— of me
Tell me why does it have to be like this? Tell me why cause I don't understand
/… /
Чонин бежит по коридору. Подпрыгивает высоко, ловя в воздухе рюкзак, брошенный ему Чанелем. Громко смеется. И срывает с себя галстук. Он студент. Ему всего девятнадцать. И он страстно любит жизнь. Чунмена он почти сбивает на лестнице, ведущей вниз, и испуганно замирает. Чунмен один из преподавателей. Уважаемый и взрослый. Он носит свободные рубашки, подбирает очками волосы и улыбается той самой улыбкой, которую любят все студенты — обещающей, что жизнь подарит им не один повод гордиться собой. Чонин шепчет извинения, кланяется и пятится. А Чунмен смотрит на него немного грустно (больно или испугался?) и отвечает чуть погодя, что кому-то самое время делать ноги. Чонин несмело улыбается, ставя очередной плюсик напротив «классный дядька» и улюлюкая, бросается следом за друзьями. Чунмен смотрит ему вслед еще какое-то время и возвращается к ступенькам./… /
Чонин — танцор. Нет, это не направление его деятельности. Не название будущей профессии. Это его сущность. Часть его естества. То, без чего он не может и не представляет себя. Чонин — танцор. И это понятно абсолютно всем. Он двигается так, словно завтра никогда не наступит. Он живет каждым взмахом руки, словно за этим скрыта целая вселенная. Он закрывает глаза. Он делает па. Он улыбается. И разбивает сердца. Тем больнее, чем меньше он понимает об этом сам. Чонин — танцор. И ему невдомек, что это влюбляет в него людей./… /
Чунмен любит свою профессию. И не жалеет на нее сил. Он учится сам и заставляет учиться своих подопечных. Они обсуждают ар-нуво. Спорят о достоинствах греческих ордеров. И иногда увлекаются готической архитектурой почти также сильно, как их преподаватель. Про Чунмена говорят, что он — романтик и ему место где-то совсем в другом мире, может быть, в параллельной вселенной. — В той, которая живет на пальцах Ким Чонина? — смеется в ответ Чунмен. Мальчишки вяло отшучиваются. Девочки томно вздыхают, пряча влюбленные взгляды. А у самого Чунмена начинает болеть в груди. Ким Чонин — мечта для слишком многих./… /
С его лекций сбегают не чаще, чем с других, но когда большая часть так и не появляется, Чунмен закидывает очки на русые волосы и идет узнавать, в чем дело. — Открытое занятие у танцевальной группы, — шепчет ему одна из его коллег. И кивает в распахнутые двери, где ошеломительный Ким Чонин губит своим талантом неокрепших и впечатлительных. — Удивительный мальчик, — слышится от той же коллеги. — Способный и трудолюбивый ребенок. Правда, с такой харизмой он немало бед натворит… Она мягко смеется. А Чунмен обреченно смотрит вперед, и когда чужие руки вдруг устремляются к нему, почти касаясь в тревожном, беспокойном движении, внутри у Чунмена готовится зазвонить похоронную большой колокол. Ким Чонин — мечта не просто многих. Он мечта Чунмена./… /
Чунмен видит, как Чонин целуется и слухи о том, что главный танцор колледжа влюбился, обретают очертания длинных ног, коротких синих шорт, темных волос и красивых пальцев в короткостриженных мальчишеских волосах. Чунмен всегда подшучивал над юными любовниками. Легонько шлепал журналом по пацанской голове, проходя мимо, и цокал языком, не пряча лукавой улыбки. Иногда бросал не злой комментарий. И старался, чтобы студентам не влетало за их порывистые и откровенные чувства слишком сильно. Но сейчас… Чунмен прячет похолодевшие пальцы в карманы широких брюк и, отводя глаза, спешит мимо. Колокол не звонит, потому что церковь разлетается на кусочки./… /
Когда тебе тридцать пять не солидно питать неприязнь к молоденькой студентке. Когда тебе тридцать пять не смешно завидовать девчонке. Когда тебе тридцать пять нелепо ревновать ребенка к ребенку. Разве она виновата, что ее выбрали? Разве виновата, что влюблена сама? Разве она должна быть виновата хоть в чем-то? Нет. Но взрослое сердце Чунмена считает иначе. Раз за разом ставя плохие отметки и ловя каждое неточное слово на семинаре. Он не собирается ее заваливать. Но простить ей Чонина не может./…/
