Трое в лодке утра, не считая вина.

      Пять утра — это всегда не «уже», а «еще» не спим. Это либо ленивые любовные объятия под лоскутным одеялом, либо эти чертовы ночные разговоры на кухне.       Их было трое, самых стойких, с красными опухшими глазками, они жадно глушили красное этой поздней ночью-безумно ранним утром из чайных кружек, старательно пытались не заснуть.       В полу-бреду они мешали сладкое вино с пуэром двухдневной холодной заварки. От сна помогало, но слабо: один из них уже начинал сдаваться и опустил голову на скрещенные локти. Все трое стыдливо зевали, прикрывая смущенно ладонью сухой рот.       Лу, Рыжая Ло и Ли Кортни.       У Лу предплечья перевиты кожаными браслетиками с деревянными бусинами и феньками. Под ремешками у Лу — великое Ничто: он зябло спрятал руки под домашний клетчатый плед, стёр ластиком ненужные ладони. Его подружке До теперь точно не разгадать созвездий под его не существующими ныне запястьями.       Ло же, собственно, была Рыжей весьма условно. Каждое утро перед зеркалом, полируя мокрой тряпочкой свою несчастную головешку, побритую под чистый ноль, она вспоминала нелепое прозвище.       Отражение-лейкемия злобно скалилось ей в лицо.       Ли же был просто Ли. Не кутил с подружками, не брился по-приколу налысо и даже не имел привычки забивать каждый чистый кусочек своей кожи свежими татуировками.       Он просто рисовал скучные картинки маслом и лепил воздушные города из пластилина и покупной красной глины.       Всё просто — рифленые облака свинцовым массивом, бледное подобие рек из целлофановой ленты, размытые неровности пластилиновых мягких домиков.Во время лепки своего городка, он так глубоко погружался в работу, что, казалось, жил там. Ли часто шутил, что и похоронят-то его, такого одинокого, никому ненужного со своим воздушным мирком, в пластилиновом гробике («Возьмите голубую глину, глину, прошу!»)И добавлял, обреченно и серо: «А то и умру как дурак.»       Сейчас пластилина под пальцами не было, так что Ли довольствовался тем, что строил непонятные сооружения из помидорок черри, кусочков чесночного хлеба и нескольких зубочисток.       Вначале Ло заинтересовано наблюдала за его рукодельничеством, а потом плюнула и вернулась к ленивому потягиванию вина из крохотной кофейной чашки.       Она пила как настоящая леди, с заебами и оттопырив мизинчик. Ногтя на обгрызенном пальце не было ещё с прошлого лета, Ло давно успела смириться с этим не значительным фактиком и периодически приклеивала кусочки заламинированной цветной бумаги на манер острого ноготка.       Сейчас мизинец венчал неаккуратный огрызок синего картона, мятый и размякший: Ло то и дело облизывала палец, приклеивая слюной бумагу к нежной кожице. (Кожица морщилась, но терпела)       Где-то в глубине квартиры что-то сначала громко треснуло, как-то странно ёкнуло, а потом шесть раз истерически просвистело короткими визгливыми трелями. (Эти часы были странны, под стать своему хозяину — Седому Джону, подрабатывающему клоуном в детском кафетерии по выходным и баристой в баре — каждую среду и четверг) Ли вздрогнул от неожиданного звука, его пальцы конвульсивно дернулись, и крошечный кролик под его сжатыми горстью ладонями упруго рассыпался на круглые черри, размяк прослюнявлиными катышками зернового хлеба. /на столе россыпью валялись крошечные орешки, кусочки изюма и тёмные злаки/       И тут случилось следующее:       Лу поймал несколько нелепо-миниатюрных помидорок в импровизированный из пледа рукав, и те навсегда исчезли где-то в бесчисленных складках его одежд.       Ло подняла припухшие веки, сонно потерла переносицу и, наконец, близко-близко наклонилась к лицу Ли, до сих пор ошеломленного быстрым крахом своего кропотливого труда.       «Если бы у неё были длинные кудри, они сейчас скрыли бы нас двоих вуалью от взгляда Лу» , внезапно подумал он.       /если бы у неё в принципе были бы волосы, разумеется/ И от этой мысли ему внезапно стало неуютно и даже как-то противно.       »Она лысая, как скин, неприязненно подумал Ли, а б с о л ю т н о лысая.»       Даже не особенно понимая причины этой мысленной цепочки, он с каким-то странным выражение в глазах посмотрел в зрачки Ло.       Бедняжка Ло, даже не подозревавшая о том, что твориться в голове у человека напротив, наклонилась ещё ближе к лицу Ли — так чтобы касаться кончиком своего носа — его и хрипло прошептала: «К черту бумажные города, к черту глину (разумеется, зная о слезах Ли), поцелуй меня, пока мы пьяные, а на часах все ещё утро»       Парень быстро оглянулся (проехавшись кончиком носа по шелушащейся коже щеки Ло — но разве это так важно?) — Лу мирно дремал в кресле, свесив голову на грудь. В уголке рта повис кусочек помидорной кожицы. «Мерзко, подумал Ли, как же он мерзкий, неопрятный, неаккуратный, но (он не мог не признать) чертовски уютный /в отличии от меня/» Убедившись, что никто этого не увидит,       /да и для чего я иначе напивался-то, блять? /       Ли быстро клюнул сухими губами в щеку Ло.       Та тихо рассмеялась и самоуверенно присела на коленки к Ли, обвив тощими ножками его бедра. Прижалась, вцепилась, (приклеилась). Ло жадно вцепилась ломкими ногтями в бледный воротник рубашки парня, притянув его за шею к себе, и влажно поцеловала пьяным, возмутительно-глубоким поцелуем.       Бедняжка Ли, ошеломленный столь внезапным поворотом событий, от неожиданности, разумеется, ответил, но тут же грубо толкнул в грудь Ло, отталкивая ту от себя.       — Ты чего? — Обиженно удивилась девушка, — я сделала что-то не так?       Ли неуверенно пошевелил губами, не зная сам, зачем её оттолкнул. «У тебя давно не было девушки, дурак. Пусть тощая, пусть бритая, но хоть какая-то. /блять, это же Ло, я не могу, блятьблятьблять/ « Изобразил виноватый взгляд, извинился, «да и вообще, что уж тут мелочиться? — подумал».       — Я хочу тебя. — полушепотом, страшась непонятно чего, безумной скороговоркой, — я хочу тебя, хочу тебя, х о ч у.       Ло быстро и удовлетворенно кивает, нетерпеливо ерзает на бедрах, дожидаясь пока нерасторопный Ли найдёт пластиковую упаковку презервативов в своих джинсах. /боже, как же долго он ищет эти чертовы… — внезапно смущается. —  Я не могу ждать. Сколько мы уже не спим? — Устало думает Ло, смежая веки». /       И наконец засыпает на плече парня. Заметив, что девушка уснула, Ли облегчённо вздыхает, перестаёт делать вид, что ищет что-то в карманах и стаскивает Ло с своих коленей. Легко поднимает хрупкий полу-трупик девушки на руки, делает несколько шагов до дивана — укладывает девушку на софу, даже заботливо сворачивая чью-то кофту как подголовник — приподнимает её голову — подкладывает мягкую ткань. Ло сонно шепчет что-то нелепое, вроде «умру девственницей», умиротворенно сопит, отворачивается к спинке диванчика.       Из своего кокона пледа подаёт мертвый голос Лу: «А ведь она права». И опять сворачивается в мягкий комочек на жёстком сидении кресла.        «Вот бы и мне так, — устало шепчет мысль в голове Ли, — свернуться в комочек и уснуть.»        Уснуть.