тёмной ниши, за неосторожное слово… Это помогало от любых обид. Я сразу разворачивался и целовал тебя в тёмную макушку. Я любил заглядывать в твои хитрые зелёные глаза и никогда не мог понять их выражения. Тогда я думал, что в книгах пишут полный бред о том, что глаза — зеркало души. Я же не мог заглянуть в твою душу. А очень жаль, было бы полезно. Помню, каким был наш первый раз — в общей спальне, второпях, но с жутко длинной прелюдией. Ты должен был быть сверху, это как-то даже не обсуждалось. А мне было страшно, я не мог позволить тебе ничего больше поцелуев и ласк. Тогда ты обвёл губами и языком наверное каждую косточку на моей груди. Потом вдруг отстранился, лёг рядом, подперев рукой голову, и сказал, что прелюдия затянулась. Ты усмехался, но я ощущал твою досаду. Я моментально оказался на тебе, целуя и покусывая твои губы, шею, шепча какие-то глупости и пытаясь стянуть с тебя трусы. Вскоре я уже снова лежал под тобой, с видом победителя восседающего на моих бёдрах. Ты был абсолютно голым и также абсолютно не стеснялся этого. Ты как-то всегда был увереннее и больше слизеринцем, чем я сам. Ты был более хладнокровен, чем я, да и ухмылка у тебя выходила ядовитее. Пару раз ты шутил, что мне место где-нибудь в Рейвенкло, со Скамандерами. Тогда я навешивал на лицо самую паскудную свою ухмылку и говорил так презрительно, как мог, подражая своему отцу, что-то вроде «Соображения по поводу моей принадлежности к чужому факультету какого-то бестолкового потомственного гриффиндорца меня не волнуют». Ты смешно фыркал и тыкал меня под рёбра, я тут же терял всю свою надменность и привычно целовал тебя в губы. Иногда ты говорил: «Я змеёныш в львином прайде», и мне не нравилось, как это звучало. Конечно, это всё игра. Гриффиндорцы, слизеринцы… Слышал, во времена наших отцов между этими факультетами велась война. Не понимаю я этого, у нас всё не так. Я смотрел на тебя снизу вверх: от нетолстого длинного члена по животу, груди, на губы, на поблёскивающие каким-то странным огоньком глаза — и пропадал. Хотелось тебя, всего и навечно. Ты закусил губу и опустил взгляд вниз. Склонил голову набок и посмотрел на меня. Чёрт, знал бы ты, как это выглядело. «Снимай уже, ну!» — я сам не узнал свой голос. Было быстро, но минуты тянулись. Больно, но ты знал, как меня отвлечь. Ещё несколько минут ты нежился у меня на груди, как большой котёнок. Заглядывал в глаза, проводил пальцами по губам, скулам, носу, лбу, ерошил волосы и тянул светлые пряди в разные стороны. А потом после душа ты, смеясь, хорошенько шлёпнул меня полотенцем — так, словно мы были только друзьями. А в один прекрасный день ты пришёл и сказал: «Давай дружить, Скорпи?». Ты не с первого раза выговорил эту фразу, и я решил, что ты пьян или что-то в этом роде. — В смысле — дружить? — переспросил я, оглядывая Ала. Встрёпанный, раскрасневшийся, какой-то не такой. — В смысле, расстаёмся, Скорпи. Так лучше будет, — сдувает со лба свою дурацкую чёлку и говорит так равнодушно, словно это не должно разбивать мне сердце. Будто передаёт сообщение об отработке. — Что? Как? Почему? Не могу поверить. Так не бывает. Мы около часа разговаривали. Я пытался вызнать у него, что случилось, а он отделывался равнодушным «так будет лучше». Но даже у Альбуса Северуса Поттера может кончиться терпение и выдержка. — Я всё это время спал с Тедди. Понял? И любил тоже его. А ты такой легковерный, ты так запросто повёлся… А я, дурак, боялся тогда! Тедди о тебе знал, кстати, — он рассмеялся неожиданно громко и звонко, будто услышал что-то необыкновенно весёлое. И я понял, почему он так смущался, говоря, что любит меня. Боялся, что раскрою его обман. Не поверю, высмею… Да, так и надо было сделать. — А трахая меня, ты тоже об этом волчонке думал, да? — я сказал это прежде, чем успел подумать. Просто обида взяла верх. — Что ты. Трахая тебя, я думал только о тебе. Тебе удивительно идёт краснеть, Скорпи. –снова эта отвратительная усмешка. Теперь она действительно меня бесит, как и всё в этом чёртовом Поттере. От любви до ненависти — один Тедди Люпин. Какая ирония, а ведь его так называемая невеста вступилась за меня тогда. За меня, друга любовника её парня. Я хмыкнул. — И на том спасибо, Поттер. А теперь проваливай. Удачи и всё такое. — держись, Скорпиус Гиперион, ты же Малфой. И ты ничуть не меньше слизеринец, чем этот паршивец. — Аваду в спину не пустишь, Скорпи? — ненавижу, когда меня так называют. Раньше Ал был исключением, теперь — нет. — Заткнись и проваливай, иначе я задумаюсь на этот счёт. — я отвернулся к окну, чтобы не видеть его лицо, его хитрые зелёные глаза, выражение которых я никогда не мог отгадать. Вот почему он так хорошо знал, что делать в наш первый раз. Тогда это не показалось мне подозрительным или странным. Влюблённые дальше своего носа не видят, это верно. — Зачем ты это сделал? — окликнул я Альбуса, оборачиваясь. Тот уже стоял на пороге нашей пустой спальни. — Я же верил тебе. — Ты же знал, что я змея, дурак. Сам доверился — сам поплатился. Мы кусачие, Скорпиус, — пожал плечами Альбус. Ну да, знал. Непроницаемое лицо, ядовитые усмешки, хитрые вечно прищуренные глаза, холодные пальцы. Я любил это в тебе. В маленьком змеёныше, которого пригрел на груди.