Hello, Beijing!

******* - Никогда не слушайся своих родителей, Ханбин-а, они скучные унылые говнюки, - говорит дедушка, ловко щелкает зажигалкой и со вкусом затягивается. Ханбину одиннадцать лет, и он понятия не имеет, что означает это слово, но что-то подсказывает ему, что нечто не слишком хорошее. - А кто такие «говнюки», дедушка? – интересуется он, на что пожилой мужчина хмыкает и спокойно отвечает: - Это твои родители и их напыщенные придурки-друзья. – Ханбин растерянно моргает и смеется, когда дедушка корчит ему дурацкую смешную рожицу. Он вообще ведет себя не так, как другие пожилые люди. Господин Ким, доктор технических наук, прославленный ученый и человек со множеством патентов, в обыденной жизни обожает малоприличные шутки, розыгрыши и неожиданные поступки, в ответ на которые родители Ханбина каждый раз укоризненно качают головами и говорят, что так нельзя. Нельзя прыгать с парашютом в семьдесят с гаком, нельзя заниматься каратэ в таком преклонном возрасте, нельзя ехать посреди недели в Дублин в компании полупьяных ирландцев, чтобы сходить в какой-то паб и посмотреть матч местной команды по регби. И всякий раз дедушка в ответ показывает им средний палец и говорит, что хочет прожить отведенные ему деньки не как унылое говно, одиноко валяющееся на дороге. Ханбин не знает, что означает жест дедушки, но пожилой мужчина объясняет ему, что так надо приветствовать взрослых. Что мальчик с успехом и делает во время очередного визита начальника отца, доведя маму и папу практически до инфаркта, а дедушку – до бурного восторга. - Твои мама и папа твердо уверены, что жить надо так, как положено, - говорит дедушка и болтает ногами в воздухе, слегка толкая Ханбина носком ботинка. Тот немедленно пихает его в ответ, и между ними завязывается шутливая борьба. – Чтобы как на американских агит-плакатах времен пятидесятых. Походы в гольф-клубы, двухэтажный особняк в пригороде, приличная машина, счастливая семья с двумя детишками. Но это неправильно. Он достает из целлофанового пакета мороженое в глянцевой упаковке и протягивает его Ханбину. Мальчик смотрит на лакомство с восторгом, но тут же сникает и шепчет: - Дедушка, мама говорит, что до обеда есть мороженое нельзя… - Почему? – интересуется дедушка, и Ханбин моментально впадает в ступор, потому что причина никогда не называлась. - Ешь давай, а то растает, - велит дедушка и достает из пакета вторую упаковку. Ханбин покорно вгрызается в пахнущий клубникой фруктовый лед и, проглотив растаявшее мороженое, спрашивает: - А почему не правильно? Ты не любишь детей? Или машины? - Ненавижу все вышеперечисленное, - хмыкает дедушка. – Особенно тебя, маленький засранец. Вопреки своим словам, он тянется и ласково треплет Ханбина по спутанным волосам. Тот закрывает глаза от удовольствия, ладонь дедушки теплая и крепкая, а мороженое вкусное до невозможности. - Жить надо не так, как тебе говорят другие, а так, как хочется, - внезапно серьезно говорит пожилой мужчина. – Люди будут говорить тебе что носить, на какую работу устраиваться, с кем следует связать свою жизнь, - на секунду его голос срывается, и почему-то Ханбину кажется, что дедушка вспоминает о чем-то важном и очень болезненном, – но ты их не слушай. – Он задумчиво смотрит в светло-голубое небо, покрытое белоснежными пышными облаками. – Делай то, что тебе хочется, но, конечно, в пределах разумного. Я за свободу мышления, но насиловать детей, заниматься сексом с козами и так далее – это уже клиника. - Ты учишь меня разным плохим вещам, - говорит Ханбин и, облизав липкие от мороженого пальцы, бросает обертку в мусорное ведро. – Ты неправильный дедушка. - Но зато я самый классный дедушка, ведь так? – ухмыляется мужчина, и мальчик кивает, потому что он на самом деле классный. Он сквернословит, делает все, что захочется, и порой доводит окружающих до белого каления. Но зато он по-настоящему добрый, искренний и честный человек, всегда готовый выслушать Ханбина и дать ему совет и немного дружеской поддержки. Родители говорят, что его детские проблемы глупые и надуманные. Дедушка помогает ему с выбором пенала на следующий учебный год и разрабатывает целую стратегию, как отомстить Хёнджуну из соседнего класса, который в прошлом месяце налил Ханбину клей в ботинки. - Самый классный, - кивает мальчик и, подумав, добавляет одно из его многочисленных выражений: – Непредсказуемый засранец. Дедушка радостно гогочет и ловким движением руки отправляет смятый фантик в мусорный бак. Мимо них проходит симпатичная темноволосая девушка в короткой джинсовой юбке и, прежде чем Ханбин успевает опомниться, пожилой мужчина берет и тыкает ее пальцами в бока. Девушка подпрыгивает и громко взвизгивает, а дедушка моментально навешивает на лицо абсолютно невинное и невозмутимое выражение. Брюнетка оборачивается и смотрит на него с нескрываемым возмущением, на что тот пожимает плечами и шепотом говорит: - Это дурацкая шуточка моего внука. Простите маленького дурака! Девушка переводит взгляд на Ханбина, и выражение ее глаз моментально меняется. Он вообще вызывает умиление практически у всех представительниц женского пола: худенький, хорошенький мальчик, выглядящий намного младше своих одиннадцати. - Какой проказник! – сладко щебечет девушка и склоняется над Ханбином. – Ты сделал так, потому что тебе понравилась красивая нуна? Нуна красивая, да? Мама учила Ханбина, что со взрослыми нужно разговаривать почтительно и вежливо. Он открывает рот и радостно заявляет, невинно глядя на девушку: - Это потому что я засранец. Брюнетка округляет глаза и таращится на него как испуганная сова, а дедушка начинает громко смеяться, вытирая выступившие слезы. Ханбин смотрит на его веселое открытое лицо и думает, что дедушка определенно засранец. Но точно не говнюк, в этом он уверен наверняка. ******** В приемной адвоката пахнет дорогим парфюмом и травяными успокоительными каплями, видимо, предназначенными для особо нервных клиентов адвоката Кана. Ханбин вытягивает ноги и устало прикрывает глаза: голова гудит от выпитого алкоголя, а нутро сжимается от противного чувства неверия и тоски. Когда поздно ночью в доме раздается звонок, и безукоризненно вежливый мужской голос сообщает сонному Ханбину, что деда больше нет в живых, тот думает, что это очередная выдумка старика. Деду уже восемьдесят один, но он остается все тем же, и Ким, громко зевая, говорит собеседнику, что шутка устарела, потому что в прошлом месяце приятель деда уже звонил его родителям с сообщением о том, что господин Ким Хёну сменил пол и теперь зовется Хёной. Отец тогда едва не заработал инфаркт, мать долго ворчала, что дед окончательно съехал с катушек, а Ханбин смеялся в голос, потому что старик скинул ему по электронной почте фото, где его морщинистое лицо было прифотошопленно к телу популярной южнокорейской дивы. Но когда незнакомец начинает монотонно говорить о причине смерти и спрашивать, когда родственники усопшего смогут приехать на похороны, Ханбин понимает, что тот не засланный казачок неугомонного старика. Дед умер. И Ханбин сидит в приемной его адвоката и до сих пор не может в это поверить. Он не верит в это тогда, когда садится в самолет возле зареванной младшей сестренки и слушает голос пилота по громкоговорителю. Вот уже пять лет из-за работы родителей они живут в Штатах, и у Ханбина екает сердце, когда он думает о том, как мало они общались вживую в последнее время. Дед прилетал к ним в Калифорнию зимой, Ханбин, или как его называли американские приятели, БиАй с сестрой навещали его зимой, конечно, старик освоил все возможные средства коммуникации и часами болтал с ними по скайпу, но Ханбин вспоминает их ежевечерние посиделки с мороженым в парке и чувствует острый укол в груди. На душе становится особенно гадко, и БиАй отворачивается к окну и машинально наблюдает за движением облаков вдоль линии горизонта. Ханбин не верит в это даже тогда, когда надевает черный костюм и едет в крематорий на траурную церемонию. В комнате царит гнетущая атмосфера, мать и сестра громко плачут, прижавшись друг к другу, и БиАй думает, что деду бы это не понравилось. Он ненавидел уныние и официоз, и БиАй готов поспорить на любую сумму, что старик бы предпочел устроить вместо торжественной церемонии джазовую вечеринку с улетными танцами и шампанским, но в последний раз пошел на поводу у своих любимых «унылых говнюков». С завещанием деда все оказывается вполне предсказуемо. Он отписывает все свое состояние близким родственникам, энную сумму – в фонд университета, в котором проработал большую часть жизни, несколько памятных вещей – старым друзьям. И когда адвокат объявляет, что у покойного было особое пожелание, которое он огласит только в присутствии Ханбина на следующее утро, тот практически не удивляется. Дед всегда любил сюрпризы и непредсказуемые поступки. И у БиАя сжимается сердце, когда он понимает, что эта его последняя проделка – жирная точка в долгой захватывающей жизни. После аудиенции у адвоката он сбежал из отеля и всю ночь беспробудно пил, воспользовавшись поддельными правами из Штатов. Соджу на вкус напоминает ослиную мочу, но Ханбину нужно что-то, чтобы приглушить это отвратительное чувство боли и отчаяния, которое буквально распирает его изнутри. Кажется, он знакомится с компанией каких-то студентов, с которыми несколько часов болтается по всему Сеулу, наливаясь дешевым пивом. Одной из студенток он долго плачется в плечо, размазывая по ее светлой кофточке сопли и слезы, а она гладит его по голове и что-то говорит про память и духов, которые живут за облаками. Потом они целуются, сидя прямо на асфальте, и в себя Ханбин приходит только утром, когда обнаруживает себя стоящим возле офиса адвоката в помятом костюме и с бутылкой минералки в руке. В кармане пиджака лежит подсунутая девушкой таблетка «Алказельцера» и дешевая карамелька, и БиАй думает, что хоть не помнит, как ее зовут, но ее образ будет жить в его сердце до конца жизни. Такое простое проявление человеческого тепла и сочувствия трогает его до слез, и он, пошатываясь, заходит в шикарно отделанную приемную господина Кана. - Присаживайтесь, - радушно говорит адвокат, и, если его удивляет непрезентабельный вид Ханбина, то он не подает вида. Он спокойно наблюдает за тем, как БиАй устраивается в кресле напротив, и, достав стопку бумаг, деловито говорит: - Ваш дедушка настаивал на кремации и в качестве одного из последних пунктов завещания просил о том, чтобы его прах развеяли в конкретном месте. Он написал о том, что, цитирую, - он поправляет очки на носу и выразительно читает: – «Я не хочу, чтобы мимо моей могилы шлялись всякие незнакомые люди, которые будут таращиться на нее, как на музейный экспонат». - Ханбин успевает заметить, как губы господина Кана трогает едва заметная улыбка, и тот качает головой. - Несмотря на годы, Ким Хёну оставался все тем же… Он поднимает глаза на БиАя и, помедлив, добавляет: - Как я уже сказал, господин Ким очень хотел, чтобы его прах был развеян в конкретном месте. И чтобы человеком, который это сделает, были именно вы. Он написал, что вы единственный, кому он может доверить настолько важное дело. – К горлу подкатывает горький комок, и Ханбин невольно морщится, ощущая, как грудь сдавливает знакомое болезненное чувство. Перед глазами возникает дед, веселый, полный энергии и безудержного желания жить, который флиртовал с его приятельницами из Калифорнии и без всякого опасения встал на серф-доску в семьдесят лет. Ким Хёну лихо покорял самые высокие и бурные волны и заслужил среди местной тусовки прозвище «Посейдон». Ханбин вспоминает его теплую улыбку и заразительный смех, и сжимает губы, борясь с безумным желанием схватить со стола господина Кана тяжелый пресс-папье и шваркнуть им со всей дури в стену. - Он оставил вам письмо, - продолжает мужчина и вытаскивает из стопки бумаг простой белый конверт. – Я не читал его из соображений конфиденциальности, так что можете ознакомиться. Он протягивает конверт Ханбину. Тот молча смотрит на него и невольно улыбается: в верхнем углу знакомым почерком написано: «Малолетнему придурку-янки. Что, счастлив, что получил долгожданное наследство?» Он достает письмо из конверта и некоторое время медлит. Сердце в груди колотится так быстро, что становится тяжело дышать, и БиАй делает глубокий вдох, кожей ощущая на себе сочувствующий взгляд господина Кана. Это последняя весточка от деда, прощальный привет, и почему-то у БиАя возникает странное чувство, будто после прочтения дедовского письма он умрет окончательно и бесповоротно. Он замечает в нижнем углу небольшую приписку и ощущает, как уголки губ вновь дергаются, расплываясь в улыбке. «Хватит бояться, я тебя уверяю, я не мазал эту бумаженцию лишаем или чесоточным порошком, хотя мог бы». Дед знает его слишком хорошо. Ханбин поспешно разворачивает аккуратно сложенный листок и устремляет взгляд на письмо, старательно отгоняя от себя мысль о том, что все еще не может говорить о старике в прошедшем времени. «Доброго времени суток, мой дорогой внучок! Если ты читаешь этот текст, то я наверняка уже существую в относительно нетвердом состоянии, и вместо того, чтобы отдыхать в моем прекрасном доме в пригороде Сеула, я нахожусь в железном горшке с дурацкой сентиментальной надписью. Я знаю, что это грустно, и я уверен, что ты грустишь больше, чем кто-либо еще. Наверняка ты славно напился, и это вполне нормально, но, ради бога, не увлекайся. И вообще, постарайся все-таки долго не убиваться, ты же знаешь, что я бы этого не хотел. Это прозвучит странно, но я попрошу тебя об одном маленьком одолжении. Если все идет, как я и рассчитывал, то адвокат Кан уже сказал тебе о главном. Я бы хотел, чтобы мой прах был развеян в определенном месте. Кстати, передай этому старому хрену, что в своем фиолетовом костюме он похож на тухлый баклажан. Я твердил ему об этом двадцать пять лет кряду, но он все равно продолжает покупать вещи именно этого оттенка, ты представляешь? Мне нужно, чтобы ты поехал в Пекин. Да-да, в Пекин, я знаю, что это не ближний свет, но я уверен, что ты ничуть не удивлен. Есть в этом городе одно особенное для меня место, на набережной реки Юндинхэ. Я не могу назвать тебе точный адрес, потому что не был в этом городе очень-очень давно, но среди многочисленных однотипных домиков есть одно крошечное здание ярко-красного цвета с вывеской «Чайная тетушки Ван». Перед ней растет большое сливовое дерево, и, если ты хорошенько присмотришься, то увидишь вырезанные на стволе инициалы. «Хёну и Кей» латиницей, ох, думаю, я тебя совсем запутал. Кей – это… Впрочем, не стоит об этом. Если будет суждено, то ты и сам об этом узнаешь. Я знаю, что ты единственный, кто не сочтет мою просьбу блажью. Это действительно важно для меня, и я счастлив, что, несмотря на все мои прегрешения и ошибки прошлого, у меня есть человек, которому я могу доверять и в котором я нисколько не сомневаюсь. Только не плачь, тебе же не пять лет, ладно? И знай, что я тебя люблю. Не позволяй никому тебя сломать. И живи так, как хочешь только ты. P.S. Я не знаю, что там наверху, но если в этом местечке есть океан, то я покорю местные волны в два счета. Твой старый засранец-дед». Перед носом Ханбина возникает стакан с водой. Он поднимает голову и встречается взглядом с господином Каном, который смотрит на него с нескрываемым сочувствием. БиАй ощущает, как к горлу подступает горький комок, и залпом выпивает ледяную жидкость. - Он написал, что мне нужно развеять его прах в Пекине, - хрипло говорит Ханбин. Господин Кан молча кивает и показывает на небольшую красную папку: - На ваше имя уже готов билет с открытой датой, и вы можете полететь в любой момент. Если вы переживаете насчет визы, то ваш дедушка позаботился и об этом. - Но… - начинает было БиАй, на что адвокат качает головой: - Не спрашивайте. Хёну-ши ухитрялся провернуть такие дела, что мне оставалось лишь сидеть и наблюдать. В комнате воцаряется молчание. Ханбин ощущает громкую вибрацию и достает телефон из кармана: двадцать три пропущенных вызова от матери, отца и сестры. - Я полечу завтра. - Его голос звучит сипло и низко, и БиАй сглатывает, пытаясь справиться с подступающей тошнотой. Чувство тоски отступает, остается лишь безумное желание как можно скорее выполнить последнее желание деда. Кан кивает и говорит: - Я попрошу секретаршу, чтобы она забронировала вам билет и номер в отеле на завтра. Кстати, - внезапно добавляет он, - в Пекине вас будет сопровождать человек, который поможет вам сориентироваться в городе. Это внук близкого друга господина Кима, который сейчас как раз проходит стажировку в столице Китая. Это также было пожеланием вашего дедушки, я связался с господином Кимом, и он и его родственник согласились вам помочь. - Господин Ким, который друг господина Кима, - хмыкает Ханбин. – Какая же все-таки редкая фамилия. - Моя помощница отдаст вам все документы и прах господина Хёну в специальном сосуде через пару часов. - Господин Кан заканчивает отдавать указания по коммутатору и поворачивается к Ханбину. – Может, у вас есть какие-то вопросы? Мать наверняка скажет, что это безумие. Отец добавит, что ехать в незнакомый город вот так вот, с бухты-барахты, не зная языка, ни в коем случае нельзя. Ведь БиАю нужно как можно скорее возвращаться в Штаты, чтобы готовиться к поступлению в американский колледж. Он должен стать известным адвокатом, чтобы родители могли им гордиться и не стеснялись говорить о профессии сына на различных мероприятиях. - В этом костюме вы похожи на тухлый баклажан, господин Кан, - говорит Ханбин и приглаживает спутанные волосы. Адвокат таращит глаза, затем его лицо проясняется, и он расплывается в искренней улыбке. - А я все равно буду их носить, - отвечает он куда-то в пустоту. – Потому что они отлично оттеняют цвет моего лица, ты понял? БиАй невольно смеется и думает, что сумасшествие деда заразно. И, черт возьми, это действительно здорово. ******* Аэропорт Шоуду напоминает гигантский муравейник. Повсюду толпы людей, крикливых, шумных, облаченных в яркую разноцветную одежду, и Ханбин невольно жмурится, оглушенный и ослепленный этой феерией образов и звуков. Он крепче прижимает к себе сумку с урной и оглядывается: по словам господина Кана, внук старинного приятеля деда ждет его с табличкой, на которой будет написано его имя. БиАй скользит взглядом по толпе: несколько тучных женщин в красных спортивных куртках, симпатичная рыжеволосая девушка с букетом