Dependentiam

Глазные яблоки удалены — вместо них грубо вплавлена стальная пластинка. Ноги отсутствуют по колени — Джейн помнила, как их зацепило взрывом корабля. Скорее всего отрезали их уже здесь. Наверное, даже сам Тил Регор. По крайней мере язык лазером удалил он, когда она попыталась закончить всё это, откусив. Его фразу о том, что радикальное решение — самое лучшее Джейн помнит очень ясно, как и собственное отчаяние. То, что она потеряла сознание от болевого шока почти сразу было огромной удачей. Это не тюрьма — слишком чисто и не воняет. Это не каюта — здесь нет кровати и минимальных удобств. Скорее всего это чулан или шкаф. Её засунули сюда как вещь, которая не нужна, но её жалко выбросить — вдруг пригодится. Её кормят вливая питательный раствор напрямую в кровь, а отходы удаляются при помощи катетера. Джейн быстро понимает, что стараться вытащить его не стоит, потому что в душ — скорее дезинфекцию — её относят раз в неделю. Волос у неё на голове тоже нет — только непривычная гладкость кожи. Из одежды — грубая ткань, сшитая в подобие мешка с дырами для головы и рук. Раз в неделю за дверьми раздаётся стук механических конечностей, и Тил Регор входит в её обитель, в её металлический гроб. Во время своих визитов он подолгу стоит возле стены, рассказывая над чем работает сейчас; жалуется на неудавшиеся эксперименты, на тупых помощников, на Королев Близнецов, которые требуют от него невозможного; называет Корпус «жадными ублюдками», когда они задирают цену на материалы, необходимые ему. Но никогда — о том что происходит в Системе, ни слова о других Тенно или о их действиях. Эти разговоры всегда касаются только его повседневных забот или работы. Джейн проходит через отрицание, отказ смириться со своим положением, через ползанье по железному коробу, чтобы найти выход. Через сутки сидения на месте и раскачивания из стороны в сторону, в попытках придумать хоть единую лазейку, единственную возможность сбежать, но все планы обрушиваются один за другим. Дело даже не в том что её охраняют — как раз наоборот. Все порывы к действию заканчиваются на том, что теперь она может только ползать на ощупь. Гнев нахлынул так же быстро и неожиданно, как и пропал, оставив после себя опустошение, и слабый отголосок желания взорвать весь этот комплекс. Скрипя зубами от вспышек злости, Джейн сбивала руки о металлические стены чулана, в который её запихнули, в тщетных попытках что кто-нибудь придёт, и она сможет сорвать на нём свою злость или же спровоцировать кого-то на то, чтобы закончить всё одним выстрелом. Или действием. Но в эти дни никто не заходил к ней. Мысленные просьбы о помощи тоже оказываются бесполезными. Даже несмотря на то, что она предлагает всё что у неё есть и даже немного сверху, ни Лотос, ни мифические Орокин, ни кто-то ещё не торопятся спасать её. Если бы Джейн могла плакать, то металлические полы были бы мокры от слёз, но всё что она может теперь — лежать в углу, подтянув культи к животу и обхватив себя за плечи. Её единственный визитёр и собеседник не обращает на её состояние никакого внимания, всё так же рассказывая о своих экспериментах. Апатия собирает часы в бесконечность, которая нарушается лишь еженедельными визитами на дезинфекцию и редкими посещениями Тил Регора. Джейн начинает пытаться избавится от трубки в бедре, через которую ей вливают питательные вещества, но каждый раз когда ей это удаётся кто-то всегда приходит чтобы вернуть её на место. Она настойчива в своём желании, но те, кому Тил Регор приказал следить за ней, ещё настойчивее. Никто не говорит ей ни слова насчёт её действий, относясь к ней как к неразумному ребёнку, который просто капризничает, не понимая, что этим вредит сам себе. В конце концов проиграв и эту битву, Джейн просто лежит, почти не двигаясь, погружаясь в воспоминания о том, что было до того как её корабль выследили разведчики Гринир. Но с каждым днём прошлое кажется всё более далёким, подёрнутым рябью, нечётким. И в один момент Джейн остаётся одна: без воспоминаний, без возможности видеть или говорить. Остаётся только она и темнота. То, что её состояние не нравится Тил Регору, Джейн понимает как-то отстранённо. Кажется, он стал больше молчать, меньше говорить о работе, а поступь стала тяжёлой. Эти наблюдения доходят до неё как сквозь вязкий туман, а слабая вспышка удовольствия озаряет разум, удивляя её. Ей хорошо от того, что она сумела насолить ему даже сейчас, сидя в его чулане, выполняя функцию безмолвного слушателя. А потом, в какой-то из бесконечных дней, он приходит вновь, раньше чем должен, и Джейн чувствует полузабытое чувство страха, которое расцветает в постоянной темноте и апатии как цветок. Механизированные конечности стучат по металлу угрожающе, напоминают древние ритмы, под которые приносили в жертву людей. Против воли отползая дальше в угол, Джейн просит о пощаде, но изо рта вырываются только нечленораздельные звуки, напоминающие скулёж. Страх освещает разум как сверхновая звезда. Сердце бьётся так быстро, что ей трудно дышать. Когда холодный металл искусственной руки смыкается вокруг плеча и рывком переворачивает, Джейн хрипит от страха. Молча, не издав ни звука, Тил Регор вдавливает её животом в пол, задирает нелепую одежду до головы, рывком выдёргивает катетер и наваливается сверху. Джейн кричит, срывая голос. Жалкие остатки ног разъезжаются по полу, а пальцы свободной руки скребут железо, ломая ногти, но она не чувствует этого. Другая заведена за спину так, что ещё чуть-чуть и сустав не выдержит. Тил Регор гораздо больше её, а особенно это чувствуется