Чунмен любит классы Минсока. Фотография — это то волшебство, которое Чунмену никогда не было подвластно и потому владело им особенно сильно. Он неспешно движется вдоль рядов, где каждый стенд рассказывает о чем-то своем. А потом замирает и его сердце бросается к ребрам, хватаясь за них, словно за прутья решетки. Так нельзя… Так ведь нельзя… Чунмен прикрывает глаза. Маленький, но амбициозный О Сехун разрушает уважаемого преподавателя всего лишь одной своей фотографией. С нее на Чунмена смотрит тот Чонин, которого его преподаватель не знает. Он не носит форму. Не играет по вечерам в компьютерные игры с однокурсниками. Не хихикает над плейбоем в мужских туалетах колледжа. Он причиняет неудобство. Он говорит, что не останется ребенком навсегда. Он смотрит и Чунмену больше всего на свете хочется принадлежать этому мужчине./…/
Чунмен сидит за столом в кабинете своего факультета и смотрит в стену прямо перед собой. Коридоры колледжа давно опустели. За окном зажглись фонари. Но ему не слишком интересно узнавать который час и что скажет охранник. Он вспоминает. Вспоминает, как впервые увидел Ким Чонина. Белой вспышкой на фоне хмурого неба. Чонин танцевал под проливным дождем. Танцевал, не заботясь о последствиях. Он ловил капли дождя кончиками пальцев и, словно гимнастки, ведущие мяч вслед за собой, прятал их в глубине стремительно промокающей белой рубашки. Это был первый рабочий день Чунмена. И последний, в его беззаботной жизни. Улыбка на чужих губах погубила его./…/
Такого еще не случалось. Чунмен стучит рефератами по столу и нервно зачесывает челку назад. А в дверях, угрюмо и нерешительно топчется Ким Чонин. И самое ненавистное во всем этом для Чунмена заключается в мысли, что он знает, для чего тот сюда пришел. — Профессор Ким… Чунмен боится поднять глаза. — … мне бы всего пару минуточек… Чунмен делает вдох. — … наверное, вы в курсе, что мы с… Чунмен вскидывает руку, приказывая замолчать. Как же иногда хочется оказать неправым в своих ощущениях. — Профессор Ким, я готов на все, чтобы исправить положение… Чунмен бросает на стол очки, чтобы не бросить в лицо Чонину мерзкое: «Она бесталантна! И искусство в ней заканчивается там же, где ее ноги». Чунмен знает наверняка, что это не правда. Он же видел. Он же не глухой. — Что ты хочешь? — едва слышно. Сейчас делать вид сил у него нет никаких. Не кинуться бы умолять о шансе. Сберечь бы хотя бы немного собственной чести. — Можно я приведу ее на личную консультацию? Она справится. Поверьте в нее. И кто кого тут умоляет? Чунмен упирается ладонями в стол и делает вид, что думает. Но в голове только обида потому, что эти глаза просят у него за того, кого любят. Горячо и искренне. — И почему ты такой? — одними губами. А потом выпрямляется и произносит сухо: — Пусть приходит завтра. Одна. И Чонину бы обрадоваться. Отблагодарить. Но он хмурит брови и качает головой: — Профессор Ким, я не пущу ее к Вам без сопровождения. — Без сопровождения? — голос ломается и поддается бурлящему внутри гневу. — Ты издеваешься? Без сопровождения?! Ким Чонин, да как ты смеешь?! Чонин опускает глаза, но упрямо стоит на своем. И просит его понять. — Моего слова тебе не достаточно?! — интересуется Чунмен. Он зол. Он так зол. На себя. На Чонина. На мир. Это не может быть так серьезно. Не может быть! Рассыпаться из-за мальчишки. Влюбленного мальчишки. Боги! — Профессор Ким, я не… — Ох, глупый ребенок! — взрывается Чунмен. — Тебе нужны гарантии?! Хочешь быть уверен, что ей со мной ничего не грозит?! Чунмен клокочет. Ему бы остановиться. Перевести дух. Остыть. Но Чонин кивает и это злит с большей силой. — Вот тебе мои гарантии!! Чунмен преодолевает расстояние между ними за доли секунды, а потом хватает форменный пиджак и касается чувственных губ своими. Блаженство - целовать любимые губы. Горькая отрава - целовать любимые губы, которые твоими никогда не станут. Чонин шарахается в сторону и непонимающе смотрит на Чунмена. А Чунмену нечего сказать. Самые важные глаза смотрят на него со страхом. И нет в мире слов, чтобы объясниться с ними. — Уходи, — просит Чунмен и падает на стул, забираясь пальцами в собственные волосы. Ему давно стоило понять, что Чонин недосягаем вовсе не из-за той девочки. — Может быть, в следующей жизни ты будешь ко мне благосклоннее, — шепчет он, пока захлопывается дверь.