цветов, статный мужчина в сером костюме, пожилая дама с маленькой собачкой и парень приблизительно его возраста в светлой футболке и рваных джинсах с помятым листком бумаги в руках. У него смуглая кожа, скуластое лицо, коротко стриженные взъерошенные черные волосы, а на майке изображено мрачное лицо Эминема, сжимающего в обеих руках по пистолету. Ханбин приглядывается: на табличке красуется кривоватая надпись «Хонбин». Он невольно хмыкает и идет к парню, который, завидев его, облегченно вздыхает и расплывается в улыбке. У него белые ровные зубы, чем-то похожие на кроличьи, думает БиАй и говорит: - Привет. Ты, наверное, внук господина Кима? - Привет, - хриплым голосом отвечает парень, продолжая улыбаться. – Ты, кстати, тоже внук господина Кима. Шутка откровенно дурацкая, но почему-то БиАю смешно. Наверное, потому что Ким Кто-то-там улыбается на редкость заразительно. - Меня зовут Чживон, но приятели называют меня «Бобби», - добавляет парень. - Добро пожаловать в Пекин, Хонбин! Он протягивает БиАю руку, тот покорно отвечает на рукопожатие и, помедлив, бормочет: - Только не «Хонбин», а «Ханбин». Через «а», не через «о». Бобби округляет глаза, затем разражается громким хрипловатым смехом. - Прости, приятель, - говорит он и хлопает Ханбина по плечу. – Связь была настолько отстойной, что мы с дедом подумали, что тот аджосси-адвокат пытается связаться с нами по патефону. - Он слегка толкает БиАя острым локтем в бок и кивает в сторону выхода. – Пошли, я там припарковал свою ласточку. От него пахнет одеколоном и свежей выпечкой. Ханбин украдкой косится на Чживона: его сложно назвать красавчиком с обложки глянцевого журнала, но есть в нем что-то такое, отчего этот парень кажется на редкость привлекательным. Какая-то живая мощная энергия, которая исходит от худого жилистого тела, и БиАй кожей чувствует эту силу . - Ты не подумай, что я бестактный придурок, - внезапно говорит Бобби и взглядом показывает на сумку с урной. – Я прекрасно понимаю, что тебе сейчас на редкость херово. Если бы мой дедушка… - он морщится и качает головой. – Черт, даже думать об этом не хочу. В общем, я понимаю, что мои шутки дурацкие, но это у меня такой способ моральной поддержки. Я вообще, если честно, совсем не умею утешать, вот и начинаю нести всякую околесицу. - Он ерошит волосы на макушке и смущенно улыбается. – Так что, если тебя это задело, прости. Я прекрасно понимаю, как много он для тебя значил. За последние дни Ханбин выслушал немало утешительных речей. Кто-то говорил искренне и от души, кто-то – лишь потому, что так было положено по правилам приличия. У Чживона классная футболка и заразительная улыбка, а еще после его слов БиАй впервые за долгое время почувствовал, что его кто-то понимает. Бобби говорит без обиняков и излишнего пафоса, но настолько правильно, что это берет за живое. Он весь какой-то несуразный и суетливый, но Ханбину он нравится. Даже несмотря на то, что он знает Бобби без малого пятнадцать минут. - Шутки у тебя дурацкие, - подает голос БиАй. – Но мне смешно. – Чживон улыбается еще шире, и взгляд Ханбина невольно цепляется за тоненькие лучики-морщинки в уголках его глаз. – И, кстати, друзья зовут меня БиАем. Из-за работы отца я уже несколько лет живу в Штатах, и для местных ребят имя «Ханбин» слишком сложное для восприятия. - Черт возьми, да мы с тобой как братья из индийских фильмов, - присвистывает Бобби и нажимает на кнопку брелока сигнализации. Ласточкой Чживона оказывается побитая старая «Митсубиси», которая по возрасту явно недалеко ушла от своего законного владельца. – Я тоже три года прожил в Калифорнии. У меня папа хирург, и ему предложили поработать по контракту в крупной американской клинике. Он распахивает перед Ханбином дверь и шутливо кланяется: - Прошу! - Это, скорее, не «ласточка», а престарелая сова, - подает голос БиАй. - Да пошел ты, - беззлобно отзывается Бобби. – Ты знаешь, как она летает? Когда заводится, конечно. Он закрывает дверь и устраивается на сидении водителя. Воцаряется тишина, прерываемая лишь доносящимися с улицы гудками машин и громкими голосами. Ханбин осторожно устраивает сумку на коленях и, помедлив, говорит: - Мне нужно на набережную реки Юндинхэ. Там должен быть маленький чайный домик и большое сливовое дерево. - Ага, - глубокомысленно изрекает Чживон. – Учитывая размеры Пекина и количество расположенных здесь деревьев и чайных домиков, мы найдем это место в два счета. Твой дедушка был просто мастером по топографическому ориентированию. - Мой дед был непредсказуемым засранцем. - Бобби приоткрывает окно, и в нос Ханбину ударяет резкий запах морепродуктов и острого соуса. Чживон громко смеется и внезапно серьезно говорит: - Не беда. Я живу в Пекине всего год, но думаю, мы с тобой сможем сориентироваться. А если не сможем, то нас заберет полиция в участок за бомжевание по городу, и тогда мы попросим их, чтобы они помогли нам найти это заповедное местечко. - А тебе не приходило в голову, что можно просто попробовать забить ориентиры в гугле? – подает голос Ханбин и ойкает, когда в спину упирается что-то твердое. Он вытаскивает из-за поясницы смятую бутылку из-под какой-то китайской газировки, а Бобби вставляет ключ в зажигание и заводит мотор: - Ты занудливый говнюк, Ханбин, - говорит он и легко толкает БиАя коленом в бедро. – Разве ты не хочешь просто отпустить тормоза и двинуться навстречу приключениям? Исследовать загадочный огромный город и, в конце концов, съесть отличной местной лапши, которая станет для тебя настоящим деликатесом после отстойной самолетной еды? В животе громко урчит, и внезапно Ханбин понимает, что последний раз он ел пару дней назад, когда прилетел в Сеул из Лос-Анджелеса. Голода не было, но сейчас он мучает со страшной силой, и БиАй громко сглатывает, на что Бобби понимающе хмыкает. - Я сейчас отвезу нас в одно местечко, где подают лучшую лапшу с креветками в мире, - заявляет он и ловко трогает машину с места. – Заодно там подключимся к вай-фаю и обсудим дальнейший план действий. «Митсубиси», дребезжа всеми шестеренками, медленно входит в поворот, и Ханбин откидывается на заднее сидение, наблюдая за проплывающими мимо зданиями и проезжающими яркими машинами. Неожиданно он ощущает легкий толчок в бок и разворачивается к Чживону, который быстро перестраивается в левый ряд. - Добро пожаловать в Пекин, БиАй, - говорит он и внезапно резко тормозит, так что Ханбин едва не врезается головой в переднюю панель. – Город с долбанутыми водителями и пробками, в которых можно состариться. Из открытого окна доносятся оглушительные гудки и громкая ругань на китайском. БиАй трясет головой и, подняв глаза, встречается взглядом с пожилым мужчиной на небольшом мотороллере. На водителе красуется большая сомбреро и ярко-красный шарфик с люрексом, и Ханбин думает, что дед наверняка чувствовал себя здесь, как дома. «Добро пожаловать в Пекин, маленький засранец, - звучит в его голове знакомый до боли голос. – Тебе здесь не будет скучно, это я гарантирую». Чживон что-то громко кричит на путунхуа и показывает водителю автобуса справа малоприличный жест. В машине пахнет сладостями, а с улицы доносится отвратительный запах вяленой рыбы. У Ханбина отголоски похмелья в голове, чужой прах в руках и мигрень от орущих за окном китайцев. И впервые за долгое время он чувствует себя по-настоящему хорошо. ******** Местом с «самой лучшей лапшой» оказывается крошечная забегаловка с обшарпанными стульями и колченогими пластиковыми столиками, до отказа забитая народом. Ханбин осторожно устраивается на неудобном сидении и оглядывается: стены густо завешаны плакатами с местными знаменитостями, в помещении сидит целая толпа народа, громко галдящая на китайском и с аппетитом поедающая дымящуюся лапшу из больших глиняных мисок. Клиентов обслуживают всего два официанта, один коренастый прыщавый парень лет двадцати пяти и второй, худой и долговязый, смахивающий на ученика старшей школы. Ханбин наблюдает за ним, носящимся туда-сюда с тяжеленным подносом, и невольно испытывает легкое чувство жалости: парнишка кажется слишком мелким и неопытным для такой каторжной работы. Он машинально берет в руки меню, большую ламинированную папку: Ханбин ни черта не понимает в иероглифах, разве что, знает какие-то простейшие символы вроде «радость» и «любовь», но зато каждое блюдо показано на фотографии. БиАй косится на Чживона, который поднимает голову от меню и жизнерадостно заявляет: - Сейчас поедим и отправимся на поиски. Насчет вайфая я не знаю, сильно сомневаюсь, что он здесь вообще ловит. Или что здесь кто-то вообще знает, что такое «вайфай». Но мы можем потом поехать ко мне в общежитие, у меня у соседа отличный быстрый интернет, мы подключимся и поищем то место, про которое говорил твой дед. - На кого ты учишься? – спрашивает Ханбин. Чживон тем временем подзывает к себе официанта и на беглом китайском что-то ему объясняет, тыкая пальцем в меню. Тот покорно кивает и идет на кухню, бросив на БиАя внимательный взгляд. За соседний столик садится компания из молодых парней их возраста, одетых в спортивные штаны и совершенно отвратительные ярко-красные пиджаки, и начинают громко переговариваться и противно гоготать, как довольные гиены. У Ханбина стучит в висках, и он отворачивается, силясь справиться с подступающим раздражением. - Мне почему-то кажется, что этот парень не местный, - говорит Чживон и кивает в сторону официанта. – У него достаточно сильный акцент, да и держится он не как пекинец. А я учусь в Пекинском университете на факультете музыки и актерского мастерства. Родители, конечно, мечтали, чтобы я стал экономистом или врачом, но я с самого детства твердо знал, что буду только музыкантом. Знаешь, я на досуге часто выступаю в местных клубах, на китайском, конечно, нормально зачитывать не выходит, но здесь достаточно большая корейская диаспора, плюс, на английском у меня получается лучше, чем на мандарине. Я хочу стать хип-хоп исполнителем. - Бобби вновь широко улыбается. - Ну, знаешь, как Эминем, Доктор Дре или, на худой конец, Табло из Epik High. БиАй понимает. Потому что сам ворует у отца ключи от его «Понтиака», чтобы часами пропадать в прокуренных клубах Лос-Анджелеса, и соревноваться в мастерстве фристайла во время воскресных рэп-баттлов. Поначалу получалось плохо, не хватало знания языка, в первый раз, когда Ханбин осмелился выйти на сцену, его подняли на смех. В местной тусовке не особо принимали чужаков, а тощий азиат, который с безумным акцентом пытался что-то пробубнить в фонящий микрофон, вызвал у местных профи и публики бурный припадок смеха. Не сдаться тогда помог дед. Долго слушал сбивчивый рассказ Ханбина по телефону, и, когда тот в сердцах заявил, что больше ни за что не хочет заниматься хип-хопом, сказал, что если БиАй откажется от своей мечты из-за одной-единственной неудачи, то он самолично прилетит в Калифорнию и проверит, на месте ли его яйца и чувство собственного достоинства. - Неудачи для того и нужны, чтобы понять, насколько драгоценен успех. - Звучит в голове БиАя его хрипловатый голос. – А провалы помогают понять свои слабости и направить все усилия на их устранение. Ты херово говоришь по-английски, Ханбин, ты зажатый и неуверенный на сцене, плюс, ты сраный хилый кореец, который пошел в афроамериканское гетто и всерьез понадеялся, что сможет там кого-то уделать. Знаешь, что тебе нужно? Купить пару учебников по грамматике, попросить одноклассников научить тебя слэнгу и ходить в этот клуб до тех пор, пока вместо свиста ты не услышишь на сцене аплодисменты. Ты меня понял? Ханбин понял. И поначалу идеи деда казались безумными и странными, но в глубине души он осознавал, что старик прав. И для того, чтобы чего-то достичь, надо бороться. Грамматику он подтянул довольно быстро. Со слэнгом ему помог его приятель Стив, который был местной звездой баскетбола и испытывал к Ханбину что-то вроде расположения. Причина на деле была проста: Стив оказался настоящим задротом азиатских компьютерных игрушек, и БиАй провел множество часов, объясняя непонятливому янки, как можно быстрее пройти самый сложный уровень в его любимом квесте. В клубе к нему относились как к местному дурачку. Потом начали приглядываться, а несколько месяцев спустя он услышал в свой адрес робкие одобрительные возгласы и хлопки. И наконец, настал тот день, когда «юродивый» БиАй в жарком фристайле уделал крутого Лил Бонго, который вместо того, чтобы расстроиться, стиснул его в объятиях и восторженно заорал, что азиат, черт его дери, крут, и он гордится им как собственным внуком. Дед, который в тот момент был на его выступлении, закричал на хорошем английском, чтобы мелкий сучонок не смел примазываться к чужим мотивационным достижениям. Ханбин смеялся до слез, слушал жаркие овации в свой адрес и отчетливо понимал: вот оно. Вот ради чего он был рожден. - Я тоже хотел бы стать хип-хоп исполнителем, - медленно говорит он, возвращаясь из пучины воспоминаний в душную пекинскую забегаловку. – Дед был единственным, кто меня поддерживал. Родители и слышать ничего не хотят о музыкальном образовании, они считают, что все рэперы – обдолбанные бомжи, забитые татуировками до самых бровей. Я пытался их переубедить, но они зациклились на том, чтобы я стал крутым и успешным адвокатом, хотя меня блевать тянет от всех этих конституций и кодексов. - Он косится на стоящую на столе сумку с урной и тихо добавляет: – Я надеялся, что с его помощью и поддержкой я смогу чего-то добиться и как-то на них повлиять, но теперь… - Невысказанные слова повисают в воздухе, и Ханбин замолкает, силясь справиться с горьким комком в горле. Подошедший официант ставит перед ними две большие тарелки с дымящейся лапшой и по банке кока-колы, Чживон благодарит его на китайском, затем берет банку и тихо, но решительно бормочет: - Ты ни в коем случае не должен отказываться от своей мечты. Уважение родителей – да, это все важно, но жизнь-то проживаешь ты, а не твои мать и отец. Это будут твои ошибки, твои взлеты и падения, твой выбор, и они не имеют никакого права навязывать тебе иную судьбу. Лучше в мире будет один классный рэпер, чем еще один посредственный, ненавидящий свою работу адвокат. - Он вновь широко улыбается и подмигивает БиАю. – Ты меня заинтриговал. Не хочешь провести баттл и узнать, кто из нас круче? Ханбин поражается, как этот человек может с одинаковой легкостью отпускать малоприличные шутки на грани и говорить серьезные осмысленные вещи, достойные выпускника какого-нибудь «Брауна» или «Гарварда». Но удивительно, что бы он ни сказал, Бобби действует на него как сильное обезболивающее. Это парадокс, но он всегда будто бы четко знает, что и как нужно сказать, чтобы Ханбин почувствовал себя лучше. БиАй машинально отпивает кока-колу и открывает рот, чтобы ответить, когда внезапно сбоку раздается испуганный вскрик, звук падающего тела и громкий звон. Они с Чживоном оборачиваются и видят сжавшегося парнишку-официанта, который сидит на коленях возле столика этих ублюдков и растерянно смотрит на валяющуюся на полу разбитую посуду. Парни в красных пиджаках заливисто смеются, а один из них, который сидит напротив официанта, мордастый бритоголовый китаец с маленькими, похожими на изюминки глазами, поднимает вверх ногу в вычурном лаковом ботинке и издевательски трясет ею перед лицом побледневшего парнишки. Из-за стойки появляется невысокий коренастый мужчина в белом фартуке и стремительно подбегает к сидящему на полу парню. Он окидывает взглядом груду осколков и разражается гневными возгласами. Официант пытается вставить хоть слово в поток его брани, но мужчина продолжает кричать, а мордастый парень демонстрирует небольшое пятнышко на своем пиджаке и что-то вальяжно тянет. - Вот мудила, - говорит Бобби и кивает в сторону нагло улыбающегося китайца, - он ведь и толкнул этого паренька, а теперь притворяется, будто тот споткнулся и испачкал всю их уродскую компанию. И теперь хозяин кафе собирается уволить парня за то, что тот разбил кучу посуды и потревожил покой этих бандюганов. - Чживон цокает языком и разворачивается к кричащему мужчине. – Надо бы попробовать сказать, что парень не виноват. - Эй, простите! – кричит Ханбин на английском, повинуясь какому-то внезапному порыву. Хозяин забегаловки осекается на полуслове и переводит на БиАя растерянный взгляд, а он кивает Чживону и просит: - Скажи ему, что это я нечаянно толкнул этого парня. Задумался, пихнул локтем, что это моя вина и я заплачу за все эти разбитые тарелки и еду. И что эти ребятки, - последнее слово он произносит с нескрываемым презрением и демонстративно кивает в сторону мордастого, – видимо, глазели куда-то не туда, поэтому и подумали, что это его косяк. Бобби смотрит на него не мигая, затем его лицо просветляется, и он поворачивается к хозяину кафе. Ханбин достает из кармана сто долларов и вручает купюру растерянному мужчине. Перед отлетом в Корею господин Кан дал ему конверт с деньгами от деда, который, как он выразился, тот оставил на «мелкие непредвиденные расходы». «Купи себе красивую китайскую шлюху или мороженое» - гласило лаконичное послание от самого старика, и БиАй думает, что это, конечно, не пекинская шалава, но дед бы одобрил его поступок. Мордатый парень багровеет и смотрит на него тяжелым, полным ненависти взглядом, хозяин забегаловки расплывается в подобострастной улыбке и начинает кланяться, бормоча себе под нос что-то благодарное, а парнишка подходит к ним и внезапно тихо говорит на чистом корейском: - Спасибо вам огромное, что вступились за меня. Честное слово, это было… - он замолкает, силясь подобрать слова, а Бобби восторженно округляет глаза и восклицает, глядя на паренька так, будто он какая-нибудь фея из заповедного леса: - Вау, да ты же кореец! Кореец, кореец, да? – Должно быть, немой вопрос официанта отражается на его лице, поэтому Чживон смущенно улыбается и бормочет: - Я так задолбался везде слушать этот сраный китайский, что каждый человек, который говорит на родном языке, вызывает у меня просто припадок счастья. - Я отдам вам эти деньги, - тихо продолжает парень и одергивает рукава рубашки. Ханбин смотрит на его лицо с покрасневшими щеками и внезапно ощущает какое-то непонятное чувство, вроде того, которое всегда просыпается в душе, когда он общается со своей младшей сестренкой. Этот мелкий парнишка чем-то на нее похож, такой же несуразный и неловкий. - Эй, парень, - говорит БиАй и слегка пихает его в плечо. – Эти