сейчас, когда внутри двигается слишком большой член, царапая стенки металлическими вставками, растягивая до предела. Ей кажется, что если положить руку на живот, то можно будет ощутить под пальцами каждое движение. Кровь стекает на холодный металл пола. Рука не выдерживает, и плечо выскакивает из сустава. Новая боль заглушает на мгновение старую, но потом объединяется с ней, и Джейн вновь кричит, на этот раз до хрипа, срывая голос. Ей кажется, что это длится вечность, что она годами лежит под этой грудой брони и автоматики, тщетно пытаясь вырваться или — что более вероятно — потерять сознание. В какое-то мгновение Джейн почти отключается, с облегчением чувствуя как всё, с ней происходящее, становится далёким, но Тил Регор, замерев на мгновение, ускоряется, вырывая её из блаженного забытья новой вспышкой боли; а затем внутри словно растекается расплавленный металл. Джейн уже не кричит — только слабо поскуливает и задыхается от боли. Тил Регор поднимается с неё, с механическим жужжанием отходит, и она сквозь пелену боли слышит, как он возится с сегментами брони. Джейн хрипит, пытается приподняться, но вывихнутая рука висит плетью, а между ног жжёт. Культи разъезжаются на мокром от крови и семени железе. Стук конечностей раздаётся совсем рядом, хищно жужжат сервоприводы. Она больше не двигается, в надежде что ничего не произойдёт, что он больше не станет её трогать. А потом стальная ладонь небрежно дёргает вывихнутую руку, вправляя сустав. Коротко вскрикнув, Джейн краем сознания воспринимает звук открывающейся двери, а затем желанное забытье наконец приходит, скрадывая всю боль и даря отдых. Джейн чувствует смирение на третий подобный визит. В третий раз она старается не сопротивляться, и рука, удерживающая её за плечо, не держит слишком крепко, а боли почти нет. В какой-то момент ей становится неожиданно приятно. Невольно с губ срывается стон, а тело движется само, выгибаясь и подстраиваясь под ритм. Внутренний голос упрекает, пытается напомнить, кто сейчас её трахает, но Джейн игнорирует его. После месяцев заключения и одиночества любое прикосновение воспринимается как награда, и ей слишком хорошо, чтобы думать о таких вещах. Все часы до следующего визита она ловит себя на мысли, что ждёт этого и что низ живота приятно сводит от предвкушения. Джейн почти не пугается от осознания этого, а когда Тил Регор приходит, чувствует почти радость. В этот раз ей совсем не больно, потому что она сама тянется к нему, пальцами цепляясь за выступы брони, кусая губы, когда он поднимает её и придавливает к стене весом своего тела. Лихорадочно ощупывая, Джейн чувствует, как сокращаются под пальцами укреплённые технологиями Гринир узлы мышц. На ощупь Тил Регор горячий, даже вставки металла обжигают, когда она случайно касается их, сразу же отдёргивая руку. Бёдра она разводит сама, пытаясь обхватить его, прижать ещё ближе, но жалкие остатки ног не позволяют ей этого. Он делает всё за неё. Приятное напряжение на грани боли заставляет её хныкать, просить большего, пальцами цепляясь за металлическое запястье протеза. В конце Джейн кричит, срывая голос, прогибаясь в спине, и мелко дрожит, пока внутри расплёскивается горячее семя, заполняя её и стекая по бёдрам, когда он отпускает её. Когда-то так давно, что кажется это было в прошлой жизни, в другом мире, Джейн читала о том, что пленники начинают сочувствовать тем, кто держит их взаперти, стараются оправдать их действия, или даже принимают их сторону. Тогда она не верила, что можно пытаться понять действия того кто лишил тебя свободы. Теперь же она чувствует трепет перед каждой встречей и отчаяние перед разлукой. И пусть Тил Регор теперь не говорит ей ни слова, а его действия далеки от желания сделать ей приятно, всё равно сердце бьётся быстрей, едва она только слышит знакомый стук механических протезов, который теперь звучит для неё как признание в любви. Ведь если бы он не любил её, то он бы не оставил её в живых. Когда она уже почти не сомневается в его чувствах к ней, то слышит его голос впервые за многие месяцы. — Пожалуй, хватит, — интонация скучающая, разочарованная. Джейн чувствует как холодеет внутри, как жар от ожидания новой встречи сменяется страхом. — Всегда хотел иметь собственного зверька, но ты мне надоела. Хочется спросить, что он имеет в виду, что ей сделать, чтобы он её не бросил, но изо рта вырывается только булькающий звук. Короткий смешок, отразившийся от металлических стен, режет по ушам. В голове бьётся птицей единственная мысль о том, что это конец, что он больше не придёт. — Я собираюсь вскрыть твоё тщедушное тельце и изучить всё, что там будет. Хочу узнать, что делает тебя и других такими особенным. И найду применение этим знаниям. Всё, что она понимает из его слов — это конец. Что больше не будет его визитов, наполненных жгучим, на грани боли удовольствием. Расставание с ним больше пугает, чем перспектива оказаться на операционном столе, пусть даже он будет вскрывать её. Джейн на звук ползёт к нему, вслепую пытаясь найти выступающие детали брони; произносит слова о том, что она его любит, но вместо этого с губ срываются только невнятные звуки, больше напоминающие всхлипы. Тил Регор пинком отшвыривает её в угол, едва она касается его. Удар о металлическую стену приходится на голову. Череп словно трескается, выпуская горячую волну боли, утаскивающую в тёмное небытие. Последнее, что она слышит сквозь отчаяние, пытаясь подняться, пытаясь сказать о своей любви к нему, это его шаги, шорох открываемой двери и насмешливые слова: — Не волнуйся, твой вклад в науку неоценим.