деньги были даны мне, чтобы безрассудно тратить их в Пекине. Ты, конечно, можешь попытаться отдать мне эти сто баксов, но, учитывая размер твоей зарплаты, я не хочу, чтобы ты рассчитывался со мной до пенсии. - Меня зовут Чану, - невпопад говорит собеседник. – И у меня… - У этого мордатого мудака такая злая рожа, - довольно хмыкает Чживон. – Кажется, он понимает по-корейски. Ну что, обломалось тебе, свиное рыло? – громко произносит он, невозмутимо косясь на хмурого китайца. – Честное слово, ради такого зрелища стоит заплатить даже тысячу долларов! - Спасибо вам, - Чану робко улыбается и кивает в сторону кухни. – Хотите, я сварю вам кофе? Я варю очень вкусный кофе, мой папа от него просто в восторге! Ханбин терпеть не может кофе, но глаза Чану светятся таким желанием сделать что-то хорошее, что он невольно кивает в ответ. Он ощущает легкое прикосновение к руке и, повернувшись, встречается взглядом с Чживоном. - Ты как будто хороший парень из классического голливудского фильма, - говорит он и корчит смешную рожицу. – Это было здорово. У Ханбина возникает ощущение, будто кто-то окатил его ушатом горячей воды. Бобби смотрит на него в упор, его глаза черные и глубокие, и в них мелькает нечто такое, отчего БиАй неосознанно придвигается ближе и практически касается коленом костлявого колена Чживона. Внезапно сбоку раздается грохот и резкий мужской голос. БиАй оборачивается и видит возле столика бандитов в алых пиджаках высокого бритоголового мужчину, который смотрит на них расширившимися глазами и что-то кричит на китайском, толкая в бок мордатого парня. - Что он такое говорит? – настороженно спрашивает он Чживона, который оторопело вслушивается в речь незнакомца. Он переводит взгляд на БиАя и растерянно отвечает: - Если я не ошибаюсь, что он что-то орет про то, что мы представители корейской мафии и что мы должны срочно отдать ему товар. Что за бред? Ханбин-а, ты что, на досуге промышляешь продажей наркоты? - Это ведь вы люди Чона? – с сильным акцентом рычит на корейском бритоголовый и делает шаг вперед, шаря по карманам. – Я узнал вас, ублюдки! Живо отдавайте мне товар, а не то я прострелю вам головы! - Какого хрена, я понятия не имею, о чем вы, я прилетел сюда, чтобы развеять здесь прах своего покойного деда! – кричит в ответ Ханбин и хватает сумку с урной, к которой тянет руки один из бандитов. Мордастый что-то отрывисто кричит на китайском и вытаскивает из кармана тускло поблескивающий в свете люстры пистолет, БиАй ощущает, как горло сжимается от подступающей паники, и кричит, выставляя свободную от сумки руку вперед: - Да погодите вы! Я не имею никакого отношения к… Пуля пролетает буквально в паре сантиметров от него и попадает в висящий на стене плакат со смазливыми мальчиками в яркой одежде. Сидящие за столиками люди кричат и в панике соскакивают со своих мест, а Чживон подскакивает к замеревшему в прострации БиАю и, схватив его за руку, бросается в сторону кухни. - Они приняли нас за кого-то другого! – Ханбин спотыкается об осколки посуды и едва не падает на пол. Бобби упорно тащит его за собой и, с силой дернув в сторону бамбуковую занавеску, вбегает в узкий коридор. – Надо попытаться им объяснить, что… - Эти дебилы ни черта не хотят слушать, ты что, не понимаешь? – позади раздается громкий топот, и Бобби заворачивает за угол и вбегает в небольшую кухоньку. – Они пристрелят нас прежде, чем ты попытаешься сказать хоть слово, мать твою! - Вас пытаются убить? – раздается сбоку испуганный голос. БиАй резко оборачивается и видит за своей спиной побледневшего Чану, который прижимает к себе большую упаковку арабики. Из коридора слышится грохот, испуганный вскрик и невнятная брань, и Бобби хватает замеревшего парнишку за плечо: - Эти придурки приняли нас за каких-то наркодилеров и теперь гоняются за нами, хотя мы вообще не понимаем, что происходит! Я тут учусь первый год, а Ханбин и вовсе приехал несколько часов назад, чтобы выполнить последнюю волю своего деда. Скажи, здесь есть запасной выход? Или какой-нибудь ход, чтобы мы могли от них улизнуть? Чану смотрит на него расширившимися глазами не мигая, и Ханбин обреченно думает, что сейчас парнишка заорет во всю глотку, и тогда бандиты примчатся сюда со всех ног и превратят их в некое подобие швейцарского сыра. Но тот бросается к небольшому шкафчику и, быстро распахнув дверцы, вытаскивает оттуда две форменные куртки и кепки. - Надевайте скорее, - шепотом говорит он и кивает в сторону небольшой двери. – Там запасной выход. Проберетесь на улицу и затеряетесь в толпе. - Спасибо тебе, - тихо благодарит БиАй и поспешно напяливает на себя кепку, пахнущую какими-то специями. – Что мы можем… В этот момент Чану берет в руки увесистый половник и со всей дури бьет себя им по лбу. Бобби испуганно ойкает и бросается к нему, а парнишка оседает на грязноватый пол и с невозмутимым видом говорит: - Я в порядке. У меня крепкая черепушка, а для этих мудаков нужно какое-то доказательство того, что я попытался вас остановить, а вы огрели меня по лбу, после чего я отрубился. - Он кивает в сторону двери. – Бегите, а я подожду немного и заору. - Парень, ты ебанутый, - восхищенно бормочет Чживон, и из его уст подобные слова звучат как самый цветистый и изысканный комплимент. Они выбегают в узкий, пахнущий чем-то затхлым коридорчик. Здесь темно и практически ничего не видно, Ханбин цепляется за влажную от выступившего пота ладонь Бобби и свободной рукой пытается натянуть куртку. На плече болтается сумка с урной, и БиАй машинально думает о том, что деду явно понравилось бы такое идиотское и совершенно ненормальное приключение. Чживон светит впереди экраном мобильного телефона и едва не роняет его на грязный пол, когда позади раздается громкий звук удара и оглушительный вопль Чану. - Он орет «Зачем вы бежите в холодильник, нет, не бейте», - переводит Бобби и начинает хихикать. – Черт меня дери, этот сумасшедший собирается загнать этих ублюдков в морозильную камеру! Он просто чокнутый! - Как думаешь, с ним все хорошо? – свет от экрана телефона Чживона падает на стену, и тот осторожно дергает дверную ручку. Хлипкая пластиковая дверь поддается, и они буквально вываливаются на оживленную улицу, едва не сшибив с ног проходящую мимо старушку с большой сумкой на колесиках. Та что-то возмущенно бормочет себе под нос и грозит им морщинистым кулаком, Бобби, извиняясь, кланяется и уверенно отвечает: - Этот парень ебанутый на всю голову. А с такими всегда все в итоге оказывается хорошо. – Он надвигает на лоб кепку и громко выдыхает: – И потом, мне интуиция подсказывает, что мы с ним еще встретимся. А она меня никогда не обманывает, понимаешь? - Ты чокнутый, - отзывается БиАй и встряхивает головой, силясь унять дрожь в коленях. Сумка спокойно покачивается на плече, мимо стремительно движется толпа громко галдящих людей, и постепенно напряжение уходит, уступая место чувству облегчения. - Черт тебя дери, Ханбин, нам надо как можно скорее найти то самое место, про которое говорил твой дед, - заявляет Бобби и одергивает куртку. – Нам как можно скорее надо найти какое-нибудь кафе с вайфаем. И сделать это до тех пор, когда из-за угла вылезут головорезы триады, которым ты и твои родственнички задолжали крупную партию чего-то нелегального. - Мой отец – программист, а мама – инженер, - машинально отзывается БиАй. Мимо проходит неестественно худая девушка с огромными глазами, нереально большими губами и острым, ненормально тонким и больше смахивающим на острие оружия подбородком. Волосы странной дамы ярко-красного, похожего на кетчуп оттенка, а скелетообразную фигурку туго обтягивает красный латексный комбинезон. - Китайская пластическая хирургия – это страшная вещь, - философски изрекает Чживон, провожая девушку взглядом. – Ты бы стал с такой встречаться? - Да, своим подбородком она могла бы открывать мне бутылки с пивом и банки с консервами, - парирует Ханбин, на что Бобби громко смеется. - А вот и подходящее место, - внезапно восклицает он и тянет БиАя к переливающейся лампочками неоновой двери. – Уверен на сто процентов, что в игровом зале будет вайфай . Ханбина не покидает предчувствие того, что это все начало одного большого и запутанного пиздеца, и что дальше будет только сложнее и опаснее. Но он покорно идет за Бобби, ощущая, как нутро наполняется жарким предвкушением. Сумка покачивается у него на плече, и Ханбину чудится, что дед радостно смеется откуда-то из небесной бесконечности. ******* В игровом зале стоит шум и гам, разгоряченные подростки облепляют автоматы, как мухи банку с вареньем, оглушительно орет кислотная музыка, а между рядами с переливающимися яркими цветами машинами снуют обряженные в костюмы популярных персонажей комиксов несчастные люди. В помещении царит жуткая жара, тело моментально покрывается потом, и БиАй плюхается на стул перед обшарпанной барной стойкой, на которой нарисована полуголая героиня какого-то аниме-сериала. Бобби узнает у бармена пароль от вайфая и, порывшись в карманах, растерянно говорит: - Вот, черт, а телефон-то я забыл… - Как ты ходишь по этому городу без мобильного? – спрашивает Ханбин и, нашарив в заднем кармане свой «Самсунг», вытаскивает его и обомлевает: телефон разряжен в ноль. - Заебись, - тянет Чживон и нервно смеется. – У меня есть ощущение, что ты по дороге от таможенников ухитрился сшибить с ног какую-нибудь паранормальную китайскую бабулю, и теперь она прокляла тебя до седьмого колена. И меня заодно, как сопричастного. Бармен ставит перед ними две холодные стеклянные бутылки кока-колы и ловким движением открывалки освобождает их от крышек. БиАй жадно глотает ледяную жидкость, а Бобби стаскивает с головы бейсболку и, опрокинув в себя остатки газировки, говорит: - Значит, надо купить телефон и сим-карту. Или попробовать поехать ко мне в общежитие, чтобы там воспользоваться моим ноутбуком. Заодно я познакомлю тебя со своим соседом по комнате. Его зовут Мино, и он повернут на утках. К барной стойке подходит гигантский ряженый Пикачу и, сев на соседний с Ханбином стул, стаскивает с себя голову костюма. Под ним оказывается раскрасневшийся, взъерошенный парень приблизительно их возраста, который что-то говорит бармену, а затем внезапно заявляет на чистом корейском языке: - Блядь, как же я ненавижу этот сраный костюм и этого уебанского Пикачу! Ханбин думает, что, кажется, половина населения Пекина говорит на корейском. Бобби широко раскрывает рот и радостно заявляет, хлопая «Пикачу» по плечу: - Мне всегда нравился Псидак. - Псидаком я одеваюсь по средам, - меланхолично отзывается парень и, потянувшись, дает Чживону «пять». Он забирает у бармена бутылку «Ичибан Кирина» и протягивает БиАю руку: - Донхёк. - Ханбин, - парень кивает Чживону, и тот, представившись и пожав ему руку, спрашивает: - Старик, у вас тут случайно нет компьютера с доступом к Сети? Нам срочно нужно найти здесь одно местечко. - Бордель? – меланхолично интересуется Донхёк и с наслаждением отпивает пиво из своей бутылки. – Тут их дохера. Очень многие корейцы едут сюда, чтобы трахнуться с местными шалавами. - Нет, нам нужно найти сливовое дерево на набережной, чтобы развеять прах его покойного дедушки, - отвечает Бобби и весьма невежливо тыкает пальцем в сумку Ханбина. Донхёк переводит на нее взгляд и изумленно спрашивает: - Там что, его прах? БиАй кивает. Парень качает головой и кладет голову ему на плечо: - Мне жаль, чувак. Так что вы конкретно хотите найти? Он хватает за руку проходящую мимо официантку и говорит ей на корейском: - Хаи, принеси мне, пожалуйста, мой ноутбук, тут ребятам надо кое с чем помочь. - Если ты хочешь послать их в бордель, то лучше не надо, в местных клубах снять девчонку проще, - отзывается девушка, на что Донхёк вздыхает и качает головой: - Нет, им тут дедушкин прах надо развеять. - Оу, - округляет глаза Хаи и виновато смотрит на Ханбина. – Мне очень жаль. Я всегда встреваю с шуточками в самый неподходящий момент. - Тут что, все говорят на корейском? – не выдерживает Бобби и трясет всклокоченной головой. – Серьезно, БиАй, ты просто магнит для ебанутых земляков! - Я не ебанутый, я просто устал от этой жизни, - отзывается Донхёк, а Хаи дает ему легкий подзатыльник и говорит: - Я пошла за ноутбуком в подсобку. Она исчезает за небольшой дверью и спустя несколько минут возвращается, держа в руках Acer, густо обклеенный персонажами комиксов. Донхёк ловко щелкает по клавишам, а Хаи садится на стул и, обмахиваясь меню, берет у бармена баночку «Фанты». - Итак, - говорит Донхёк и поднимает взгляд на Ханбина. – Какие у вас есть еще ориентиры, помимо того, что там есть сливовое дерево и что это набережная. - Почти никаких, - отзывается БиАй. Чживон кладет голову ему на плечо, обжигая кожу теплым дыханием, Ханбину жарко и душно, голова гудит от орущей музыки, криков китайцев и громкого писка автоматов, он не любитель тесных контактов, но почему-то близость Бобби не вызывает отвращения. От него пахнет чем-то горьким, соусом для лапши и пряным одеколоном, и БиАй вдыхает этот запах, ощущая, как нутро заполняется спокойствием и теплом. - Заебись, - хмыкает Донхёк. – Что, совсем никаких? - Там совсем рядом находится чайный домик тетушки Ван, - вспоминает Ханбин. – Дед писал о том, что он совсем старый и маленький, может, о нем что-то есть в местной Википедии? - Я попробую поискать по карте, - отвечает Донхёк и принимается быстро печатать. Хаи наклоняется и, положив руку на стойку, шепотом дает ему какие-то указания. Тот беззлобно огрызается в ответ, и Ханбин думает, что они оба похожи на давно женатую парочку. Проходит, кажется, порядка получаса. БиАй успевает задремать под жуткую какофонию звуков и просыпается, когда Бобби толкает его локтем в бок. Донхёк поднимает голову и растерянно констатирует: - Ничего. - Как это так? – таращит глаза Чживон. – Ты уверен, что правильно вбил название? - Иди ты в задницу, - отзывается тот и разворачивает к ним ноутбук. – В Пекине нет никакого чайного домика тетушки Ван. Есть лапшичная тетушки Ван, есть парикмахерская дядюшки Ван, есть чайный домик господина Ву, но того, о чем вы говорите, нет. Ты уверен, что твой дедушка говорил именно про Пекин? И что это именно чайный домик женщины по фамилии Ван? - Дед никогда не был маразматиком, - устало отзывается БиАй, вспоминая письмо и аккуратные строчки, написанные знакомым, каллиграфическим почерком. – И для него это явно какое-то особенное место, то, где случилось нечто важное для него. Он никогда не страдал особой сентиментальностью, а тут… Он замолкает, ощущая, как нутро наполняется липким чувством безнадежности. Бобби осторожно касается его плеча и ободряюще сжимает его. - Мы найдем его, - уверенно говорит он. - Хоть весь Пекин обойдем, но отыщем этот домик тетушки Ван! Я тебе обещаю, я костьми лягу, но добьюсь того, чтобы ты выполнил его последнюю волю. - Спасибо, - отвечает Ханбин и смотрит в его наполненные решимостью и участием глаза. Радужка у Чживона черная-черная, как и зрачки, из-за чего глаза кажутся бездонными, и почему-то у БиАя возникает ощущение, что окружающий мир начинает расплываться, зато образ Бобби проявляется с необычной четкостью. Темные глаза. Смуглая чистая кожа. Тонкий нос и красиво очерченные губы. Чживон не красавец в каноническом понимании этого слова, но в нем есть нечто такое, отчего дыхание Ханбина сбивается, и он ощущает, как кровь в венах становится раскаленной, будто лава. - Вам надо сходить к Лим-Лим, - раздается сбоку голос Хаи. Бобби разворачивается к ней, едва не задев губами щеку Ханбина и переспрашивает: - Лим-Лим? Это ваша подружка, которая переодевается в Слоупока? Донхёк переглядывается с Хаи и хмыкает: - Почти. Она работает в клубе неподалеку. Хаи права – Лим-Лим единственная, кто сможет нам что-то подсказать. У нее фотографическая память, и она знает Пекин как свои пять пальцев. Если кто-то и слышал про этот таинственный домик тетушки Ван, то это наверняка она. - И где находится этот клуб? – спрашивает Ханбин. Донхёк встает с табурета и, взяв со стойки голову от костюма, говорит: - Сами вы туда не пройдете. Мы с Хаи проводим вас и познакомим с Лим-Лим. Все равно пора уходить на перерыв, а то я скоро повешусь шастать здесь в этом костюме. Знаете, как в нем жарко? Это просто какой-то пиздец. - Ты просто никогда не надевал косплей-платье готик-лолиты, - вздыхает Хаи и что-то быстро говорит бармену. Тот корчит недовольную рожицу, но кивает, и девушка поворачивается к ним и показывает в сторону служебного входа: - Подождите нас минут десять, мы переоденемся, и потом двинемся. Ханбин кивает и, помедлив, говорит: - Спасибо. Хаи салютует ему и исчезает за дверью. Донхёк следует за ней, ворча и на ходу пытаясь расстегнуть молнию от костюма. Бобби провожает его взглядом и, покачав головой, бормочет: - Я почти год живу в Пекине и даже не подозревал, что здесь так много людей, владеющих корейским. Эй, вот, ты, - он хватает за локоть проходящего мимо худощавого парнишку со светло-сиреневыми волосами. – Ты не из Кореи? Парнишка смотрит на него круглыми глазами и что-то говорит на японском. - Sorry, dude, - извиняется Чживон и, вздохнув, поворачивается к Ханбину. – Значит, не все. БиАй невольно смеется и достает из кармана несколько купюр, чтобы расплатиться с барменом. Тот благодарно ему кивает и внезапно говорит на корейском с сильным акцентом: - Не бзди, все будет охуенно. Ханбин таращит глаза, а Чживон заливисто смеется и роняет форменную кепку на пол. - Я всегда знал, что наши с Хаи уроки корейского языка не пройдут для Дао зря, - радостно заявляет подошедший Донхёк и дает пять бармену. – Ну что, пойдем? «Алые ночи» открываются через полчаса. Пекин – город-сумасшествие. БиАй идет по ярко освещенной улице, вполуха слушая оживленный разговор Хаи и Донхёка, и разглядывает разноцветные вывески. Здесь намного суматошнее, чем в Лос-Анджелесе, и многолюднее, чем в Сеуле, Ханбин вдыхает ароматы уличной еды и чего-то пряного, цепляется взглядом за проходящую мимо девушку в длинном алом платье и роскошной накидке из цветов и думает, его родителям здесь явно бы не понравилось. В Пекине жизнь бурлит, переливается яркими красками и накрывает тебя с головой жаркой волной безумной кипучей энергии. Размеренное существование Ханбина летит к черту. Он крепко сжимает в своей ладони руку Чживона и думает, что это действительно круто. ******* - Твою мать, – говорит Чживон, оглядываясь. – Когда ты говорил, что твоя Лим-Лим работает в клубе, ты как-то забыл упомянуть, что это гей-клуб. Хотя название «Алые ночи» уже на многое намекает. Мимо Ханбина проходит бородатый мужчина в пышном красном платье и парике из лиловых кудрей. Он подмигивает ему, и БиАй испытывает огромное желание спрятаться за спину Бобби. - Это не гей-клуб, это просто клуб с трансвеститами, стриптизерами обоих полов и подпольным борделем, - индифферентно отзывается Донхёк. – Скажи «спасибо», что мы с Хаи сюда часто ходим, потому что вас, двух долбоебов, сюда не запустили бы. - А вы тут типа постоянные гости. - БиАй оглядывается. «Алые ночи» смахивает на типичный вертеп из экшн-фильмов. Танцпол, на котором беснуется диковинно одетая разношерстная толпа, сцена, украшенная какими-то здоровенными переливающимися штуковинами. На сцене ловко изгибаются в танце несколько симпатичных девушек, одетых только в крошечные золотистые купальники. БиАй приглядывается и замирает, увидев у одной из красоток выпирающий кадык. «Девушки» оказываются, как выразился бы дед, «с большим сюрпризом». Сбоку стоят столики, погруженные в интимный полумрак. Он поворачивает голову к Чживону и видит, как тот не мигая таращится на парочку целующихся девушек. - Я как будто порево в реальности смотрю, - выдыхает он и поспешно отводит взгляд. Ханбин замечает, как у него запунцовели щеки, и почему-то думает, что это очень мило. И внезапно становится интересно, какое именно порно ему нравится. У БиАя дома целая коллекция. Дед прислал семикилограммовую посылку в день его восемнадцатилетия, снабдив поздравительной запиской: «Внутри еще пара упаковок бальзамов против мозолей. Вживую оно намного лучше, я тебя уверяю». - Я не гей, - спокойно говорит Донхёк и кивает стоящему у служебного входа секьюрити. – И не извращенец. Мы с Лим-Лим познакомились через мою маму, они когда-то вместе учились в университете. - Насчет этого я бы поспорила, - хмыкает Хаи и толкает дверь. - Мелкая зараза, - беззлобно огрызается тот и пропускает ее вперед. Ханбин невольно хватается за руку Чживона и осторожно идет следом за ними. Они оказываются в узком коридоре, густо завешанном плакатами с эстрадными дивами вроде Лайзы Минелли и Барбары Стрейзанд. В узком пространстве не протолкнуться, и БиАй вжимается в стенку, прижимая к себе сумку и ошалело разглядывая снующих туда-сюда людей. - Эй, Липпи, - кричит Донхёк и радостно машет рукой симпатичной девушке в обтягивающем ярко-красном платье, которая стоит у большого зеркала и старательно красит губы алой помадой. Липпи отрывается от своего занятия и, повернувшись к нему, радостно восклицает с легким акцентом: - О, это же Дони-Дони! Как ты поживаешь, маленький корейский говнюк? И малышка Хаи тоже здесь! Она откладывает помаду в сторону и бежит к ним, ловко перебирая тонкими ногами в обтягивающих черных кружевных чулках и красных лаковых туфлях на высоких каблуках. - Я тоже люблю тебя, тайская шалава, - отзывается Донхёк и хлопает ее по плечу. Со стороны это кажется чистой воды оскорблением, но Ханбин понимает, что это у них такая манера общения. Кажется, в этом городе буквально все говорят по-корейски. В его семье так общаться мог только дед. И, откровенно говоря, это звучало намного лучше подчеркнутой вежливой манеры его родителей. Бобби, будто завороженный, таращится на ее бедра. Затем, поколебавшись, робко спрашивает: - Извините, а внизу вы тоже девочка? Или как те ребята со сцены? Ханбин едва сдерживается, чтобы не засмеяться в голос. Липпи прищуривает густо накрашенные глаза и, ничуть не стесняясь, задирает вверх подол платья, обнажая выбритый лобок и вагину с небольшим колечком во внешних половых губах. - Я девочка, - весело говорит она и подмигивает зардевшемуся Чживону. – Не по всем статьям, конечно, но прошлое, увы, не вернуть. - Я подарю тебе на день рождения купон на халявную гименопластику, - отзывается Донхёк и ойкает, когда получает от Хаи увесистый подзатыльник. Девушка кивает в сторону и спрашивает: - Лим-Лим на месте? - У нее выступление через полчаса, так что, если хотите поболтать, надо поторопиться. Она разворачивается и уверенным шагом идет по коридору, ловко лавируя между снующими людьми. Они проходят поворот и оказываются у ярко-фиолетовой двери, украшенной кривоватой золотой звездой из плотного картона. Липпи что-то громко кричит на китайском, из-за двери раздается приглушенный низкий голос, и девушка тихо говорит: - Прошу. Она говорит, что ждала вас. По коже Ханбина проходит легкий холодок, и он, коротко сглотнув, заходит внутрь. Помещение небольшое, повсюду стоят кронштейны с одеждой, коробки с обувью и стойки с париками, на стене висит огромное зеркало, украшенное мигающими лампочками, воздух пропах какими-то благовониями и травами, от которых у БиАя начинает кружиться голова. Прямо посреди комнаты стоит большое, слегка обшарпанное кресло, в котором сидит высокая женщина, одетая в струящийся шелковый балахон, украшенный замысловатой вышивкой из синих цветов. На обритом затылке ярко выделяется татуировка в виде какого-то цветка, на руках поблескивает огромное количество браслетов, Ханбин поднимает взгляд на лицо Лим-Лим и невольно замирает: женщина смотрит на него в упор глубокими черными глазами, внимательно и цепко, так что по коже бегут мурашки, и он ощущает себя маленьким грызуном, поданным на обед огромной хищной рептилии. Женщина поворачивается к Донхёку и что-то негромко говорит ему на китайском. Тот кланяется ей и что-то тихо отвечает, на что она разражается громким хриплым смехом и кивает на Ханбина. - Она говорит, что ты симпатичный, - переводит Донхёк. – И что он тоже был очень привлекательным мужчиной. Кого она имеет в виду под «он», Лим-Лим не уточняет, но БиАй понимает ее без слов. Он бросает быстрый взгляд на сумку с урной и подавляет горький комок в горле. - Скажи ей, что мы ищем одно место, - негромко говорит он и вздрагивает, когда его ладони касается теплая рука. Чживон молча сжимает его ладонь сильными пальцами, в полуинтимном жесте, и внезапно Ханбин отчетливо понимает, что не знает о нем практически ничего. Но это не мешает ощущать какую-то странную близость между ними, что-то вроде сильного электромагнитного поля. - Давай карту, - внезапно на чистом корейском говорит Лим-Лим, обращаясь к Хаи, и кивает в сторону столика с косметикой. – Там справа, возле коробочки с помадой. Девушка покорно идет в указанном направлении. Лим-Лим переводит взгляд на таращащегося на нее Чживона и спокойно добавляет: - Я говорю на корейском. Я говорю на многих языках. – Она хмыкает. – Но не обнадеживайся, таких в этом городе единицы. Просто вам везет, как и положено молодым дурачкам. - Больно делать тату? – благоговейно спрашивает Бобби. Лим-Лим качает головой и улыбается, обнажая белоснежные зубы: - Нет. Совершенно не больно. - Нам нужен чайный домик тетушки Ван, - подает голос Ханбин. – Дед написал про то, что надо обязательно найти большое сливовое дерево. На нем будут вырезаны инициалы… - И это должно быть на набережной реки Юндинхэ, - перебивает его Донхёк. Хаи отдает в руки Лим-Лим карту, и та задумчиво тянет: - Чайный домик тетушки Ван? – Ее лицо проясняется, и она качает головой. – Старушка Ван… Сто лет не была в ее местечке. Я помню, она заваривала самый лучший улун из тех, что мне доводилось пробовать. - Женщина довольно жмурится и достает из кармана карандаш для бровей. - Ручки нет, - объясняет она и начинает быстро черкать карандашом по бумаге. – Это совсем недалеко, но попадете вы туда, наверное, ближе к утру. - Вы намекаете на наш топографический кретинизм? – усмехается Чживон. – Или это заповедное место открывается в пять часов утра и работает до двенадцати дня? - Я укажу вам приблизительный путь. - Лим-Лим бросает на него быстрый взгляд и ставит на карте жирную точку. – Остальное вы должны найти сами. - Лим-Лим все про Пекин знает, - вздыхает Донхёк. – Что и как строилось, как на это простой народ реагировал, что ее ни спросишь, у нее на все готов ответ. Как ты это делаешь? У тебя в голове есть механический мозг? - Нет, просто я питаюсь кровью маленьких капризных мальчишек, - парирует Лим-Лим, и они с Хаи громко смеются. Женщина достает из кармана балахона зажигалку и длинную сигару и, чиркнув затвором, закуривает, выпуская дым крупными кольцами. Она не красавица, черты лица резкие, даже хищные, на коже слишком много косметики, но есть в ней нечто-то завораживающее и даже пугающее. Она переводит на Ханбина взгляд своих антрацитовых гипнотических глаз и протягивает ему карту. Тот кланяется в ответ и бормочет под нос: - Огромное вам спасибо. Вы себе не представляете, как… - Твоя проблема в том, что ты слишком много думаешь, - внезапно обрывает его Лим-Лим. – Думаешь, что и как про тебя скажут окружающие люди, как чего-то добиться, как найти свой путь в жизни. Это неправильно. - Ханбину кажется, будто она влезает в его нутро незримыми призрачными руками и методично проходится по самым потаенным закоулкам души. – Ты должен себя отпустить. Жить свободно, как велит душа, как когда-то сделал он. Но он не сделал этого в нужный момент, и потому сейчас ты здесь, - ее зрачки расширяются, и у Ханбина возникает ощущение того, будто он с головой погружается в темные непроглядные воды. - Постарайся не повторить его ошибку. Иначе будет слишком поздно. Я говорила ему об этом в свое время, но он, увы, так и не решился. – Лим-Лим затягивается и выпускает струю дыма прямо ему в лицо. Затем растягивает губы в улыбке и грациозно встает из своего кресла. Она говорит загадками, и БиАй думает, что ему ни черта не понятно. Какой выбор, кто такой он, неужели она говорит о деде? Но как она могла с ним разговаривать, если по виду ей не дать больше сорока? Кто вообще такая эта Лим-Лим? - Мне пора выступать, - говорит женщина, одним быстрым движением скидывает с себя балахон и оказывается под ним в одном нижнем белье. Она поворачивается к Ханбину спиной, и тот испытывает невероятное желание отвернуться, как подобает по правилам приличия. Но вопреки всему взгляд цепляется за ее спину, и БиАй видит на светлой коже искусно сделанную татуировку в виде дракона. Огромная рептилия смотрит на него не мигая, разинув клыкастую пасть, голова БиАя кружится от резкого запаха благовоний, сигарет и чего-то сладковатого, и на мгновение ему кажется, что дракон подмигивает ему зеленым глазом. - Не будем тебя отвлекать, - поспешно говорит Хаи и кланяется. – Мы пойдем, спасибо тебе огромное за помощь! Лим-Лим кивает, вновь улыбается и оборачивает вокруг шеи яркое боа из перьев. Ханбин буквально вываливается в коридор, таща за собой молчащего Чживона, и тот, осоловело моргнув, бормочет: - Такое впечатление, что она мне в душу заглянула, внутренности в узел завязала и встряхнула, как нашкодившего котенка. Вроде ничего не сказала, а я как будто обдолбанный… - Он переводит взгляд на Ханбина, и тот согласно кивает. – Как думаешь, что она имела в виду? - Понятия не имею. Мимо проносится рыжеволосый парень в блестящих плавках и что-то гневно кричит в телефон. БиАй машинально провожает его взглядом, а Донхёк достает из кармана пачку сигарет и говорит, кивая в сторону запертой двери: - Лим-Лим никогда ничего не говорит просто так. Все со смыслом, и все в конце концов оказывается правдой. Когда придет время, это сам понимаешь, нужно просто подождать. - Я есть хочу, - внезапно жалобно говорит Бобби и прикладывает руки к животу. – Я последний раз жрал вчера вечером, а из-за тех отморозков, что приняли нас за торговцев наркотой, мы так и не доели свою лапшу. Тут вообще можно купить еду? - Тут делают отвратительные коктейли, зато димсамы очень вкусные, - подает голос Хаи. – Вас приняли за местных дилеров? - Меня один раз приняли за шлюху, - влезает в разговор Донхёк. – Была моя очередь надевать костюм того патлатого блондина из «Final Fantasy», и меня попытался склеить какой-то смазливый уебок. Предложил пятьсот баксов за минет. - Я думаю, это самое романтичное, что случалось с тобой за три года жизни в Пекине, - хмыкает Хаи и толкает дверь. Ханбин выходит обратно в зал и трясет головой: по ушам ударяет резкая какофония звуков. - Завидуй молча, мадам, - парирует Донхёк, и БиАй думает, что они ему нравятся. Странные, немного долбанутые, как раз такие, с которыми всегда любил общаться дед. Они бы наверняка подружились, мелькает в голове Ханбина, и он бросает взгляд на покачивающуюся на плече сумку. - Пойдем есть димсамы, - говорит он. – Местный драгдилер платит за всех. ******* Свободных мест нет, и взмыленный администратор сажает их за укромный столик в углу, где уже сидят парень в дорогом черном костюме и хорошенькая рыжеволосая девушка в коротком белом платье и ярко-красном шарфике. Парень что-то резко говорит администратору, на что тот кивает в сторону танцпола и разражается долгой тирадой. - Может, нам уйти отсюда? – шепчет Ханбин на ухо Чживону, ощущая нарастающую неловкость. – Мы тут явно лишние. - Надо бы уйти, - шепотом отзывается он. – Но я так хочу жрать, что мне абсолютно наплевать на то, что скажет этот смазливый хрен и его симпатичная подружка. Они садятся на диванчик напротив парочки, и воцаряется гнетущее молчание. Донхёк начинает тихо посвистывать, Хаи отводит взгляд и неловко поправляет прическу, рыжеволосая девушка тянется вперед, одергивая слишком короткое платье, и в этот момент с ее шеи соскальзывает шелковый шарф. - Блядь! – ругается она низким, совсем не женским голосом и поспешно поднимает шарф с пола, обматывая им шею. - Твою мать! – изумленно вскрикивает Чживон. – Это же парень! Это, мать его, парень! Сука, тут что, все красивые девчонки оказываются мужиками, или это нам сегодня так везет?! - Да, блядь, это ты, парень, такой везучий, - парирует парень в костюме и обхватывает за плечи побледневшую «девушку». – Если ты что-то имеешь против, то поднимай жопу и вали! Он смотрит на Чживона сердито и враждебно, но на глубине темных зрачков отчетливо видна усталость и сильный страх. Бобби глубоко вздыхает и виновато говорит, ероша спутанные волосы: - Нет, я ничего не имею против. Ты прости меня, я понимаю, что выставил себя полным мудаком, но у меня просто день тяжелый. Я помогаю вот этому парню, - он кивает на Ханбина. – Выполнить последнее желание его деда, и за последние часы успел попасть в перестрелку, встретиться с трансвеститами и даже пообщаться с кем-то вроде местной колдуньи. А еще, мать его, я весь день натыкаюсь на корейцев! – он качает головой и нервно смеется. – У меня вообще возникает ощущение, будто я какой-то персонаж из фильмов Тарантино или, на худой конец, Бессона. - Херово тебе, чувак, - отзывается парень, и его взгляд теплеет. Он одергивает галстук и говорит: - Я Чжунэ, - он поворачивает голову в сторону молчащей «девушки», - а это Чжинхван. Мы с ним встречаемся уже три года. - Круто, а я Донхёк, я подрабатываю тут неподалеку, - отзывается Донхёк. Немного поколебавшись, он добавляет: – Это у вас такой фетиш, да? Нет-нет, вы не подумайте, что я вас в чем-то обвиняю, у каждого свои фишечки, я вот знал парня, который обожал, когда ему в жопу засовывали огурцы в презервативах. - У меня нет никаких фетишей, - округляет глаза Чжунэ. – Это просто… - Он замолкает и отворачивается. Чжинхван стаскивает с головы рыжую копну, оказывающуюся искусно сделанным париком, и устало говорит: - Это все для его отца. Весь этот ебаный маскарад. Он стирает с губ помаду и залпом опрокидывает стоящую на столе рюмку с чем-то прозрачным. Чжунэ прижимает его крепче и, помолчав, поясняет: - Мой отец – гомофоб. И он искренне считает, что всех педерастов нужно сжигать на костре, прямо как во времена Инквизиции. - Это так мило, - хмыкает Хаи. – Добрый папуля. - Я тоже считал, что педиков нужно уебывать, и посильнее, - Ханбин смотрит на лицо Чжунэ и внезапно отчетливо понимает, насколько тот еще мальчишка. Вроде бы с виду взрослый, а на деле есть в нем что-то неумолимо детское, в жестах и во взгляде. – А потом я приехал сюда, чтобы учиться в местном университете. У отца много партнеров в Китае, он надеется, что я продолжу семейный бизнес, я был против, потому что в Сеуле мне было очень круто. Знаете, такая типичная жизнь мажора, куча бабла, новая девочка каждую ночь, дорогие тачки и все такое. Официант приносит димсамы, и Чживон коротко благодарит его на китайском. Чжунэ берет бокал для виски и продолжает: - А потом, когда я поступил в университет, я встретил Чжинхван-хёна. Он старше меня на два года и в то время был куратором первокурсников. Ректор попросил его присмотреть за мной, он пришел к нам на пару и… Он замолкает и опускает взгляд. Чжинхван кладет ладонь ему на руку, нежно сжимает его пальцы и слегка поглаживает его по костяшкам. В этом жесте есть что-то неуловимо интимное и трепетное, нечто такое, отчего у Ханбина по коже проходит легкая дрожь, и он невольно косится в сторону сидящего сбоку Чживона. И вздрагивает, когда встречается с ним взглядом. - Мой отец никогда бы не принял мой выбор, - наконец подает голос Чжунэ. – Поэтому мне пришлось соврать, что я встречаюсь с девушкой. Он приезжает в Пекин два-три раза в год, и тогда в дело вступает Чжина. - Я переодеваюсь в девушку и иду ужинать со своим парнем и его папочкой, - подает голос Чжинхван. – И, что самое удивительное, за все эти три года он еще ни разу не догадался. Три чертовых года я изображаю из себя женщину, и каждый раз при встрече он целует мне руку и спрашивает, скоро ли ему стоит ожидать внуков, - он болезненно морщится и криво улыбается. – Я даже не знаю, стоит ли радоваться или, напротив, рыдать оттого, что я настолько похож на женщину, что даже гребаный гомофоб не в силах увидеть во мне мужчину. Он устало выдыхает и прячет лицо в ладонях. Руки у него маленькие и изящные, и Ханбин невольно скользит взглядом по длинным, явно накладным ногтям, затейливо украшенными блестящими камушками. - Только не надо реветь, - говорит Чжунэ и прижимает Чжинхвана к себе. – Иначе я тоже разревусь. - Тебе не положено. - Чжинхван улыбается и неловко вытирает размазавшуюся тушь и подводку. – Ты же у нас крутой и сильный парень. Ты должен сидеть с невозмутимым выражением лица и глушить виски литрами. Он переводит взгляд на Ханбина и, шмыгнув носом, стирает остатки помады: - Мы встречались с его отцом пару часов назад. Обычно сразу после ужина мы едем домой, но тут меня что-то так переклинило, и я понял, что если не выпью, то просто сорвусь и начну орать, как ебаная истеричка. Так и поехал, на каблуках и в чулках, как какая-нибудь пекинская шалава. Здесь спокойно. - Он обводит взглядом танцпол и слабо улыбается. – Здесь никто не осуждает, и это здорово. В Штатах Ханбин не раз сталкивался с людьми с нетрадиционной ориентацией. Там, в Америке, тем более, в солнечной Калифорнии, к таким вещам все относились с пониманием. Он никогда не задумывался о том, что можно любить кого-то своего пола, и считал, что это странно, когда большим и мягким буферам ты предпочитаешь чужой член. Не то, чтобы противно, просто непонятно, но сейчас, когда он смотрит на Чжунэ, прижимающего к себе Чжинхвана так, как будто он самое дорогое, что у него когда-либо было и есть в жизни, он понимает, что в этом нет ничего необычного. Это просто одно большое и бесконечное чувство, которое один человек испытывает к другому. И БиАю даже на мгновение становится немного завидно, когда он видит, как Чжинхван поднимает голову и смотрит на Чжунэ с какой-то раболепной любовью и нежностью. Он никогда ни к кому не чувствовал ничего подобного. Ханбин отводит взгляд и ощущает болезненный укол в груди. Внезапно до безумия хочется узнать, каково это, когда ты настолько кого-то любишь, что ради него переступаешь через собственные принципы. - А сейчас на сцене – великолепная Лим-Лим! – оглушительно орет невысокий мужчина в блестящем пиджаке и сиреневых брюках, он кажется, конферансье. Публика взрывается восторженными воплями и аплодисментами, из динамиков звучит громкая медленная музыка, и на сцене появляется она, облаченная в длинное блестящее платье и алое боа из перьев. Лим-Лим ловко изгибается в танце и, поднеся к губам, микрофон, начинает петь низким тягучим голосом, похожим на теплую патоку. - Они хорошо смотрятся вместе, - раздается над ухом низкий хрипловатый шепот, и Ханбин вздрагивает, невольно подаваясь вбок. Чживон кладет руку ему на предплечье и еле слышно бормочет: - Мне как бы всегда было все равно, кто и как с кем встречается, главное, чтобы никому не вредило, и все были счастливы. Но я никогда не задумывался о том, как это выглядит в реальности. И это… Он замолкает, силясь подобрать слова. Чжунэ наклоняется к Чжинхвану и что-то бормочет ему на ухо, и тот широко улыбается, неловко одергивая на себе слишком узкое и короткое платье. - Нормально, - заканчивает за него Ханбин. – Даже несмотря на то, что у них у обоих есть члены, а Чжинхван накрашен как привокзальная блядь. - Почему ты так много материшься? – вздыхает Чживон. – Тут, вообще-то, твой дедушка. Шутка не просто черная, а антрацитовая, но БиАй все равно прыскает со смеху и берет в руки стакан с виски, опрокидывая его залпом. Донхёк поднимает свой бокал и, тщательно прожевав кусок димсама, торжественно возвещает: - За встречу. И за то, чтобы Чжинхвану больше никогда в жизни не пришлось надевать эти шалавские колготки. - Иди ты в задницу, - беззлобно огрызается тот и смеется. Легко, заразительно и с затаенным облегчением. Он ждал, что в очередной раз не поймут и осудят, понимает Ханбин и открывает было рот, чтобы сказать, что он тоже надеется, что все будет хорошо, что они классная пара, даже несмотря на то, что это явно не вписывается в привычные общественные стандарты, как внезапно сбоку доносятся громкие женские крики и грохот. Ханбин резко оборачивается на звук и замирает: сквозь толпу стремительно пробирается несколько плечистых мужчин в до боли знакомых красных пиджаках. Один из них вскидывает руку, и БиАй ощущает, как его резко сталкивают с дивана и прижимают к полу горячим тяжелым телом. Раздается оглушительный выстрел, и Чживон орет ему в ухо, стискивая его влажными ладонями: - Твою мать! Опять эти уебки, почему они не оставят нас в покое? Ханбин трясет головой, силясь справиться с гулом в висках. Он поднимает взгляд и видит, что громилы со всех ног бегут к их столику, расталкивая испуганных тусовщиков. - Ребята, мы были очень рады с вами познакомиться, но нам пора валить, иначе из нас с Чживоном сделают подобие швейцарского сыра, - скороговоркой произносит он и, скинув с себя тяжело дышащего Бобби, хватает стоящую на столе сумку. - Всего хорошего, - церемонно кивает Чжунэ и внезапно ловким движением руки толкает хлипкий столик под ноги бегущим бандитам. Те, явно не ожидавшие подобного выпада, спотыкаются, и с хриплыми воплями валятся на скользкий пол, а Ханбин хватает Чживона за руку и со всех ног несется прочь, крепко прижимая к себе сумку с урной. - Заходите на огонек, вместе можем погамать в League Of Legends, - добавляет Хаи и ловко подставляет подножку одному из парней в красном пиджаке. Ханбин бежит к выходу, расталкивая толпу, и думает, что Пекин сводит его с поистине удивительными людьми и вносит в его устоявшийся жизненный распорядок полнейший хаос. - Значит, когда выйдем отсюда, бежим в сторону уличного рынка, там проще затеряться среди толпы, - сбивчиво шепчет ему на ухо Чживон, цепляясь за него повлажневшими пальцами. – И тогда мы… Он не успевает договорить, потому что кто-то резко хватает Ханбина за руку. Тот круто оборачивается и видит позади себя всклокоченного бандита, который вскидывает вверх руку с пистолетом и хрипло шипит что-то на китайском. - Я ни хера не понимаю, что ты сейчас сказал, парень, - разводит руками БиАй, на что бандит багровеет и делает шаг ему навстречу, прищурив глаза. Ханбин судорожно сглатывает и вздрагивает, когда Бобби резко тянет его назад и закрывает Ханбина собой, но внезапно мужчина коротко всхлипывает и кулем оседает на пол. Биай видит позади него Лим-Лим, которая держит в руках нечто, отдаленно напоминающее бейсбольную биту, но блестящее и переливающееся. Женщина брезгливо трогает носком туфли бессознательное тело громилы и, кивнув в сторону, говорит: - Там запасной выход. Он открыт, бегите как можно скорее. - Я... - начинает было Ханбин, но женщина качает головой и улыбается. Чживон резко разворачивается и бросается к выходу, БиАй бежит за ним, силясь справиться с подступающим спазмом. В голове проносится идиотская мысль, что последний раз он так бегал на школьных соревнованиях по легкой атлетике, когда завуч по воспитательной работе обещала дополнительные баллы к итоговым экзаменам всем призерам. Он пинком открывает дверь и буквально вываливается из помещения. В легкие ударяет резкий запах специй и чего-то сладкого, и БиАй судорожно вдыхает воздух, тщетно пытаясь восстановить сбившееся дыхание. - Не время отдыхать, - с трудом выговаривает Чживон. - Нам нужно от них оторваться. Лунной Призмы Лим-Лим на всех не хватит! - Лунной Призмы? – несмотря на усталость, БиАя хватает на то, чтобы рассмеяться. - Я не знаю, для чего эта штука используется на самом деле, и, если честно, совсем не хочу знать, - хмыкает Чживон и тянет его за руку. Пекинский уличный рынок – это настоящее безумие. БиАй пробирается сквозь галдящую толпу, окидывая взглядом бесконечные прилавки с дешевыми сувенирами, поддельными аксессуарами от якобы известных брендов и какими-то непонятными корешками и склянками. - В Китае очень развита народная медицина, - говорит Чживон и кивает в сторону одного из лотков. – Выпьешь какой-нибудь корень с пометом журавля, и это типа вылечит тебя от импотенции. - Импотенция? – оживляется один из продавцов и хватает Бобби за руку. – У тебя есть импотенция? Моя помочь тебе с этим! - Нет-нет, это я просто так, для примера, - бормочет покрасневший Чживон, но мужчина все равно сует ему в руку крошечный мешочек. - Бесплатно, - радостно объявляет он и широко улыбается. - Я понимать эту проблему. - Спасибо, - потерянно бормочет Бобби и смотрит на мешочек в своей ладони, а БиАй, прижимая ладонь ко рту, давится от смеха. - Я с тобой поделюсь, - обещает Чживон, но, не выдержав, тоже начинает смеяться. Ханбин невольно замирает, глядя на него и ощущая, как в груди нарастает странное щемящее чувство. Ким Чживон, одетый в дурацкую форменную куртку, всклокоченный и растрепанный, освещенный яркими огнями большого города, смотрит на него смеющимися яркими глазами и широко улыбается. Ханбину хочется отпечатать эту картинку в глубинах своей памяти, потому что это нечто удивительно прекрасное и эфемерное. Они проходят между торговых рядов и оказываются на узкой улочке. Все небольшие магазинчики давно закрыты, кругом ни души, только из открытого окна на пятом этаже одного из домов раздается смех и звуки работающего телевизора. - Всегда удивлял этот контраст, - задумчиво говорит Чживон и пинает валяющуюся на асфальте ржавую банку. – Вроде бы кипит жизнь, а за поворотом – раз! – сонное царство. Он останавливается и приваливается к стене, прикрывая глаза и громко выдыхая. БиАй отчетливо ощущает нарастающую усталость и следует его примеру, с наслаждением поводя затекшими плечами. - Это какой-то пиздец, - слышит он голос Чживона и, поморщившись, поворачивает голову и встречается с ним взглядом. - Один бы я не справился, - неожиданно для самого себя говорит Ханбин. – Да, и не справлюсь. Серьезно, в этом городе живут одни чокнутые и чокнутые приезжие корейцы. - Ты забыл про чокнутых приезжих корейцев, которые переодеваются в женщин, - Чживон улыбается, и Ханбин замирает, ощущая, как бешено колотится сердце в груди. - Спасибо, - тихо добавляет он. – Я… Он не договаривает и молча смотрит на Чживона в упор. Тот быстро облизывает пересохшие губы и внезапно сбивчиво говорит: - Ты мне нравишься. Очень-очень! Я думаю, что даже после того, как мы покончим с этим делом, мы вполне можем общаться дальше! Мы же теперь друзья? Ты можешь приезжать сюда, в Пекин, мы устроим с тобой рэп-баттл и пойдем навестить Хаи и Донхёка… Да? - Да, - отвечает Ханбин и удивляется тому, насколько гулко и хрипло звучит его голос. – Мы с тобой самые настоящие бро. Бобби смотрит на него не мигая. Затем резко подается вперед и прижимается губами к его губам, стискивая Ханбина за плечи. Губы у Чживона жесткие и совершенно не женские, пахнущие крепким виски и почему-то табаком. Ханбин напрягает память, силясь вспомнить Бобби с сигаретой, но мысли моментально испаряются, стоит Чживону скользнуть ему в рот языком и огладить кончиком десну. Он с силой толкает его в подворотню, прямо в стену, так что БиАй больно прикладывается головой о твердую поверхность и шипит, как разбуженная кошка. Он приоткрывает рот в немом стоне боли, и Чживон ловит его губы в поцелуй, вжимаясь в него бедрами, так что по всему телу проходит жаркая дрожь. Бобби целуется непривычно, совершенно не по-женски. Никаких типичных девичьих нежностей, он грубый, напористый, и БиАя буквально трясет, потому что это, черт возьми, потрясающе. Ханбин тяжело дышит и выгибается, когда губы Чживона скользят ниже, по изгибу шеи, и БиАй сдавленно шепчет, обдавая кожу жарким дыханием: - Сука… Какой же ты… Договорить он не успевает, потому что сбоку раздается громкий издевательский голос: - Кого я вижу! Бобби резко отшатывается от него, и БиАй замирает, глядя на стоящих перед ними людей в алых пиджаках. Один из них, видимо, главный, сплевывает на асфальт и с отвращением говорит: - Они еще и пидорасы! Крайний, высокий и с тщательно прилизанными черными волосами, наставляет на Бобби пистолет и говорит с сильным акцентом: - Где товар? - Я понятия не имею, что вы имеете в виду, - начинает было тот, но тут один из мужчин с силой ударяет его под дых. Бобби сдавленно стонет и хватается за живот, Ханбин невольно делает шаг вперед, испытывая невероятное желание броситься к осевшему на грязный асфальт Чживону. Прилизанный наводит на него дуло пистолета и отрывисто выплевывает: - Шевельнешься – убью. – БиАй открывает было рот, но в этот момент один из громил с силой бьет его по лицу. Острая боль вспыхивает в сознании ослепительным пламенем, и Ханбин зажмуривается, ощущая, как перед глазами плывут цветные круги. Ситуация становится все более пугающей, он чувствует, как кто-то подхватывает его подмышки и что-то говорит на китайском. Это похоже на дешевый экшн-фильм, думает БиАй, ощущая, как его куда-то тащат. Бандиты, какие-то загадочные криминальные разборки, к которым он не имеет никакого отношения, и, что самое раздражающее, он даже не может ничего сказать, потому что в лицо тычут какой-то пахнущей рыбой тряпкой, и Ханбин сдавленно мычит, когда ему затыкают рот, а на глаза накидывают плотную повязку. Дед бы, наверное, сказал, что это полнейший пиздец. И, видит бог, БиАй полностью с ним согласен. ******* - Я повторяю, ублюдок, куда ты дел товар? – кричит мужчина и с силой бьет Бобби по губам, так что голова того резко дергается, и он сдавленно стонет, сплевывая кровь на пол. Ханбин рвется вперед, чтобы помочь, но веревки, которыми он привязан к стулу, держат крепко и надежно. - Блядь, мне что, тебе еще раз повторить? – орет в ответ Чживон. – Я понятия не имею, о какой херне ты говоришь! Я обычный студент по обмену, который приехал в Пекин, чтобы учиться музыке. Музыку я люблю, понимаешь? Ханбина я вообще до этого не видел, мы только вчера утром с ним познакомились, он приехал в Пекин, чтобы развеять здесь прах своего покойного деда. Была у него такая странная последняя воля, понимаешь? - Ты серьезно думаешь, что я поверю в ту хуйню, что ты несешь? Голова гудит, и БиАй вяло думает, что это просто удивительно, как много людей в этом огромном городе, оказывается, неплохо владеют корейским языком. Бандит кивает в его сторону и насмешливо хмыкает: - Ты знаешь его чуть больше суток, и поэтому вы чуть ли не трахались в подворотне? Чертовы пидорасы! - Я с тобой согласен, это звучит глупо, - говорит Бобби, сплевывая на пол сукровицу. – Но факт остается фактом. Я никакой не бандит, я даже понятия не имею, чего вы от нас хотите! Наркотики? Деньги? Какие-то тайные военные штуки? - Залезьте ко мне в карман, - с трудом бормочет Ханбин. – У меня там паспорт гражданина Кореи. Так вы убедитесь, что мы не имеем к вашим делам никакого отношения. - Документы можно подделать, - отзывается один из бандитов, невысокий пухловатый мужчина с тонкими черными усами. – И потом, это отличное прикрытие – притвориться ничего не понимающими молокососами! Босс показывал нам фотографии, и нет никакой нужды выебываться! - Какие на хуй фотографии? – кричит Ханбин, выведенный из себя ощущением собственной беспомощности и бессилия. – О чем ты вообще говоришь?! Я только вторые сутки в Пекине, понимаешь? Максимум, что я делал предосудительного в своей жизни, это курил травку на школьной вечеринке! Что вам, черт возьми, от нас нужно?! Один из громил показывает на сумку БиАя, которая небрежно валяется на полу. Мужчина наклоняется и подбирает ее с пола, и Ханбин, ощущая нарастающую панику, резко подается вперед и кричит: - Черт возьми, не трогай, там урна! - Урна? – изумленно переспрашивает мужчина. – Какая еще урна? - С кокаином, мать его, - ругается Чживон. – С прахом его деда, я же тебе говорил! - А может, именно там вы и прячете товар? – глаза мужчины загораются хищным огнем. Он вытаскивает урну из сумки и вертит ее в руках. – Хорошее прикрытие, надо взять на вооружение. – Он качает головой и начинает смеяться. – Прах деда, вы что, серьезно ждете, что в это кто-то поверит? Его подельники разражаются дружным хохотом. Ханбин чувствует, как горло сдавливает от болезненного спазма, паника нарастает и распространяется по телу ледяными волнами, он умоляюще смотрит на мужчину, который, сосредоточенно сопя, откручивает крышку урны, а Чживон внезапно резко дергается и кричит, изо всех сил дергая связанными ногами: - Блядь, ебаный китаезный сучонок, поставь эту сраную банку на место, я скажу тебе, где твой сраный товар, а потом запихну тебе в жопу твой собственный недоразвитый хуй! - Ах, ты, сраный ублюдок! – орет один из громил и отвешивает Бобби оплеуху. Голова Чживона резко дергается, и он сдавленно хрипит, а БиАй невольно зажмуривается, отчаянно надеясь, что, как только он откроет глаза, все происходящее окажется дурным сном, и он будет сидеть, привалившись к плечу Бобби, и слушать его идиотские, якобы смешные истории о его студенческой жизни в Пекине. Внезапно раздается резкий грохот, звук выстрелов и оглушительная ругань на китайском. Ханбин распахивает глаза и видит, что в помещение вбегает толпа до зубов вооруженных людей в черных кожаных куртках, которые бросаются к бандитам. Один из них ловко хватает местного главаря за горло, а позади раздается до боли знакомый тихий голос: - Поставь урну на место, уебок, у тебя что, совсем нет ничего святого? БиАй поворачивается, морщась от резкой боли в шее, и остолбеневает: на пороге комнаты стоит Чану и, засунув руки в карманы, мрачно смотрит на замеревшего мужчину. - Чану? – изумленно восклицает Чживон и шипит, болезненно скривившись: - Ох, черт, моя голова… - Хён, они тебя что, избили? – Чану округляет глаза и кивает в сторону побледневшего главаря. Держащий его мужчина отбирает у него урну и сильно бьет его в челюсть. Тот падает на пол и, держась за голову, протяжно стонет: - Сука… - Но… что ты здесь делаешь? Как ты… кто ты… – бестолково лопочет Ханбин, ощущая, как от происходящего буквально взрывается голова. Один из людей в кожанках подходит к нему и, наклонившись, ловко перерезает веревки. Еще двое принимаются освобождать от пут деморализованного происходящим Бобби. - Не шевелись, Ханбин-хён, - заботливо говорит Чану и обеспокоенно смотрит на него. – Больно, да? Мне позвать врача? - Мать твою, Чану, ты что, тоже из мафиози? – стонет Бобби и с наслаждением растирает запястья. Парнишка слегка заливается краской и застенчиво отвечает: - Нет. - Но тогда… - начинает было Ханбин, но Чану заканчивает фразу: - А вот мой папа – да. Он один из представителей местной корейской мафии, поэтому я хорошо знаю этих придурков. Они постоянно делят с папой поставки нелегального оружия.- Он кивает в сторону лежащего на земле главаря «алых пиджаков». – Тупые ублюдки. - Но тогда почему ты работаешь в забегаловке? – БиАй встает со стула и слегка шатается, ощущая, как кружится гудящая голова. - Потому что я хочу быть самостоятельным, - отвечает Чану и вздыхает. – Перестрелки, допросы, наркота и шлюхи – это все не по мне. Я вообще учусь в университете на преподавателя младших классов. - Вы помогли сыну босса, - подает голос один из «кожанок». – Вы его защитили и отнеслись к нему с уважением. Теперь вы тоже часть клана, и вы всегда можете к нам обратиться. - Мы просто прикрыли его задницу перед начальством и заплатили за разбитые тарелки и разбросанную лапшу, - говорит Чживон. Ханбин, пошатываясь, медленно подходит к нему и обеспокоенно спрашивает: - Ты как? - Херово, - отзывается Бобби и улыбается разбитыми губами. – Я никогда не тусовался с таким количеством преступных элементов на один квадратный метр. Ханбин смеется и морщится от боли в затылке. Мужчина в «кожанке» протягивает ему урну и серьезно говорит: - Это «не просто». Босс просил передать, что он будет рад встретиться с вами лично. Он благодарен вам за то, что вы протянули руку помощи его сыну. - Ладно-ладно, - устало бормочет Чживон и поднимается со стула. – Ты мне лучше скажи, как вы вообще нас нашли? - Когда за вами погнались эти бандиты, я понял, что дело пахнет жареным, - отзывается Чану. – Я заманил тех громил в морозильник, и в это время как раз подоспели Ван и Ли. Они всегда дежурят неподалеку от забегаловки на случай, если мне понадобится помощь, и, когда услышали выстрелы, тут же бросились на помощь. - Мы поболтали с теми уебками, - говорит шкафоподобный плечистый мужчина с огромной татуировкой в виде черепа на внушительном бицепсе. – Они долго не хотели колоться, зачем вы им нужны, но мы с Ваном были убедительны. Ханбин старается не думать о том, какими убедительными методами пользовался громила и его подручный. Он переводит взгляд на Чану, и тот продолжает: - А дальше дело техники. Они перепутали вас c людьми моего дяди Чона, который как раз должен был поставить товар филиппинцам. Они, - он кивает на главаря «красных пиджаков», - пытались перехватить поставку у курьеров дядюшки, и, что удивительно, те ребята действительно на вас очень похожи. Я, когда увидел вас вживую, даже на минуту подумал, что вы и есть его подручные. - Всю жизнь хотел узнать, что являюсь копией какого-то бандюгана, - бормочет себе под нос Чживон. – Именно этого мне не хватало для полного счастья. - И как вы потом ухитрились найти нас? – интересуется Ханбин. – Пекин огромный, нет, громаднейший город, как вы… - У нас свои методы, - лаконично отзывается один из мужчин в кожанке. – Главное, что сейчас вы оба в полной безопасности. Действительно, думает БиАй. Они в полной безопасности, находясь неизвестно где, в компании двух банд вооруженных мафиози, которые явно имеют между собой личные счеты. Он морщится от боли в скуле, и один из «кожанок» сочувственно спрашивает: - Может, приложить лед? У нас в машине есть холодильник. - Нет, спасибо, - отказывается Ханбин и смотрит на Чживона. Тот ловит его взгляд и, громко шмыгнув носом, качает головой: - Я в порядке. –Но БиАй думает, что ни черта не в порядке. У него разбиты губы, а на скуле наливается синяк, и у Ханбина болезненно сжимается что-то глубоко внутри, когда он думает, что это все по его вине. Чживон просто вызвался помочь внуку старого друга своего деда сориентироваться в городе, а вместе этого попал в водоворот совершенно непредсказуемых событий, и, черт возьми, это совсем не правильно. БиАй ощущает, как его плеча касается теплая ладонь, и вздрагивает, поднимая голову и встречаясь с Бобби взглядом. - Ты слишком громко думаешь, - говорит он и улыбается. – Не надо. Помнишь, что тебе говорила Лим-Лим? Ханбин помнит. Чживон наклоняется к нему вплотную, касаясь его лба своим лбом, и тихо шепчет, обдавая губы теплым дыханием: - Если бы здесь не было толпы агрессивно настроенных громил, то я бы снова тебя поцеловал. Поверь, мне очень хочется. БиАю тоже хочется. До боли в ноющих губах, до дрожи по всему телу, до ломоты и спазма в груди. Он улыбается, касается кончиком пальца уголка рта Чживона и вытирает запекшуюся кровь. - Пошли отсюда, - говорит Чживон. – До утра осталось совсем немного, как и говорила Лим-Лим. Он передергивает плечами и потирает запястье. – Черт возьми, и тут она угадала. Мистическая дама, аж до дрожи! Ханбин вспоминает глубокие черные глаза и огромную татуировку в виде дракона на белоснежной коже, низкий тягучий голос и цепкий взгляд, проникающий в самые глубины души. По коже пробегают мурашки, и он молча кивает, почему-то твердо уверенный в том, что она слышит все, о чем они говорят, несмотря на то, что находится в абсолютно другом месте. - Чану, спасибо тебе огромное, - Чживон подходит к парнишке и хлопает его по плечу. – Без тебя нас бы точно пристрелили или даже что-то похуже. - Я ваш должник, - серьезно отвечает тот и улыбается. – И потом, вы мне просто нравитесь. Нам надо как-нибудь обязательно пересечься здесь, в Пекине. - Отличная идея, - отзывается Бобби. – Только не в лапшичной. Я так думаю, я туда точно в ближайшее время не сунусь. Чану молча таращится на него, а затем они разражаются дружным смехом. БиАй хохочет вместе с ними, испытывая невероятное, всепоглощающее облегчение. Голова гудит, колени дрожат от пережитого стресса, а еще ему все еще хочется поцеловать Чживона. - Это все твоя вина, старый засранец, - говорит он урне и ласково проводит рукой по гладкой поверхности. – Ты счастлив, да? Счастлив, что превращаешь жизнь окружающих тебя людей в один сплошной артхаусный пиздец? На себя посмотри, малолетний педик, звучит в голове хрипловатый голос деда. «Я рад, что тебе весело». ****** - Вау, - говорит Чживон и останавливается. – Это действительно красиво. Вид, открывающийся с набережной реки Юндинхэ, завораживает. Старые, слегка покосившиеся традиционные домики, возвышающиеся над ними серебристые небоскребы, россыпь сливовых деревьев, покрытых крошечными светло-розовыми цветами, - все это заставляет Ханбина замереть и согласно кивнуть, молча наблюдая за тем, как над зеленоватыми водами поднимается солнце, окрашивая мир в розоватые пастельные тона. - В переводе с китайского «Юндинхэ» означает «река вечного спокойствия». – Бобби поднимает с мостовой камешек и, размахнувшись, бросает его в воду. Водная гладь покрывается всполохами, и Чживон улыбается. – Черт возьми, я живу в Пекине уже столько времени, но ни разу вот так не любовался восходом… - Дай угадаю: ты в это время спал, отжигал на вечеринках или готовился к каким-нибудь зачетам и экзаменам, поэтому все откладывал на самый последний момент? – интересуется Ханбин и ежится от пронизывающего ветра. Бобби притягивает его за плечи и прижимает к себе: - Почти. Я лежал в кровати и писал тексты для микстейпов и выступлений в местных хип-хоп клубах. Бобби теплый. Не только снаружи, но и глубоко внутри, и БиАй чувствует эту теплоту кожей, прижимаясь плечом к плечу Чживона и испытывая непреодолимое желание быть как можно ближе. Они идут по пустынной набережной, и вокруг нет ни души: часы на руке Ханбина показывают полчетвертого утра, и БиАй сквозь полудрему думает, что, оказывается, даже в шумном, густо забитом людьми Пекине можно брести по мостовой, не продираясь сквозь бесконечную толпу куда-то спешащих людей. - Как странно, - задумчиво бормочет Чживон, глядя на карту. – Я столько раз гулял по набережной Юндинхэ, бывал и в этих местах, но, хоть убей, не могу припомнить, чтобы здесь был этот чайный домик. Может, он настолько крохотный, что его нельзя обнаружить, если о нем ничего не знать? Или он существует в какой-то параллельной реальности, и его можно увидеть раз в сто лет, будучи избранным? - Знаешь, если вспомнить все, что творились с нами за последние сутки, второй вариант кажется мне более вероятным, - вздыхает Ханбин и морщится от боли в разбитой скуле. Почему-то перед глазами возникает образ Лим-Лим, и БиАй трясет головой, ощущая, как легкие наполняются запахом благовоний и зеленого чая. - А где-то по Пекину ходят наши почти точные копии, - внезапно говорит Бобби и смеется. – Только представь, ты идешь себе спокойно в магазин, а тут на тебя нападают какие-нибудь мафиозные типы. Или ловит полиция по подозрению в подпольной продаже наркотиков, а ты просто собирался выпить кофе в ближайшем кафе. Круто, да? Хоть делай себе татуировку на лбу «Я не связан с мафией». - Мы теперь связаны с мафией, мы же побратались с главой местного корейского клана и его лапушкой-сыночком, - отвечает Ханбин. Что-то внутри екает, и он тихо добавляет, ощущая, как крепче сжимаются пальцы Бобби на его плече: – И потом, я же уеду в Штаты сразу после того, как мы наконец-то разберемся с этим делом. Там, я думаю, они меня не достанут, - он смеется, но получается как-то жалко и натянуто. - Да, - эхом отзывается Чживон. – Ты уезжаешь. - Мы с тобой можем продолжить общаться. - Почему-то продолжать говорить кажется жизненно важным. Будто как только он замолчит, что-то оборвется внутри, и станет особенно плохо и грустно. – Обменяемся телефонными номерами, ссылками на всякие там аккаунты. У тебя есть страничка на Фэйсбуке? Ах, да, я и забыл, что в Китае все сидят на Вейбо. Я… Он осекается, когда видит впереди невысокую фигурку, облаченную во что-то длинное небесно-лазурного оттенка. По мере того, как они подходят ближе, фигурка приобретает все более ясные и четкие очертания, и Ханбин видит крошечную сухонькую старушку с белоснежными волосами, убранными в аккуратный пучок. Сердце БиАя бьется быстрее и чаще, он слышит громкое дыхание Бобби и чувствует, как тот крепче сжимает пальцы на его плече. Они подходят к старушке практически вплотную, так что БиАй может разглядеть вышитые цветы на ее длинном синем наряде. Женщина улыбается, тепло и ласково, и Ханбин едва сдерживается, чтобы не обнять ее за худенькие плечи. - Тетушка Ван, - говорит он, и лицо старушки светлеет. Она протягивает руку и ласково касается руки Ханбина. - Я рада тебя видеть, дорогой, - говорит она с сильным акцентом. – И друга твоего тоже. Она опускает взгляд на сумку с урной, и ее карие глаза наполняются теплотой. - Давно не виделись, Хёну. - Ханбин ощущает, как горло перехватывает от подступившего спазма, а тетушка Ван качает головой. – Уверена, что ты тоже скучал по старушке-китаянке. Она поднимает голову и берет БиАя за вторую руку. - Нам надо… - начинает было Бобби, но тетушка Ван качает головой и прикладывает палец к губам. - Пойдемте-ка мы с вами выпьем немного моего молочного улуна, - говорит она и семенит вперед, аккуратно перебирая маленькими ногами в традиционных шлепанцах. – У вас, ребятки, был очень долгий день. Они проходят мимо череды практически одинаковых покосившихся домов, и БиАй видит крошечный красный домик с небольшой верандой. На нем нет вывески, но Ханбин сразу понимает, что вот оно. То самое место, про которое дед писал в своем последнем письме. Есть в нем что-то такое, отчего у него возникает странное ощущение ирреальности происходящего, будто он находится где-то за пределами знакомого мира. Пекин все тот же: обшарпанные трущобы, пафосные роскошные небоскребы, яркие огни и оглушительные гудки машин, медленно перетекающих из одной долгой пробки в другую. Но здесь время будто остановилось. Вокруг нет ни души, и он, крепко держа в одной ладони руку Чживона, в другой – сухонькую ладошку пожилой дамы, молча заходит внутрь небольшого помещения, в котором пахнет травами, чаем и чем-то сдобным. В чайном домике оказывается на удивление просторно, несмотря на то, что снаружи он выглядит совсем крошечным. Несколько больших столов, на которых стоят старинные вазы со свежими цветами, белоснежные стены, украшенные затейливыми рисунками, изображающими сцены из древних мифов. В углу находится небольшая резная стойка из дерева, а за ней – огромный стеллаж, все полки которого заполнены разноцветными мешочкам с аккуратными крошечными этикетками. - Садитесь, мои дорогие, - ласково говорит тетушка Ван. – Я пока принесу вам по чашечке улуна и немного моего фирменного печенья. Запахи кружат голову, и внезапно Ханбин отчетливо понимает, как сильно он устал и вымотался. Он грузно опускается на один из стульев и осторожно ставит рядом с собой сумку с урной. Чживон садится напротив и восхищенно выдыхает, оглядывая комнату: - Какие здесь красивые рисунки на стенах! Я видел похожие только в учебниках по истории Китая, здесь они точь-в-точь как старинные! - Точь-в-точь? – хмыкает из-за стойки тетушка Ван, и БиАй чувствует упоительный аромат корицы, гвоздики и чего-то пряного. Рот моментально наполняется слюной, и он устало потирает ладонями припухшие от недосыпа веки. - А вот и молочный улун! – говорит тетушка Ван и выходит из-за стойки, держа в руках нагруженный поднос. Бобби было срывается с места, чтобы ей помочь, но пожилая дама качает головой и спокойно говорит: - Сиди. - Она ставит перед ними поднос и треплет Чживона по спутанным волосам. – Я намного сильнее, чем ты думаешь. На подносе стоят две дымящиеся чашки из изумрудного фарфора и большая тарелка с крошечными печенюшками. Они пахнут настолько соблазнительно, что БиАй тянется и берет сразу несколько штук. - Ты похож на хомяка, - невнятно говорит Чживон и набивает рот новой порцией выпечки. – У тебя такие же… Внезапно он замирает и, широко открыв рот, смотрит на что-то за спиной БиАя. Так что крошки падают прямо на столешницу. Ханбин удивленно смотрит на него и разворачивается. В голове проносится пугающая мысль о том, что за ними в очередной раз гонятся китайские мафиози или кто-нибудь похуже, например, наемные убийцы. Но за спиной никого нет, и БиАй машинально скользит взглядом по стенам, доедая поразительно вкусное печенье. И внезапно замечает до боли знакомый образ. Черные хищные глаза, бритая голова, на которой ярко выделяется татуировка в виде лотоса. Светлая кожа и огромный алый дракон на изящной спине, который даже на нечетком рисунке выглядит будто живой. - Это же Лим-Лим! – не сдержавшись, восклицает он. – Но что она здесь делает? Тетушка Ван оборачивается и смотрит на настенный рисунок. Затем хитро прищуривается и, улыбнувшись, говорит: - Алый дракон – покровитель этих земель. Могущественный, но добрый и справедливый. У него много обличий, много-много, и в каждом он является к простым смертным, дабы помочь их заблудшим душам найти правильную дорогу. - Вы хотите сказать, что Лим-Лим… - начинает было Бобби, но затихает, приложив пальцы к губам. Молчит и Ханбин, вспоминая внимательный цепкий взгляд, длинные пальцы с острыми ногтями, больше смахивающими на когти хищного зверя и белоснежные заостренные зубы. - Она говорит, что ты симпатичный. И что он тоже был очень привлекательным мужчиной. - Я говорю на корейском. Я говорю на многих языках. – Ты должен себя отпустить. Жить свободно, как велит душа, как когда-то сделал он. Но он не сделал этого в нужный момент, и потому сейчас ты здесь. Постарайся не повторить его ошибку. Иначе будет слишком поздно. Я говорила ему об этом в свое время, но он, увы, так и не решился. Перед глазами Ханбина возникает образ деда, совсем еще молодого, как на старых черно-белых снимках из семейного альбома. Он улыбается женщине с большими черными глазами, и та, прищурившись, что-то говорит ему низким тягучим голосом. Алый дракон. Бессмертное создание, которое подрабатывает в ночном клубе местной эстрадной дивой. - Она любит музыку, - говорит тетушка Ван и кивает на рисованную женщину. – И яркие человеческие эмоции. - Она говорила о том, что пила у вас самый вкусный молочный улун на свете, - тихо бормочет Бобби, и пожилая женщина расплывается в улыбке. - Все любят мой молочный улун, - кивает она. – Правда, твоему дедушке больше всего нравился чай с лепестками розы. Странное сочетание, не находишь? - Вы знаете старика? – округляет глаза Чживон. Тетушка Ван стряхивает со стола крошки и вздыхает: - Я многих знаю, мой дорогой. Мой чайный домик сложно найти, но если найдешь, то рано или поздно вернешься сюда снова. Ханбин видит за ее спиной изображение огромной синей птицы с большим изумрудным пятном на груди. Она парит в небесах, раскинув крылья, и смотрит куда-то вдаль темными глазами. Он переводит взгляд на пожилую женщину, и та подмигивает ему и проводит кончиками пальцев по большому малахитовому медальону на толстой серебристой цепочке. - Каково там, за облаками? – спрашивает Ханбин и касается кончиками пальцев холодной поверхности урны. – Там же есть море, да? - Есть, - кивает тетушка Ван и улыбается. – Огромные волны, которые он так мечтал покорить. Теплое-теплое, как будто остывший зеленый чай. Воцаряется молчание. Бобби со стуком ставит чашку на столик, и пожилая женщина говорит: - Сливовое дерево сейчас цветет особенно красиво, - она кивает в сторону двери. – Я думаю, что пора. - Спасибо вам за все, - глухо отзывается Ханбин и осторожно берет сумку с урной. Немного помолчав, он спрашивает: - Мы с вами еще встретимся? Женщина ставит чашки на поднос и ласково треплет Чживона по плечу. Затем поднимает взгляд на БиАя и отвечает: - Если нашел сюда дорогу, то вход в мой чайный домик всегда для тебя открыт. И скажите Лим-Лим при встрече, чтобы заходила. - Она ставит пустую тарелку на поднос и разворачивается к стойке. – Я заварю для нее особенный чай, который наверняка ей понравится. Ханбин не верит в мистику, считает древние мифы сказками и выдумками старцев. Он молча смотрит на прямую спину пожилой женщины и слышит в голове знакомый хрипловатый смех. Она далеко, но БиАй уверен, что она за них очень счастлива. ****** Сливовое дерево огромное и раскидистое, покрытое россыпью ярко-розовых, упоительно пахнущих цветов. Ханбин подходит к нему и машинально проводит кончиками пальцев по жесткой коре, а Бобби зарывается лицом в ароматные бутоны и с наслаждением вдыхает сладковатый аромат. - Где-то тут должна быть надпись, - бормочет БиАй. – Дед говорил про сердце, в котором вырезаны его инициалы и его любимого человека. - Надо же, как романтично, - хмыкает Чживон и садится на покрытую росой траву. – Твои бабушка и дедушка познакомились в Пекине? - Нет, они встретились в Сеуле, их свел мой прадедушка, - отзывается Ханбин. – И, судя по тому, что мою бабушку зовут не «Кей» и в ее имени вообще нет подобной буквы, самой большой любовью моего деда была совершенно другая барышня. - Как странно, - говорит Бобби и зябко поводит плечами. – У моего дедушки было прозвище «Кей». Его зовут Кенджун, и он все время твердит о том, как сильно его раздражает это чересчур напыщенное имечко. Когда я спрашивал его, откуда взялась эта кличка, он говорил мне о том, что так когда-то давно назвал его по-настоящему близкий и любимый человек и… Он резко осекается и смотрит на Ханбина расширившимися глазами. Тот молча смотрит на дерево и замечает вырезанные на нем неровные символы. «Хёну + Кей» в большом сердце. Видно, что человек, который их вырезал, был не слишком в этом опытен, но старался изо всех сил, чтобы буквы получились как можно более четкими и глубокими. Чтобы сохранились сквозь года, до тех времен, когда их создателя уже не будет в этом мире. - Он любил его, - почему-то шепотом говорит БиАй и взглядом показывает на урну. –А Кей любил его. Видимо, это место было особенным для них, вот почему он попросил, чтобы его прах развеяли именно здесь. Скорее всего, они не смогли быть вместе из-за того, что в те времена это было невозможно, да и мой прадед ни за что не позволил бы этому случиться. Бобби молча смотрит на него не мигая. Ханбин опускается на траву вместе с ним, и Чживон скрещивает руки на груди - Он говорил о том, что тоже хочет, чтобы его кремировали после смерти, - внезапно говорит он. – И, когда я отправлялся встречать тебя в аэропорт, он сказал, что, кажется, знает, о каком месте писал Хёну. Думаешь, они… - Я думаю, да, – кивает Ханбин. – Что-то вроде обещания. «Если не можем быть вместе при жизни, то обязательно будем после». Воцаряется полная тишина. БиАй медленно достает урну из сумки и проводит кончиками пальцев по гладкой холодной поверхности сосуда. - Это просто в голове не укладывается, - наконец произносит Бобби и качает головой. – Это не то чтобы странно, нет, это… грустно. Я знаю, что дед очень любит бабулю, но то, что всю сознательную жизнь он хотел быть с другим человеком… От осознания всего этого у меня просто сердце сжимается до темноты в глазах. - Это действительно грустно, - соглашается Ханбин и встречается с ним глазами. – Все это время он старался жить как можно свободнее и ярче. Знаешь, я всегда восхищался тем, насколько он не боится мнения и осуждения окружающих, что он делает все так, как считает нужным, но теперь я понимаю, что ценой этой уверенности была одна огромная и невосполнимая потеря. Он больше никогда и не приезжал сюда, в Пекин, но я уверен, что он всей душой, стремился здесь оказаться. - Значит, пришло время отпустить его на волю, - тихо говорит Чживон. Сердце болезненно сжимается, и БиАй молча кивает. - Значит, пора отпустить, - повторяет он и медленно поднимается с земли. Он подходит к берегу и смотрит на безмятежную водную гладь. Осторожно откупоривает крышку и некоторое время молча смотрит на ее содержимое. - Я выполнил твое последнее желание, дед, - одними губами произносит Ханбин. – Старый непредсказуемый засранец, ты даже после смерти заставляешь меня тебе поражаться. Отпускать тяжело, и БиАй медлит. Он вздрагивает, когда на плечо ложится теплая ладонь.. - Вы обязательно встретитесь, - говорит Бобби, - я обещал своему старику, что об этом позабочусь. Ханбин переворачивает урну, и резкий порыв ветра подхватывает серые крупицы, разнося их над водами Юндинхэ. БиАй зажмуривается, смаргивая выступившие слезы, и чувствует, как Бобби берет его за руку и мягко поглаживает по выступающим костяшкам. - Не уезжай, - внезапно говорит он. – Пожалуйста. Я знаю, что это звучит глупо, ведь мы с тобой знакомы всего ничего, но у меня такое ощущение, что если ты отсюда уедешь, то… Он не договаривает и только крепче стискивает пальцы Ханбина в своей руке. – Ты должен себя отпустить. Жить свободно, как велит душа, как когда-то сделал он. Но он не сделал этого в нужный момент, и потому сейчас ты здесь. Постарайся не повторить его ошибку. Иначе будет слишком поздно. Я говорила ему об этом в свое время, но он, увы, так и не решился. Слова Лим-Лим, как всегда, оказываются прямо в яблочко. Ханбин сжимает пальцы Бобби в ответ и тихо отвечает: - Не уеду. Он не повторит. Потому что до боли в груди хочет быть свободным и счастливым до того, как обратится в серый пепел. Потому что Чживон родной, и он тоже без него не может. Да, нелогично, странно, непонятно, его родители наверняка будут в шоке и скажут… Плевать, что скажут. Ханбин – редкостный засранец. И жить он отныне будет так, как ему самому этого хочется. Он медленно кладет голову на крепкое плечо Чживона. И молча наблюдает за тем, как воды Юндинхэ волнуются на холодном ветру. ******* - Эй, - задыхаясь, говорит БиАй и откидывает голову назад, чувствуя губы Чживона на своей шее. – Мы не можем трахаться здесь. Не подумай, что я не считаю секс в пекинской подворотне неромантичным, просто в прошлый раз это закончилось одним большим-пребольшим пиздецом. Бобби поднимает голову и встречается с ним взглядом. Глаза у Чживона мутные и немного беспомощные, он растерянно моргает и ухмыляется, проводя кончиком пальца по косточке ключицы: - Тогда ко мне? - Вау, - возбуждение не утихает, близость Чживона будоражит, Ханбин чувствует исходящий от него болезненный жар и едва сдерживается, чтобы не коснуться губами ранки в уголке покрасневших влажных губ. – Это звучит, как фразочка из типичного пикаперского словарика. Сколько они бесцельно бродят по Пекину, БиАй не помнит. Кажется, прошло совсем немного времени, но над городом уже появляется тень сумерек, а голова кружится от недосыпа и усталости. И в то же время спать совсем не хочется, зато хочется идти дальше, с головой погружаться в эту атмосферу красочного безумия, раствориться в огромном шумном городе, и Ханбин задыхается от переполняющих его эмоций и образов, которые слишком сильные и яркие. После того, как он развеял пепел деда над рекой, они некоторое время молча сидели на набережной. Кто первым потянулся, вылетело из памяти, но зато образ Бобби, мягко сцеловывающего с его кожи выступившие слезы, отпечатался глубоко внутри, прямо на быстро бьющемся сердце. Потом они пошли в крошечную забегаловку, где выпили соджу за упокой чужой души. Бобби сказал, что дед вряд ли был бы рад, если бы они грустили в такой хороший день, и потому они пошли в кинотеатр, где смотрели какой-то модный голливудский блокбастер на китайском. Ханбин был пьян и потому смеялся над каждым словом актеров, на что остальные зрители реагировали с явным недоумением. Они купили футболки с надписью «Пекин» в дешевом сувенирном магазине. Они попали на какой-то праздник, где долго танцевали прямо на мостовой под какой-то непонятный китайский кислотный поп. Впечатлений слишком много, но Ханбин начинает привыкать. Пекин принимает его как своего, и этому совсем не хочется сопротивляться. - Я надеюсь, у тебя в общежитии есть тараканы? – спрашивает Ханбин и сдавленно шипит, когда Бобби проводит пальцами по его груди, задевая сосок. - У меня есть кофе и большая коллекция компьютерных игр, - парирует он. Чживон смотрит на него, прикусив губу, и, помедлив, неуверенно говорит: - Если ты, конечно, хочешь… БиАй прекрасно понимает, что кофе дело просто не ограничится. Это пугает его до дрожи, потому что никогда, черт возьми, он не думал ни о ком своего пола в подобном ключе. И в то же время он отчетливо осознает, что ему это необходимо как воздух. Что Ким Чживон – настоящее Ватерлоо его прошлых устоев и принципов, и противиться нет ни желания, ни возможности. Что можно полюбить человека буквально за считанные часы, пройдя с ним через огонь, воду и медные трубы, просто потому, что это твой человек. Ханбин хочет плыть по течению не один. И потому он подается вперед и одними губами говорит, неотрывно глядя в расширяющиеся зрачки Бобби: - Я хочу. Чживон улыбается. И БиАй понимает, что все делает правильно. Общежитие университета, в котором учится Чживон, оказывается огромным многокорпусным зданием, похожим на муравейник. Ханбин замечает висящие на дереве мужские трусы и, хмыкнув, спрашивает: - Последствия отвязной вечеринки? - Почти, - отзывается Бобби и оглядывается. – Какой-то придурок сушил свое белье на окне, подул ветерок, и вот, на веточке реет гордый предмет гардероба. - Надеюсь, это были не последние его трусы, - говорит Ханбин. Чживон подводит его к одному из корпусов и осторожно стучит в стеклянную створку двери. Некоторое время оттуда не раздается ни звука, затем БиАй видит, как в холле загорается свет, и возле двери появляется заспанный парень в синей футболке и смешных спортивных штанах с изображением машинок. Он смотрит на них расфокусированным взглядом, затем со вкусом зевает и, подойдя к двери, начинает сосредоточенно греметь замками. - О, привет, Юнхён, - радостно говорит Бобби. – Рад тебя видеть. Я и забыл, что ты у нас подрабатываешь по выходным комендантом! Парень устало моргает и недовольно бормочет: - А вот я тебя совсем нет. Ты хоть понимаешь, сколько сейчас времени? По правилам кампуса, я не имею права никого пускать после двенадцати часов ночи! Ты на часы смотрел, идиот? - У меня было неотложное дело, - бубнит Чживон и умоляюще складывает руки. – Пусти, пожалуйста, я не один. - Ого, - оживляется Юнхён. – Неужели подцепил себе какую-нибудь милашку? У нее большие буфера? Она китаянка или нашел себе симпатичную кореянку? Ханбин не выдерживает и прыскает со смеху за спиной Бобби. Юнхён моментально выглядывает из-за двери и таращится на него круглыми, как у совы, глазами: - Да иди ты, - говорит он и оглядывает БиАй с ног до головы. – Это же твой друг, да? - Да, я его… - начинает было Ханбин, но Чживон решительно его перебивает: - Нет. Это Ханбин. Он мне не друг. Слова «не друг» Бобби произносит с такой интонацией, что БиАй ощущает, как к лицу приливает краска. Воцаряется тишина, прерываемая лишь мерным гудением какого-то прибора в холле. Юнхён моргает и внезапно говорит: - Рад познакомиться. Он быстро открывает дверь и шипит: - Давай скорее, пока нас не застукал проверяющий. Бобби хватает Ханбина за руку, и они оказываются внутри. Юнхён торопливо закрывает дверь и внезапно расплывается в широкой улыбке. - Я пускаю тебя только с одним условием – если вы будете трахаться, то делайте это на кровати Мино. Этот козел до сих пор должен мне тысячу, и я получу настоящий кайф, если он вас застукает и будет орать на весь кампус. - Иди ты в жопу, - бормочет зардевшийся Чживон. - Я не такой, я жду прекрасную принцессу, - невозмутимо отвечает Юнхён и радостно хихикает. Почему-то Ханбин думает о том, что этот парень наверняка бы нашел общий язык с их приятелем Донхёком, по крайней мере, чувство юмора у них определенно схожее. - Малолетний засранец, - говорит себе под нос Чживон и тянет БиАя за собой. Они поднимаются по широкой лестнице, застеленной слегка потертым синим ковром, и Ханбин разглядывает спину Бобби, худую, с выступающими позвонками. - Тебе он нравится, - утвердительно заявляет он, и Чживон передергивает плечами. – И шутки его тебе тоже нравятся. Бобби останавливается у одной из дверей и шарит по карманам. - Конечно, нравится, - отзывается он и, достав ключи с забавным брелоком в виде диснеевской мыши, осторожно открывает дверь. – Маленький едкий ублюдок. Он, крадучись, входит в комнату, и машет БиАю рукой. Тот медленно заходит внутрь и оказывается в просторной комнате. - Мино, ты тут? – громко спрашивает Бобби и щелкает выключателем. В ответ раздается молчание, и Чживон удовлетворенно выдыхает: - Наверняка опять на каком-нибудь баттле. Черт, сегодня же у него должно было быть выступление в «Чжао», он будет пытаться дисснуть Мин Вонга. Когда в комнате загорается свет, Ханбин оглядывается. Помещение на редкость захламленное: везде валяются кроссовки, футболки и штаны. В комнате стоят две кровати, большой, слегка обшарпанный шкаф, письменный стол и тренажер, на стене висит множество плакатов с известными и глубоко уважаемыми БиАем рэперами: Тупаком, Эминемом, Доктором Дре и почему-то Эльзой из «Холодного сердца», а на небольшой тумбочке примостилась огромная надувная утка. - Не спрашивай, - отвечает Бобби на немой вопрос Ханбина и, раскинув руки, падает на одну из кроватей. – У него еще в ванной их целый выводок. БиАй садится рядом с Чживоном и складывает руки на груди. Становится неловко и почему-то страшно, он одергивает футболку и преувеличенно бодро говорит: - Какая у вас симпатичная комната. Большая… - Да, - откликается Бобби и, оперевшись на локти, садится и придвигается ближе. – А после того, как мы вывели тараканов, вообще стало отлично. Ханбин неловко смеется и замолкает, когда рука Бобби касается его ладони. Напряжение нарастает, оно становится густым и практически осязаемым, БиАй облизывает пересохшие губы, ощущая, как быстро колотится сердце в груди. - Хочешь, я покажу тебе других его уток? – внезапно спрашивает Чживон. Ханбин поворачивает голову и встречается с ним взглядом. Глаза у Бобби черные и бездонные, наполненные чем-то таким, от чего во рту у БиАя моментально пересыхает, и он тихо отвечает: - Конечно. Я просто обожаю уток. Бобби опрокидывает его на кровать настолько резко и неловко, что Ханбин ударяется затылком о стену, слегка морщится и громко шипит. - Прости, - виновато шепчет Чживон, тут же прижимается губами к его губам и оглаживает ладонями его плечи. Руки у Бобби сильные и совершенно неженские, прикосновения грубоватые и в то же время до безумия возбуждающие, и Ханбин, не выдержав, прерывисто стонет, когда язык Бобби скользит ему в рот, задевая кончик его языка, а рука касается талии и задирает вверх дурацкую дешевую футболку. У него болит каждая клеточка измученного тела, голова кружится от недосыпа и от того, что Бобби буквально присасывается к его губам, и БиАй задыхается. Воздуха в легких не хватает, он стискивает руками сильные плечи Чживона, и тот, отстранившись, тянет на себя края его футболки. Ханбин покорно задирает руки вверх, и Чживон неловко стаскивает с него пропахшую потом одежду. Затем проводит теплой ладонью по груди, задевая соски, отчего БиАя будто бьет разрядом тока. - Ты красивый, - с каким-то раболепным трепетом говорит Бобби. Он быстрым движением снимает футболку, и Ханбин скользит взглядом по его подтянутому животу с выделяющимися мышцами, широким плечам и темно-розовым напряженным соскам. Он никогда не задумывался о том, что мужское тело может быть привлекательным и волнующим. Он не раз видел обнаженными своих одноклассников и приятелей, и всегда это воспринималось как нечто обыденное. Ханбин смотрит на Чживона и испытывает всепоглощающее желание коснуться, провести ладонью по груди, потрогать губами смуглую, влажную от выступившего пота кожу, и он подается вперед и проводит кончиками пальцев по чужому животу. Бобби дышит шумно и прерывисто, наклоняется ниже, смазанно касается губами плеча БиАя и почему-то шепотом говорит: - Мне сейчас так страшно, будто мне снова пятнадцать, и я лишаюсь девственности со старшей дочерью подруги своей матери. - Ты понимаешь, что это совершенно не сексуальная фраза? – интересуется Ханбин и судорожно выдыхает, когда ладонь Бобби ложится на его возбужденный член и начинает поглаживать его сквозь плотную ткань джинсов. - Понимаю, - отвечает Чживон и дергает на себя язычок молнии. Быстро расстегивает ширинку, тянет брюки на себя, и Ханбин покорно приподнимается на локтях, позволяя Бобби стащить брюки. – Именно поэтому я сейчас собираюсь тебе подрочить, чтобы немного загладить свою вину. Ханбин хочет сказать, что Бобби несет полнейшую ересь. Он всегда так делает, когда волнуется или нервничает. Но в этот момент Чживон стягивает с него боксеры, ловко обхватывает его член у основания и проводит кончиками пальцев по стволу, и все связные слова моментально испаряются из затуманенной возбуждением головы. Бобби надрачивает грубо и быстро. Сжимает в ладони мошонку, проводит ногтями по коже, отчего Ханбин судорожно стонет и выгибается, чувствуя, как низ живота наполняется болезненным жаром. - Эй, - хрипло шепчет Чживон. – Тебе нравится? Я просто никому никогда, ну… Только себе. - Мне поставить тебе оценки как в фигурном катании? – бормочет Ханбин. – За артистизм и технику. - Ты засранец, - качает головой Бобби и проводит кончиком большого пальца по головке, отчего тело прошибает судорога удовольствия, и БиАй невольно подается бедрами вперед. – Черт, Ханбин-а, - выдыхает он и, убрав руку, начинает неловко расстегивать джинсы. – Я сейчас кончу прямо в трусы. Это какой-то пиздец, ты понимаешь? Я ни разу еще себя не коснулся, но у меня уже стоит так, будто я уже трахаюсь. Он поспешно стаскивает с себя брюки и белье и остается полностью обнаженным. Ханбин приподнимается на локтях и смотрит на его порозовевший возбужденный член с проступающими венками. Рот невольно наполняется слюной, и он протягивает руку и оглаживает пальцами бархатную кожу ствола. Бобби запрокидывает голову назад и сдавленно выдыхает, а БиАй, повинуясь порыву, наклоняется и проводит кончиком языка по солоноватой, пахнущей чем-то терпким головке. - Блядь! – стонет Бобби и внезапно толкает его ладонью в грудь. Ханбин падает на спину, а Чживон переводит на него мутный взгляд и хрипло говорит: - Я хочу… Очень… Хорошо? Как это будет происходить, БиАй представляет слабо. Знает только, что будет больно и неловко, а еще мужская гордость буквально кричит о том, что он, черт возьми, не хочет быть снизу, они, в конце концов, одинакового сложения, и он тоже имеет полное право на… - Хорошо, - шепотом говорит Ханбин, берет его за руку и втягивает в рот пальцы. Руки Чживона пахнут его собственной смазкой, и БиАя ведет от этого мускусного запаха, так что от возбуждения поджимаются кончики пальцев. - Я буду осторожным, - обещает Бобби и вытаскивает пальцы из его рта. И, вопреки своим словам, вгоняет сразу два, отчего БиАя буквально подбрасывает на кровати, и он морщится. Ощущения, мягко говоря, не слишком приятные, и Ханбин уверен, что дальше будет только хуже. Самого Бобби, кажется, все происходящее возбуждает до безумия, и он наблюдает за движением своих пальцев внутри чужого входа лихорадочно блестящими глазами. - Меня не хватит, - выдыхает он и умоляюще смотрит на Ханбина. – Можно? Я аккуратно, обещаю. БиАй знает, что он пиздит, как дышит. Но почему-то соглашается и раздвигает шире ноги, глядя на Бобби снизу вверх. Он вытаскивает пальцы и прижимается к нему бедрами. Смазывает слюной свой член и придвигается ближе. Головка упирается в ягодицу, и Ханбин прикусывает нижнюю губу, когда Бобби обхватывает его член влажной ладонью. - Добро пожаловать в Пекин, Ханбин, – внезапно говорит Бобби и рывком входит в него наполовину. БиАй выгибается, а Чживон хрипло смеется: - Добро пожаловать в Ханбина, Бобби. - Мудак, - стонет Ханбин и бьет его в плечо. Бобби двигается резко и неосторожно, так что задница наполняется неприятным тянущим ощущением, но рука Чживона, надрачивающая член БиАя, скользит по плоти, трогая именно там, где нужно, поэтому боль смешивается с удовольствием, и Ханбин ощущает себя последним мазохистом, настолько заводит его это странное сочетание. Кровать жесткая и скрипучая, сквозь пелену в сознании БиАй думает, что наверняка весь этаж знает, чем они тут занимаются. - Блядь, - стонет Чживон и с силой стискивает рукой его бедро. – Черт возьми, Ханбин… Взгляд БиАя беспорядочно скользит по его искаженному гримасой удовольствия лицу, по взмокшей от пота коже и напряженным мускулам живота. Прямо за спиной Бобби висит огромный плакат с Эминемом, и Ханбину чудится, что знаменитый рэпер наблюдает за тем, чем они сейчас занимаются, с некоторым недовольством. Боль постепенно уходит, а может, БиАй просто к ней привыкает и начинает ловить кайф, как последний мазохист. Бобби движется быстрее и резче, рука на члене Ханбина с силой сжимает напряженную плоть, перед глазами все плывет от переполняющих его с головой ощущений, и он выгибается, с силой царапая ногтями влажные от пота плечи Чживона. Когда Ханбин кончает, медленно, долго и до пустоты в затуманенной голове, он видит перед собой яркие огни ночного Пекина и солнечные всполохи на глади Юндинхэ. Бобби, тяжело дыша, буквально валится на него, утыкаясь носом во впадинку ключицы, и БиАй устало бормочет, проводя ладонью по его напряженной спине: - А говорил, что не будет больно. - В следующий раз не будет, - помолчав, отвечает Бобби. – Я куплю какой-нибудь крем или что там обычно используют. Хочешь, я спрошу у Лим-Лим? Уверен, что она хорошо разбирается в таких вещах. - Да пошел ты.- Тело расслабленное и вялое, будто холодное желе. – Не хватало еще того, чтобы даже Лим-Лим знала о том, что у нас с тобой был секс. - А ты думаешь, что она и так об этом не знает? – парирует Бобби и медленно выходит из него. Воздух холодит раздраженную кожу входа, Чживон кладет голову ему на плечо, и БиАй признает: - Справедливо. - Эй, – внезапно Бобби подается вперед и мягко касается губами его губ. – Хочешь, расскажу тебе еще один пекинский секрет? БиАй ощущает себя бесконечно усталым и в то же время на удивление расслабленным. Глаза слипаются, и он сонно говорит, ощущая, как Чживон укрывает их тонким шерстяным одеялом: - В Пекине за пару дней ты можешь узнать о человеке больше, чем за всю свою сознательную жизнь, влюбиться в него и даже вляпаться в самую настоящую мафиозную разборку. А знаешь, почему? Потому что Пекин никогда не стоит на месте. Он живой. Он постоянно движется куда-то, и ты невольно начинаешь двигаться вместе с ним, полностью погружаясь в его сумасшедший ритм. Пекин меняет тебя изнутри, даже если ты этого не замечаешь. - Это ты сейчас мне признался в любви? – хмыкает Ханбин, ощущая, как внутри нарастает тянущее теплое чувство. Бобби смеется и шепчет, обжигая кожу влажным жарким дыханием: - Когда я волнуюсь, я всегда несу полнейшую поеботу. - Нет, - Ханбин качает головой и, повернув голову, смотрит Чживону прямо в глаза, - это не поебота. Это… Он замолкает, силясь подобрать подходящие слова. Их слишком много, а БиАй слишком уставший и измотанный, чтобы вычленить из этой лавины что-то осмысленное и нешаблонное. - Я…- начинает было Ханбин, но в этот момент дверь резко распахивается, и на пороге возникает всклокоченный парень в свободной толстовке и потертых джинсах. - Чживон, скотина, ты тут? – орет он и захлопывает дверь. – Знаешь, кто здесь папочка? Знаешь, кто надрал задницы всем местным пафосным рэперкам? Да это же я, Большой Мальчик Сон Мино, ебать их всех, да! Эй, Чживон-а, ты тут? Он скользит взглядом по комнате и останавливается на замеревших Бобби и Ханбине. Глаза Мино комично расширяются, и он кричит, багровея, как кумач: - Блядь, Чживон, ебаный ты янки, почему ты лежишь в моей кровати с каким-то парнем?! И почему, мать твою, вы голые?! Вы… - он осекается и начинает заикаться: – П-п-погоди, вы что, вы…. Блядь, нет, Чживон, только не говори, что вы трахались! Почему ты решил стать педиком именно на моей кровати?! За стенкой раздается стук и нецензурная китайская брань. Бобби что-то громко орет в ответ и мстительно пинает стенку ногой. Дверь открывается, и на пороге возникает довольный до невозможности Юнхён. Он окидывает взглядом живописную картину и говорит: - Теперь мы квиты. Но ты, Мино, по-прежнему должен мне штуку. - У меня тут друг сделал камин-аут, а ты говоришь о деньгах, - расстроенно отзывается Мино и переводит взгляд на Ханбина. – Тебя-то как зовут? Ты вообще местный или как? Ты гей, да? Ситуация смущающая и неловкая. БиАй открывает рот, чтобы сказать что-нибудь максимально осторожное и нетравмирующее, но в голове внезапно звучит знакомый хрипловатый голос: - Эй, Ханбин, ты же у нас настоящий засранец, так? Ты не упустишь такую возможность? - Когда он меня растягивал, то пользовался слюной, и это было не очень приятно, - говорит он и приветливо улыбается Мино. – Может, у тебя есть смазка? Мы думали повторить через несколько часов. Кстати, меня зовут Ким Ханбин, и я тоже люблю рэп. Как тебе последний трэк Дрэйка? Бобби смеется в голос и несильно толкает БиАя локтем в бок. Юнхён ржет, наблюдая за растерянным и явно не ожидающим подобной откровенности Мино, а БиАй смотрит на улыбающееся лицо Чживона и ощущает, как внутри появляется незнакомое, удивительно легкое и приятное чувство. Так ощущаешь себя, когда дома. Когда больше нет пустоты в душе, и хочется бежать вперед, навстречу восходящему над городом солнцу. Пекин принимает его как своего. Ханбин ощущает это каждой клеточкой тела. ****** - Ты засранец, - говорит Ханбин, садится и скрещивает руки на груди. Он устраивается рядом и согласно кивает, глядя на колеблющуюся водную гладь. - Я знаю. Волны высокие и бушующие. Они ударяются о мягкий золотистый песок и обращаются в легкую пену, и БиАй любуется солнечными бликами на изумрудно-зеленой воде. Дед кивает в сторону моря и гордо говорит: - Вчера взял с первого раза такую волну, практически с трехэтажный дом. Было, конечно, страшновато, но ты же знаешь, что я не привык пасовать перед трудностями. - Знаю, - кивает Ханбин и, помедлив, добавляет: - Спасовав однажды, теперь ты всеми силами стараешься этого избежать. Воцаряется тишина, прерываемая лишь шумом прибоя. БиАй поворачивается к нему и тихо говорит, глядя на него в упор: - Почему? - Потому что тогда было нельзя, - после некоторой паузы отвечает дед. – Время было такое, что нам было невозможно сохранить наши отношения. И потом, твой прадедушка, когда до него дошли слухи, пообещал, что превратит жизнь Кея в ад, если я не возьмусь за ум и не женюсь на твоей бабушке. - Это подло с его стороны, - отвечает Ханбин, на что старик качает головой: - Он любил меня и заботился обо мне. Времена были другие, ты понимаешь? Это все было ради моего же блага. Я понимал это, но все равно мне… Он не договаривает и отворачивается. БиАй смотрит на лежащую на песке доску для серфинга и спрашивает: - Бабушка знала? - Она была моим самым лучшим другом, - отвечает дед и улыбается. – Кстати, она здесь занимается садоводством и выращивает такие розы, что ты охренеешь, если увидишь. Тут каждый находит себе занятие по душе… Он берет в руки горсть песка и показывает ее Ханбину: - Когда ты в последний раз меня видел, я был похож на вот эту унылую кучку? - Ты невозможный придурок, - отзывается БиАй и смеется. – Ты понимаешь, что это слишком «черная» шутка? - Она знала, - внезапно говорит дед. – И всегда говорила о том, что любовь не имеет границ, и это чувство слишком прекрасное, чтобы рубить его на корню. Она стала для меня одним из самых близких и родных людей в жизни. Я любил твою бабушку всей душой. - А его? – спрашивает Ханбин. - Всю свою жизнь, - просто отвечает он и, размахнувшись, швыряет в море крошечный серый камушек. Вновь воцаряется молчание. БиАй подставляет лицо мягким солнечным лучам и, помедлив, кладет деду руку на плечо. - Лим-Лим и тетушка Ван передавали тебе привет. - Молочный улун старушки Ван, - мечтательно тянет дед. – И печенье… Эх, какое она пекла печенье, я мог съесть целую тарелку. Она угостила тебя печеньем? А Лим-Лим показывала тебе фокус с нефритовым лебедем? - Нет, - качает головой БиАй. Мужчина вытягивает ноги на песке и вздыхает: - Попроси ее в следующий раз, когда увидитесь, чтобы показала. Честное слово, я чуть свои штаны не съел, когда его увидел. - Мне помогал внук Кея, Чживон, - говорит Ханбин. Сердце начинает биться быстрее, и БиАй повторяет себе, что не нужно бояться. - Мы попали с ним в такие передряги, что ты себе не представляешь. Нас приняли за торговцев наркотой, а еще за нами охотилась целая толпа вооруженных до зубов громил в красных пиджаках. - Когда-то давно мы с Кеем стырили у босса триады нефритовый кувшин, - хмыкает дедушка. – Ты когда-нибудь прятался на заброшенном рыболовном складе двенадцать часов кряду? Потом воняешь, как тухлая креветка, а на всяких палтусов даже смотреть не можешь. - Мы с ним теперь вместе, - выпаливает Ханбин, и дед осекается. Он смотрит на него не мигая, потом наконец открывает рот, и БиАй с замиранием сердца ждет, что старик скажет что-то осуждающее и неприятное. - Ты сверху? – спрашивает мужчина, и Ханбин от неожиданности давится воздухом. - Твою мать, дед, - бормочет он, и старик качает головой: - Значит, нет. Но, ничего, у тебя еще есть шанс отыграться! - И тебя это никак не… - начинает было БиАй, но дед прерывает его: - Ханбин-а, помнишь, что я говорил тебе, когда ты был маленьким? Он улыбается, так что в уголках глаз собираются тонкие морщинки. Тянется к нему и кладет руку ему на плечо. Ладонь у деда теплая, и внезапно Ханбин вновь ощущает себя маленьким мальчиком, который ест в парке запрещенный фруктовый лед и наблюдает за прохожими, болтая тощими ногами. - Если ты счастлив, то это прекрасно. Никогда не позволяй никому навязывать тебе свои моральные и жизненные принципы, потому что тогда ты попросту потеряешь себя. В тебе нет совершенно ничего плохого и неправильного. - К горлу подкатывает горький комок, а дед легонько щелкает его по лбу. – Разве что порой ты ноешь как какая-нибудь пятиклассница. Скажи, этот Чживон, когда волнуется, несет совершенную херню? - Полную, - кивает Ханбин, и дед смеется: - Кенджун такой же. Как говорил кто-то из классиков, в жизни все повторяется дважды, - он хмыкает. - Приятно знать, что и у его внучка такое же идиотское чувство юмора. - Я скучаю, - говорит БиАй. – Это ведь все ненастоящее? Я же знаю, что это сон, а когда я проснусь, то тебя рядом уже не будет. Дед дает ему подзатыльник. От неожиданности Ханбин едва не падает носом в песок, а мужчина отряхивает руки и качает головой: - Ты, мелкий засранец, ты всерьез думаешь после встречи с Лим-Лим и тетушкой Ван, что в этой реальности есть место чему-то ненастоящему? Как тебе кажется, так легко проникнуть тебе в сон? Тебе постоянно снится всякая ахинея почему-то часто говорящие яблоки! - Я играю перед сном в игру с яблоками, - отвечает Ханбин. Чувство напряженности испаряется, как морская пена на песке, и он ерошит спутанные волосы. – Наверное, это подсознание шалит. - Слушай на ночь AC/DC, - советует старик. – Меня это всегда настраивало на прекрасные сны. Например, в одном из них я был Терминатором, который спасал мир от нашествия тостеров. Он смотрит на море и добавляет: - Волны сегодня хорошие, надо бы попробовать оседлать вот эту… - Он встает с песка и берет в руки доску. – Когда-нибудь мы сделаем это вместе с тобой. Передавай привет своему Чживону, и пусть не слишком активно тебя загибает. Я, кстати, верю, что ты отыграешься. Реальность начинает расплываться. БиАй смотрит ему вслед и громко кричит: - Обещаешь? - Даю все зубы из своей искусственной челюсти! – отзывается старик и, обернувшись, машет ему рукой, - только это будет не скоро, я тебе гарантирую. Ханбин верит ему. И, сложив руки рупором, кричит ему в спину: - Старый засранец! Он смеется в ответ, громко и радостно, как когда-то в детстве. БиАй чувствует на губах вкус фруктового льда, липкого и очень вкусного. Он до сих пор не знает, почему его нельзя есть перед ужином, но все равно продолжает это делать. ******* - Ты взгреешь этого придурка Большого Джо, - говорит Донхёк и хлопает его по плечу. – Он так шепелявит, что мне каждый раз, когда он открывает рот, кажется, что он что-то жует. - Вау, Донхёк, - Юнхён ставит на столик стакан с пивом и качает головой. – Ты знаешь, что смеяться над недостатками других людей плохо? - Знаю, - кивает тот и вздыхает. - У тебя будет славная компания в аду, разве это не прекрасно. Они дружно смеются и дают друг другу пять. Чживон толкает Ханбина в бок и шепчет ему на ухо: - Какого черта мы их познакомили? - Они сами познакомились, - отвечает БиАй и пожимает плечами, - я не мог контролировать этот лавинообразный процесс. - О, Чжунэ, Чжинхван, привет-привет, - тем временем восклицает Юнхён и радостно машет пробирающимся сквозь толпу парням. – Ты сегодня, я смотрю, не в платье? Пришли поддержать нашего юного рэп-короля, пока его будет драть на части какой-нибудь суровый китайский гангстер? - Да пошел ты, - добродушно отзывается Чжунэ и оглядывается. – А где Хаи и Чану? - Чану пытается объяснить на входе, что двое до зубов вооруженных громил, которые пришли вместе с ним, никому не причинят вреда, если, конечно, никто не пукнет в его сторону, - меланхолично поясняет Донхёк. – а Хаи на свидании, она подойдет попозже. - Ого, - говорит Чжунэ и сочувственно смотрит на него. - Я думал, что вы… - Нет, ты что, она мне как сестра, - таращит глаза Донхёк. - Она встречается с Чанхёком, братом нашей второй официантки Сухён. Смешной парнишка, чем-то смахивает на Юнхёна. - Он такой же красивый и обаятельный? – приосанивается Сон. - Почти, - хмыкает Ким. - Он такой же долбанутый и вредный. Чжунэ, Бобби и Чжинхван громко смеются. БиАй одергивает на себе мешковатую футболку и думает, что до выхода на сцену осталось всего ничего. От напряжения и волнения слегка подводит колени, но он говорит себе, что это нормально. Когда родители узнали, что он собирается переехать в Пекин, чтобы поступить в местный университет и стать профессиональным композитором, они были в ужасе. Когда оказалось, что переезжает Ханбин к своему парню, с которым он познакомился буквально пару недель назад, отца чуть не хватил инфаркт, а мать закатила истерику, крича, что он позорит семью. БиАй молча слушал их крики и думал, что когда-нибудь они свыкнутся. Сестра была удивлена, но сказала, что это его личное дело, и она поддержит любой его выбор. Она всегда была очень похожа на деда, что внешне, что отношением к жизни. Они привыкают. Отец по-прежнему считает, что все это временно, но, тем не менее, обещал приехать в Пекин на рождественские каникулы, чтобы познакомиться с Чживоном и послушать выступление Ханбина на отчетном концерте. Мать вступила в местный клуб матерей представителей ЛГБТ и теперь активно участвует в пикетах и акциях. Как оказалось, местное высшее общество относится к таким вещам либерально и с пониманием, и БиАй думает, что если они с Бобби когда-нибудь поссорятся, то мама будет расстроена больше него самого. Было тяжело. Не материально, потому что дед оставил ему внушительную сумму, а морально и физически, потому что пришлось на полгода расстаться с Чживоном, чтобы сдать экзамены в школе и получить аттестат. Ежемесячные полеты в Пекин не спасали, а еще китайский казался необъятным морем, в котором тонешь с головой и не можешь вынырнуть. Ханбин говорил себе, что он должен справиться и что все обязательно получится. И, черт возьми, у него действительно получилось, и сейчас он стоит посреди небольшого клуба в центре города и готовится к своему первому китайскому рэп-баттлу. Он учится в Пекине уже год. Живет в одной комнате с Чживоном в общежитии по соседству с Мино, который говорит, что они так часто трахаются, что он не может заснуть без звуков их стонов и матерной ругани. Они часто выбираются куда-то с Донхёком, Юнхёном, Чану, Чжинхваном и Чжунэ, которые на удивление быстро нашли общий язык, особенно первые двое, обнаружив друг в друге родственные души. - Они точно когда-нибудь трахнутся, будут ржать друг над другом и трахаться, - говорит ему Чживон, и в глубине души Ханбин с ним согласен. - Эй, тебе пора на сцену, - шепчет ему на ухо Бобби, выдергивая БиАя из пучины раздумий. Он кивает, и Чживон, воровато оглянувшись, быстро целует его в уголок рта. - На удачу, - говорит он, и Юнхён издает рвотный звук. - Вы такие милые, что аж противно, - бормочет он, и подошедший Чану громко смеется. - Эй, привет, ребята, как настроение? – кричит со сцены МС. – Вы готовы к жаркой битве? Ханбин продирается сквозь толпу к сцене, и местный вышибала, кивнув, пропускает его к лестнице. БиАй медленно поднимается по ступенькам, ощущая, как быстро колотится в груди сердце, а МС показывает вправо и громко говорит: - Сегодня вам покажет класс гроза всех новичков, крутой фристайлер и просто редкостный мудак, встречайте аплодисментами, Бэк Вона! Толпа разражается оглушительными воплями, и на сцене появляется худощавый китаец в мешковатой худи и спортивных штанах. Он вскидывает руку вверх, приветствуя публику, Ханбин машинально следит за движением его ладони и внезапно замечает в толпе две знакомые фигуры, одну высокую в красном платье, другую маленькую, облаченную в длинный синий наряд. - Я попрошу кое-кого, чтобы присмотрели за тобой во время твоего дебюта, - сказал ему дед сегодня ночью. – Смотри, не облажайся, БинБин-и. Волнение уходит, и на душе сразу становится хорошо. БиАй ловит на себе внимательный взгляд Чживона, тот широко улыбается ему, показывая большой палец, и Ханбин показывает большой палец ему в ответ, поводит затекшими плечами и встряхивает головой. - А сейчас на сцене наш новичок, молодой, но очень борзый ублюдок, - кричит МС и показывает рукой в его сторону. – Встречайте, корейский гангстер и просто начинающий суперстар, БиАй! Из толпы раздается оглушительный вопль, и Ханбин невольно вздрагивает. Он смотрит на источник звука и видит Донхёка, который самозабвенно визжит в огромный рупор. Ему вторят Чану и Чживон, Юнхён, Чжунэ и Чжинхван размахивают невесть откуда взявшимися помпонами, а громилы из охраны Чона держат в руках огромный ватман, где кривыми буквами написано «БиАй просто секси, читает рэп супер-шмэкси!». Зрители хором смеются, подхватывая и начиная громко скандировать его имя: - Би-Ай! Би-Ай! - Всем привет. - Диджей врубает бит, и Ханбин вскидывает руку, приветствуя толпу. – Меня зовут Ханбин, и я редкостный засранец! Вы готовы зажигать, бэйдзины? Привет, Пекин, думает БиАй и открывает рот, погружаясь в музыку с головой. Сегодня я познакомлюсь с тобой заново. The End